Совместный исход. Дневник двух эпох. 1972–1991 - Анатолий Черняев

Порассуждали насчет перспектив событий. Я поделился анализом экспертов, которых собирал на днях у себя. Обобщенно это выглядело так: войне приходит конец. Хусейн сдастся, как только начнется сухопутное наступление в обход Кувейта. Будет выглядеть "почетно" — перед лицом превосходящих сил. Не капитуляция! Рассчитывает выглядеть героем в арабском мире. Мол, осмелился поднять руку на самого (?) Голиафа и даже долбанул ракетами по Израилю. Безответно! А самолеты он получит обратно из Ирана. Пленных гвардейцев отпустят из Кувейта домой, хотя и без оружия. И опять у него — армия, чтобы править дальше. Поскольку всему миру придется заниматься арабско-израильским конфликтом — от этого не уйдешь, — Хусейн может хвастать: сколько лет, мол, манежили проблему, а он сразу сдвинул ее с места, пойдя на жертвы ради "великого арабского дела" и "во славу Ислама". Посмотрим, оправдается ли эта "концепция".

Решили заодно и о Варшавском договоре. Утром, еще по телефону, я начал "отбивать" мнение Дзасохова и Политбюро, которые настаивали на проведении ПКК на высшем уровне — на том же уровне, "на каком создавали" (подспудная идея — уговорить участников " что-то" сохранить на будущее). Я яростно доказывал, что это иллюзия. ПКК с участием Горбачева — это похороны Варшавского Договора по первому разряду. Значит — срам, значит — подставлять себя лишний раз под всяких Петрущенко и Алкснисов — в прессе и Верховном Совете.

Бессмертных меня поддержал на совещании "группы". В результате быстро соорудили телеграмму главам Варшавского Договора. Язов, поворчав, согласился. Так что хоронить будем на уровне Минобороны и МИДа.

Ельцин создал Президентский совет. "Интеллектуальная мощь России", с восторгом писала одна газета. Он сам во главе в качестве ярчайшего экспонента интеллектуальной мощи. Туда сбежались все замеченные в парламентских схватках. "Шуты гороховые", как заметил Рыжов (академик, будущий посол в Париже, в то время — член горбачевского президентского совета), добавив, что такие "советы" при царях — это чтобы резать правду матку.

Политическое значение этой очередной инициативы — убрать Горбачева. Ну а потом уберут и эту жалкую трусливую публику, может быть, даже прикладами. И никто не пикнет. Это тебе не на Горбачева лаять! Разве что Старовойтова своими большими грудями встанет на защиту.

10 февраля 1991 года.

Вчера, когда сидели в Ореховой комнате по поводу Персидской войны и Варшавского договора, Горбачев, как всегда, отвлекался на посторонние предметы (многие из них я уже дюжину раз слышал). Но одну вещь он сказал, которую стоит здесь пометить — о вмешательстве армии в гражданские конфликты. Обращаясь к Язову, говорит: " Помнишь, когда в Риге ночная стрельба была между омоновцами и латышскими дружинниками? Тебе и мне из Риги, из их правительства телефоны оборвали: мол, смертоубийство, пошлите воинскую часть, остановите! Ни ты, ни я на это не пошли. А ведь это была провокация — втянуть солдат, потом все свалить на Центр, на Горбачева.

11 февраля 1991 года.

Был у меня Мэтлок. Принес тревожное письмо Горбачеву от Буша о нарушении нами договора по обычным вооружениям (после подписания его в Париже мы "перекрасили" три сухопутные дивизии в морскую пехоту с тысячью танков). Проблема возникла в декабре, еще в бытность Шеварднадзе министром. Он нервничал. Кстати, тут была одна из причин его ухода. Бессмертных привез из Вашингтона от Бейкера протест и при мне уверял Горбачева, что надо решать, никуда не деться. Явно, мол, объебаловка с нашей стороны.

Также в декабре я писал Горбачеву записку на эту тему. Он послал ее на экспертизу Ахромееву и Моисееву. Они продолжают твердить: американцы, мол, отказались от переговоров по морским вооружениям и теперь какое им дело, сколько у нас чего там. От вопросов, зачем, например, тысяча танков у нас в Мурманске, уходили со свойственной генералам "элегантностью". И вот теперь вступил в дело сам Буш, квалифицируя это как удар по доверию и по надежности нашей подписи под договорами вообще.

Заодно, когда ко мне явился Мэтлок, я устроил ему бурную дискуссию по Прибалтике. Поднял проблему на уровень судеб европейского процесса и новой мировой политики. Он отбивался избитыми аргументами. И вообще это — не Брейтвейт, который недавно мне прислал цитату из Тургенева, свидетельствующую о масштабности понимания им происходящего у нас.

Я переслал ее Горбачеву с пометкой: "Михаил Сергеевич! Посмотрите, какими категориями оценивает перестройку британский посол Брейтвейт".

Уважаемый Анатолий Сергеевич! Недавно читал речь И. С. Тургенева от 1880 года в честь Пушкина. Напомнила она мне о том, что Вы сказали в ходе нашей последней встречи. Прилагаю копию.

"Живое изменяется органически — ростом. А Россия растет, не падает. Что подобное развитие — как всякий рост — неизбежно сопряжено с болезнями, мучительными кризисами, с самыми злыми, на первый взгляд безвыходными противоречиями — доказывать, кажется, нечего; нас этому учит не только всеобщая история, но даже история каждой отдельной личности. Сама наука нам говорит о необходимых болезнях. Но смущаться этим, оплакивать прежнее, все-таки относительное спокойствие, стараться возвратиться к нему — и возвращать к нему других, хотя бы насильно — могут только отжившие или близорукие люди. В эпохи народной жизни, носящие названия переходных, дело мыслящего человека, истинного гражданина своей родины — идти вперед, несмотря на трудность и часто грязь пути, но идти, не теряя ни на миг из виду тех основных идеалов, на которых построен весь быт общества, которого он состоит живым человеком".

Письмо Буша я тут же переправил Горбачеву со своими аргументами. И поехал обедать. А он в это время собрал "заинтересованных лиц". Меня не нашли. С участием Бессмертных, Крючкова, Язова, Моисеева обсудили и удовлетворили американские требования. Обычная история: попробовать — может, "проскочит" с хамством. А потом обижаемся, что нам не верят и все время требуют проверок.

12 февраля 1991 года, вторник.

Сегодня я сочинял очень "сильное" (на "ты") письмо Горбачева Колю. Подписал он его без единой поправки.

Была у Горбачева встреча с Дюма. М. С. очень откровенно распространялся насчет наших дел. Остро — против подозрений его в отступничестве от идеалов перестройки. Изложил свою версию событий в Литве и Латвии, из которой следует, что "все это" было спровоцировано Ландсбергисом и латышскими деятелями, чтобы иметь кровь, замазать ею Центр и спасти себя от свержения вслед за Прунскене. Почти не давал Дюма открыть рот. Тот подкидывал ехидные вопросики, но Горбачев их игнорировал.

(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});