Маленький друг - Донна Тартт

Конечно, было непонятно, зачем Фариш вообще угнал бульдозер, но вот чего совсем никто не понимал, так это того, зачем он пустил себе пулю в висок. Кто-то говорил, что Фариш, мол, не хотел опять садиться в тюрьму, но на это многие возражали, что таким, как Фариш, тюрьма не страшна, преступление пустяковое и он бы через год-другой опять вышел на свободу. Ранение было серьезным, Фариш чуть не умер. Поэтому он снова попал во все газеты, когда вдруг очнулся и попросил картофельного пюре, хотя врачи уже записали его в “овощи”. Когда полностью ослепшего на правый глаз Фариша выписали из больницы, его по вполне понятным причинам признали невменяемым и отправили в государственную лечебницу для душевнобольных в Уитфилде.

Из психушки Фариш вышел совершенно другим человеком. И дело тут было не только в том, что он на один глаз ослеп. Говорили, что он и пить бросил, и, похоже, перестал грабить заправки, угонять машины и подрезать электропилы из чужих гаражей (хотя теперь его на этом посту неплохо подменял младший брат). Отъявленным расистом он тоже вроде больше не был. Он больше не торчал перед школой, раздавая прохожим листовки собственного сочинения, в которых он протестовал против того, чтоб белые учились вместе с черными. Он получал пособие по инвалидности да еще зарабатывал тем, что по заказу местных охотников делал чучела из оленьих голов и огромных окуней, в общем, стал практически законопослушным гражданином, так, по крайней мере, говорили.

А теперь Хили повстречал Фариша собственной персоной – да еще второй раз за неделю, если считать случай на мосту. В ту часть города, где жил Хили, Рэтлиффы почти не заглядывали, здесь он видел разве что Кертиса, который разгуливал по всей Александрии, обрызгивая проезжающие машины из водяного пистолета, да брата Юджина, типа проповедника. Юджин этот иногда проповедовал на городской площади, а чаще всего, обливаясь потом, метался по жаре на обочине автотрассы, крича что-то про Пятидесятницу и замахиваясь кулаками на каждую едущую мимо машину. Говорили, что Фариш повредился умом после попытки самоубийства, но вот Юджин (и Хили сам слышал это от отца) был по-настоящему чокнутый. Он собирал по дворам красную глину, ел ее, а потом валился наземь и бился в припадке, потому что в раскатах грома ему чудился глас Господень.

Реверс тихонько переговаривался о чем-то с мужчинами, которые стояли за соседним с Одумовым столом. Один из них – толстяк в желтой спортивной рубашке, с поросячьими глазками, которые напоминали вдавленные в булку изюминки, – глянул на Фариша, на Одума и затем царственной походкой прошел к другому краю стола и закатил в лузу одноцветный шар. Даже не глянув на Реверса, он неприметным жестом сунул руку в задний карман, и спустя секунду то же самое сделал один из трех зрителей, стоявших у него за спиной.

– Эй, – крикнул Дэнни Одуму, – ну-ка притормози. Если пошла игра на деньги, Фариш тебя живо обыграет.

Фариш смачно, громко харкнул и переступил с ноги на ногу.

– У старины Фариша глаз нынче всего один, – сказал Реверс, подскочив к Фаришу и хлопнув его по спине.

– Ты полегче, – недобро бросил Фариш, сердито вскинув голову – он, похоже, взаправду разозлился.

Реверс вкрадчиво перегнулся через стол, протянул руку Одуму:

– Меня Реверс де Бьенвиль звать, – сказал он.

Одум раздраженно замахал руками:

– Да знаю я, кто ты такой.

Фариш сунул пару четвертаков в прорезь металлической стойки для шаров и резко ее встряхнул. Шары с грохотом посыпались на стол.

– Этого слепого я пару раз делал. Готов сыграть тут с кем угодно, у кого все глаза на месте, – сказал Одум, попятился, оступился и, чтоб не упасть, оперся на кий. – А ну-ка, отойди, не стой за спиной, – рявкнул он на Реверса, который снова юркнул к нему поближе, – тебе говорю…

Реверс нагнулся и прошептал что-то ему на ухо. Одум слушал, и его белесые бровки постепенно смыкались у него на переносице знаком вопроса.

– Не любишь играть на деньги, Одум? – презрительно вмешался Фариш. Он за это время уже успел вытащить треугольник из-под стола и теперь укладывал шары. – Что, заделался святошей, у баптистов служишь?

– Не-е, – отозвался Одум. Было видно, как алчная идейка, которую ему нашептал Реверс, постепенно захватывает его воображение – будто облако наползает на ясное небо.

– Па-ап, – с порога послышался чей-то тихий противный голосок.

