Свечная башня - Татьяна Владимировна Корсакова
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Их совместные изыскания заняли больше четырех часов. За это время были съедены все припасенные пирожки и выпито по четыре чашки кофе. За это время Мирослава сумела найти документальные подтверждения всему тому, что узнала от Эммы Львовны, и утвердиться в мысли, что тринадцать лет назад Разумовский не только побывал в архиве, но и общался с покойным ювелиром. Последний факт был подтвержден документально. У Ивана Марковича, которого Мирославе все проще было называть Иваном и все сложнее Марковичем, оказались весьма полезные связи, благодаря которым он узнал, что имя Разумовского фигурировало в заявлении ювелира, которое тот подал в милицию после ограбления. Ничего конкретного, никаких прямых обвинений, но упоминание о встрече с весьма приятным и весьма настойчивым молодым человеком, который особо интересовался личными записями Августа Берга. Из протокола допроса было невозможно понять, получил ли молодой человек желаемое, но Мирослава склонялась к тому, что все-таки не получил. Особый интерес вызвала стоящая в протоколе дата. Спустя два дня после ограбления, Мирославу едва не убили, а Разумовский пропал без вести. Или, вернее сказать, тоже был убит.
Как ни крути, а вопросов у Мирославы теперь снова стало больше, чем ответов. Да, она отследила связь Разумовского с Чернокаменском. Да, теперь она почти уверена, что именно загадочный и непостижимый Август Берг спроектировал Свечную башню. Но она так и не нашла того, ради чего, собственно, и приехала в Чернокаменск. Она не нашла записи Берга. Отчего-то Мирослава была уверенна, что истоки того, что творится в Горисветово сейчас, нужно искать в далеком прошлом. У нее не получилось собрать информацию про Агнию Горисветову и почти ничего не вышло с Бергом. Можно ли считать это провалом операции? Мирослава не была склонна драматизировать ситуацию, поэтому решила, что в ее расследовании произошла всего лишь досадная заминка. Директор архива, который к концу четвертого часа изысканий стал-таки просто Иваном, обещал держать Мирославу в курсе, а в качестве утешительного приза подарил ей стильно и дорого оформленный альбом, посвященный истории и достопримечательностям Чернокаменска. Помимо текста в альбоме имелась масса фотографий, начиная архивными черно-белыми и заканчивая яркими современными. В альбоме были так же зарисовки и наброски Августа Берга, целая глава была посвящена его биографии. Теперь ей точно будет чем занять себя долгими бессонными ночами. Главное, чтобы очередной приступ сомнамбулизма снова не загнал ее к подножью последнего детища великого архитектора.
С Иваном, который уже точно не был Марковичем, Мирослава прощалась почти так же тепло, как и с Эммой Львовной. Она уже была в коридоре архива, когда вспомнила о еще одном нерешенном деле. Задержись она перед дверью директорского кабинета чуть дольше, непременно услышала бы, как Иван, который уже не Маркович, коротко и по-деловому сказал в трубку:
– Все, она уехала. Нет, все, как мы договаривались.
* * *Подаренный альбом навел Мирославу еще на одну мысль. Она ведь собиралась пообщаться с Исааком Моисеевичем по поводу сделанных тринадцать лет назад фотографий! Адрес преподавателя у нее имелся, надежда на то, что этот день закончится так же хорошо, как и начался, жила и крепчала. Поэтому, сверившись с навигатором и купив в магазине коробку конфет, Мирослава решила нанести еще один визит.
И ей снова повезло! Исаак Моисеевич оказался дома. Он был в здравом уме и крепкой памяти, почти не изменился за минувшие годы и обрадовался Мирославе как родной. Ей даже не пришлось объяснять, кто она такая, Исаак Моисеевич признал ее почти сразу. Наверное, к любви к фотографии в довесок шла еще и фотографическая память.
Они расположились на просторной кухне. Мирослава пристроилась за массивным дубовым столом, а Исаак Моисеевич взялся варить кофе. После посиделок в архиве кофе Мирославе больше не хотелось, но обидеть хозяина отказом она не решилась.
– Слышал, Всеволод снова взялся возрождать Горисветово из пепла, – сказал Исаак Моисеевич, выставляя на стол изящные фарфоровые чашки. – Он и меня приглашал, но я был вынужден отказаться. Годы уже не те, зрение не то, диагнозов добавилось. – Он усмехнулся, сел напротив Мирославы. – Я все еще даю уроки музыки, но исключительно частным порядком. Меня Горисветово отпустило.
Это прозвучало так странно, что Мирослава удивленно вскинула брови. Она никогда на рассматривала свое возвращение в усадьбу как попытку закрыть некий гештальт, но если вдуматься…
– А кого не отпустило? – спросила она осторожно.
– Всеволода. Казалось бы, после тех трагических событий невозможно возродить былое. Особенно, если вопрос касается детей. – Он глянул на Мирославу сквозь толстые стекла очков и чем-то неуловимо напомнил ей дядю Митю. – Я считаю, что это место… – Исаак Моисеевич на мгновение задумался, а потом продолжил: – Вы не сочтете меня старым маразматиком, если я скажу, что Горисветово – место с темной аурой?
– Не сочту. – У нее даже были подтверждения его словам, но рассказывать о своих ночных прогулках к Свечной башне она не станет.
– Это хорошо. – Исаак Моисеевич удовлетворенно кивнул. – Я музыкант, а музыканты – люди тонко чувствующие. Скажу больше, сверх чувствующие. Все эти флюиды и вибрации мироздания… В некоторых местах они сильнее и жестче.
– В Горисветово.
– Да. Амалия Ивановна, ваша наставница, это тоже чувствовала. Наверное, она почувствовала это даже раньше меня. Да, наверняка раньше. – Он вздохнул. Во вздохе его не было грусти – лишь тихое принятие утраты, которую ничем не восполнить. – Она даже хотела отказаться от места. Если бы не вы, она бы отказалась, я почти уверен в этом.
– Если бы не я?..
– Вы были очень талантливы. Амалия считала вас гениальной. Ей хотелось быть причастной к зарождению чего-то прекрасного, хотелось постоять у колыбели. Если вы понимаете, о чем я.
Мирослава кивнула. Она понимала. А еще она боялась, что Исаак Моисеевич спросит, что же стало с ее удивительным даром. Он спросит, а она не найдется, что ответить, потому что дар у нее отняли тринадцать лет назад вместе с жизнью. Жизнь потом вернули, а вот дар вернуть позабыли, и в том месте, где раньше жила нетерпеливая радость, сейчас поселилась черная тоска.
–
