Тайная любовь моего мужа - Амелия Борн

того слегка шершавые губы, ласково коснулись моего лба. Он застыл так на несколько мгновений, словно пытался впитать в себя этот миг, это тепло моей кожи, мой запах, и я сама забыла, как дышать…

Когда он отступил, стало вдруг холодно. Так привычно-галантно он открыл передо мной дверь подъезда, сказав лишь два коротких слова…

– Я позвоню.

Быстро кивнув, я послушно нырнула внутрь, борясь со странно-мучительным желанием обернуться.

Глава 51

К моменту, когда Леша вернулся вместе со всеми тремя детьми, уже приехала мама и бодро взялась за приготовление ужина.

Не без облегчения оставив готовку на маму, и ощущая какую-то щемящую ностальгию от запахов, которыми наполнился дом, сама я кое-как привела в порядок рабочий костюм – почистила, погладила, повесила на вешалку…

Мысли раз за разом возвращались к Косте, к каждому сказанному им слову. И пусть он был достаточно лаконичен, но каждая фраза при этом была емкой, полной смысла.

Пришлось занырнуть в рабочие материалы, присланные Викторией – главным юристом компании, чтобы хоть как-то избавиться от этих мыслей, которые бередили душу, привносили какой-то бардак туда, где все казалось очевидным, а мне это было сейчас совсем не нужно.

Когда входная дверь распахнулась, я подняла голову от документов, которые изучала, и взглянула на вошедших.

Кир и Оля казались очень… довольными. Я знала это выражение их лиц и легко могла сказать, что если они сейчас так коварно-счастливы, то кому-то другому явно не поздоровилось.

Я перевела взгляд на Лешу, подозревая, что дети устроили ему пакость. Бывший муж ответил мне улыбкой: мягкой, почти искренней, но его выдавали глаза. Там темной ручей залегло беспокойство – что-то явно случилось…

И только Артур был, как всегда, на своей волне. Спокоен и безмятежен.

– Бабушка приехала, – сообщила я, поднимаясь из-за стола. – Она побалует нас ужином.

Леша удивленно взметнул брови: он прекрасно знал, что подобное событие было не менее удивительным, чем второе пришествие. Но вот его взгляд снова заволокло темью – собственные заботы взяли верх над всеми иными эмоциями…

– Кира, мне поговорить с тобой надо, – произнес он прямо.

В этот самый момент мама вынырнула из кухни, проговорила:

– Здравствуй, Леша. Идите на кухню, а я детьми посижу. Только за курицей в духовке следите!

Судя по выражению лица почти бывшего мужа, курице наверняка грозило сгореть. Но в ответ на мамины слова он только молча, покорно кивнул.

Гадая о том, что могло такого страшного случиться, я молча пошла следом за Лешей.

Едва успела прикрыть дверь, как он обернулся ко мне и сразу перешел к разговору…

– Кира… я должен тебе кое-что сказать.

Похоже, это «кое-что» настолько поглотило его, настолько выбило из колеи, что он, столь внимательный в последнее время, даже не обратил внимания на то, что я уже на ногах, а не в постели.

– Так говори, – предложила ровным тоном.

Он сделал глубокий вдох, растер ладонями лицо и смело посмотрел мне в глаза.

– Ты наверняка скажешь, что тебя это не касается… но все же я хочу, чтобы ты узнала обо всем от меня, а не от кого-то другого.

Похоже, вся эта история с изменой наконец научила его правильным вещам. Жаль только, что слишком поздно.

– Не тяни, – произнесла в ответ.

И он не стал. Выпалил, как на духу…

– Сегодня в мой офис заявилась Мила. Объявила на всю фирму что она… беременна. От меня.

Мне казалось – я готова услышать что угодно. Мне казалось – меня уже ничем невозможно ранить…

И все же в груди болезненно кольнуло. И почудилось, будто жгучая боль, порожденная этим уколом, растекается по всему телу…

Ощущение несправедливости, тяжесть собственной потери – все это накатило одним снежным комом. Но я выстояла.

Посмотрела Леше в глаза, спокойно ответила:

– Тебя поздравить? А впрочем, ты прав – меня это все не касается.

Он яростно, отчаянно замотал головой. Подскочил ближе, взял мои руки в свои, горячо проговорил…

– Кира, послушай. Я не собираюсь воспитывать этого ребенка. Мои единственные дети – Кирилл, Артур и Оля. Другие мне не нужны. Я уже посоветовал ей сделать аборт, а если она не станет и выяснится, что ребенок – мой, в чем я сомневаюсь, я буду платить алименты, но на этом – все.

Я слушала поток его речи, его попытки убедить в чем-то… меня? Себя самого? Слушала, но внутри ничего больше не шевелилось.

– Дело твое, – заметила бесстрастно.

Он сжал мои руки, почти причиняя боль, будто пытался таким образом привести меня в чувство.

– Пожалуйста, Кирюш… кричи, оскорбляй, ненавидь, только не говори так безразлично, так равнодушно…

Я аккуратно, но твердо выпростала свои руки из его захвата.

– Мне жаль, Леша. Но это – все, что у меня к тебе осталось.

Он побледнел. Так сильно, так отчаянно, словно только теперь осознал то, что я говорила ему уже давно – все и в самом деле кончено.

Я смотрела, как дрожат его руки. Как дрожь перекидывается на все тело, как он пытается сказать хоть слово и – не может…

Но вот его рот все же приоткрылся, надрывно и сдавленно он произнес…

– У нас же дети… Кира, подумай о них…

Я неверяще покачала головой, горько усмехнулась…

– А ты о них думал, когда всех нас предавал?

И снова – он отчаянно замотал головой, точно не желал ни слышать моих слов, ни верить им. Точно пытался вытряхнуть каждое из них из головы…

– Я не хочу, чтобы кто-то другой воспитывал моих детей, – буквально взмолился он. – Не хочу видеться с ними только по выходным и думать о том, что другой мужчина общается с ними каждый день… видит чаще, чем я…

– Все в твоих руках, – пожала я плечами. – Ты по-прежнему можешь забирать их из школы, гулять с ними и водить куда угодно. Я тебе этого никогда не запрещала. И точно так же ты можешь встретить другую женщину, завести роман… теперь уже свободно.

Он вздрогнул, словно сама эта мысль была для него дикой, невозможной.

Я отвернулась к окну, оставляя его наедине с его эмоциями.

Как странно… вот мы двое – на этой кухне. Совсем, как раньше. В те времена, когда эти часы за кухонным столом были только нашими. Когда он рассказывал мне обо всем, что было с ним за день…

Нас двое на этой кухне, как и раньше. Но теперь мы – порознь. А между нами – измена, которую ни простить, ни стереть, ни отменить.

Грудь прожгло мучительное чувство – сожаление. Сожаление о том,