Это была Лашарон Одум. Хили подумал, что стоит она совсем как взрослая – выпятив тощее бедро. К бедру был примотан младенец, такой же грязный, как и она сама, рты у обоих вымазаны оранжевым – то ли следы фруктового льда, то ли фанты.

– Вы только поглядите! – наигранно воскликнул Реверс.

– Пап, ты велел прийти за тобой, когда большая стрелка будет на трех.

– Сотня баксов, – нарушил наступившую тишину Фариш. – Играй или проваливай.

Одум натер кий мелом, засучил воображаемые рукава. Не глядя на дочь, резко бросил:

– У папы тут еще дела, сладкая. Нате-ка, вот вам десять центов. Поди вон книжки полистай.

– Пап, ты просил напомнить.

– Кому сказал, иди. Разбивай, – сказал он Фаришу.

– Я ж выставлял.

– Знаю, – махнул рукой Одум. – Давай, уступаю.

Фариш ссутулился, навалился на стол всем телом. Нацелил зрячий глаз на кончик кия – глядел он теперь прямо в сторону Хили, – и взгляд у него сделался такой холодный, как будто он смотрел в прицел ружья.

Щелк. Раскатились шары. Одум обошел стол, посмотрел внимательно. Потом дернул головой, хрустнул шеей и нагнулся для удара.

Реверс встал рядом со зрителями – парнями, которые отошли от пинбольных машин и соседних столов. Он, как будто невзначай, шепнул что-то на ухо мужику в желтой рубашке, как раз когда Одум, рисуясь, лихо забил в лузу не один, а целых два полосатых шара.

Аплодисменты, свист. Зрители озадаченно зашептались, а Реверс прошмыгнул обратно к Дэнни.

– Пока они играют в восьмерку, Одум тут ни одного хода не уступит, – прошептал он.

– Фариш тоже играет будь здоров, ему только разойтись надо. Одум разыграл еще одну комбинацию – удар вышел очень изящный: биток стукнул одноцветный шар, а тот, в свою очередь, загнал в лузу третий. Опять аплодисменты.

– Кто в игре? – спросил Дэнни. – Те двое возле пинбола?

– Не интересуются, – ответил Реверс, бросил непринужденный взгляд через плечо, глянул в угол поверх головы Хили, залез в жилетный кармашек для часов и вытащил оттуда какой-то металлический предмет, размерами и формой напоминавший колышек, на который ставят мяч в гольфе. Он быстро зажал предмет в кулаке, но Хили успел увидеть, как между его унизанных кольцами пальцев мелькнула бронзовая фигурка – голая женщина на каблуках и с пышным “афро”.

– Вот как? И кто они такие?

– Просто порядочные христиане, – ответил Реверс, а Одум влегкую закатил еще один шар в боковую лузу. Реверс украдкой, не вынимая руки из кармана, открутил у фигурки голову и пальцем затолкал ее обратно в карман.

– А вон те ребята, – он глазами указал на дядьку в желтой рубашке и его дружков-толстяков, – тут проездом из Техаса. – Реверс снова словно бы невзначай огляделся по сторонам и, отвернувшись, сделал вид, будто чихает, но вместо этого поднес фигурку к носу и сделал быстрый, вороватый вдох. – На креветколове работают, – добавил он, вытер нос рукавом, скользнул невидящим взглядом по Хили и стойке с комиксами и сунул флакончик Дэнни.

Дэнни шмыгнул носом, зажал ноздри. Глаза у него заслезились.

– Господи боже, – вырвалось у него.

Одум закатил еще один шар. Мужики с креветколова заухали, а Фариш мрачно уставился на стол – кий он пристроил на плечах и перекинул через него руки.

Реверс скакнул вперед, смешно дрыгнув ногами, будто танцевать собрался. Он внезапно оживился.

– Миста-ррр Фариш, – весело крикнул он, подражая голосу известного чернокожего комика с телевидения, – уведомил себя о сложившейся ситуации.

У Хили аж голова пошла кругом, до того он был взволнован и взбудоражен. Что там была за возня с флакончиком, он так и не догадался, а вот на сквернословие и подозрительное поведение Реверса внимание обратил; и хоть сам он еще толком не понимал, что происходит, но одно знал точно – тут играют на деньги, и это запрещено законом. Стрелять с моста законом тоже запрещено, даже если никого и не убило.

Уши у него горели – стоило ему разволноваться, как у него сразу краснели уши, – Хили надеялся, что этого никто не заметил. Он небрежно засунул комикс обратно и вытащил новый – “Тайны Зловещего особняка”. На свидетельском месте сидел скелет, указывая костлявой рукой на публику в зале суда, а прокурор-призрак ревел: “А теперь свидетель – он же ЖЕРТВА – покажет нам… СВОЕГО УБИЙЦУ!”