Маленький друг - Донна Тартт

Он уже хотел было пойти в большой трейлер, но тут Фариш поднял спинку шезлонга и защелкнул складной нож. Колено у него так и ходило ходуном. Одним глазом Фариш ничего не видел – на нем было молочно-белое бельмо, но Дэнни до сих пор делалось не по себе, когда Фариш внезапно, как вот теперь, наставлял на него этот свой глаз.

– Гам и Юджин щас слегка грызанулись из-за телевизора, – сказал он. Гам была их бабкой, матерью отца. – Юджин считает, Гам нельзя смотреть про ее людей.

Друг на друга братья не глядели, оба уставились в безмолвную чащу – Фариш ссутулился в шезлонге, Дэнни стоял рядом с ним, они были похожи на пассажиров в переполненном вагоне. “Мои люди”, так их бабка называла свою любимую мыльную оперу. Проржавевшая машина заросла высоченной травой, в сорняках валялась перевернутая разломанная тачка.

– Юджин говорит, это не по-христиански. Ха! – Фариш так звучно шлепнул себя по колену, что Дэнни аж подпрыгнул. – А вот насчет борьбы он ничего против не имеет. И против футбола тоже. Что ж такого христианского в борьбе-то?

У всех братьев Рэтлиффов, за исключением Кертиса, который любил все на свете, даже ос, пчел и палую листву, с Юджином отношения были натянутые. Он был вторым по старшинству братом, и после смерти отца Фариш именно его назначил своей правой рукой в семейном бизнесе (воровство и грабеж). Обязанности свои он прилежно, хоть и без особого запала, исполнял, но потом, в конце шестидесятых, когда Юджин в парчманской тюрьме мотал срок за угон, ему было видение, в котором Господь повелел ему бросить все и начать возносить хвалу Иисусу. С тех пор нельзя сказать, чтоб родные относились к Юджину с теплотой. Он отказался марать руки, как он выражался, сатанинским промыслом, хотя, как ехидно замечала Гам, не возражал против того, что крышу у него над головой и еду на столе обеспечивал как раз Сатана и его присные.

Но Юджину было на это наплевать. Он то и дело цитировал Писание, вечно препирался с бабкой и вообще действовал всем на нервы. Он и так всегда был унылый, весь в отца (но хоть, слава богу, не был таким же буйным); даже в старые добрые времена, когда Юджин еще угонял автомобили или уходил на всю ночь в запой, с ним и то было невесело, парень он был так-то нормальный – не злобный, не злопамятный, но теперь от его проповедей все со скуки на стенку лезли.

– А что, кстати, Юджин тут делает? – спросил Дэнни. – Я думал, он в миссии, вместе с Крошкой-Змеем.

Фариш рассмеялся – резкое, пронзительное хихиканье.

– Что-то мне кажется, что Юджин уступит миссию Лойалу, пока там эти его змеи.

Юджин не ошибся, заподозрив, что Лойал Риз приехал не только чтобы выказать ему христианское сочувствие и помочь организовать службу со змеями: визит этот прямо из своей камеры организовал брат Лойала, Дольфус. Поставки амфетамина из Фаришевой лаборатории прекратились еще в феврале, когда прежнего курьера Дольфуса, на которого был выписан ордер, все-таки замели. Дэнни сказал, что может отвезти наркотики в Кентукки, но Дольфус не желал, чтоб кто-то лез на его территорию со своими наркотиками (будешь тут волноваться, если сидишь за решеткой), да и вообще, зачем нанимать курьера, когда у Дольфуса есть младший братишка Лойал, который их привезет бесплатно? Сам Лойал, конечно, ни о чем не догадывался – Лойал был человек богобоязненный и, знай он обо всем, ни за что не стал бы помогать Дольфусу в его планах. Он вообще ехал в Восточный Теннесси, у него там с прихожанами его церкви было что-то вроде “встречи выпускников”; в Александрию Лойал завернул по просьбе Дольфуса, тут жил его старый друг Фариш, а брат Фариша (Юджин) думал, не начать ли ему проповедовать со змеями, так надо было ему помочь. Вот и все, что знал Лойал. Но когда ни о чем не подозревающий Лойал поедет обратно в Кентукки, то вместе с ним и его змеями втихаря поедут и плотно увязанные сверточки, которые Фариш спрячет в двигателе его грузовика.

– Мне вот что непонятно, – сказал Дэнни, не отводя глаз от сосен, которые плотной тьмой обступали их пыльную маленькую полянку, – как они вообще с этими тварями справляются? Они их что, не кусают?

– Еще как кусают, черти! – Фариш воинственно вскинул голову. – Вон хоть Юджина спроси. Он тебя завалит подробностями. – Фариш дергал ногой, мелко трясся байкерский сапог. – Если ты разозлил змею, а она тебя не укусила – это чудо. Разозлил змею, и она тебя укусила – тоже чудо.

– Если тебя змея кусает, какое ж это чудо?

– А вот такое, если ты потом не идешь к доктору, а просто катаешься по полу и призываешь Иисуса. И остаешься в живых.

– А если помрешь?

– Тоже чудо. Это тебе такое знамение было, и ты сразу вознесся на небеса.

Дэнни фыркнул.

– Ишь ты, поди ж ты, – он скрестил руки на груди, – чудеса, значит, повсюду, и какой в них тогда толк?

Небо над соснами было ярко-синим, синева отражалась в лужах, и Дэнни почувствовал себя кайфово – ему двадцать один, жизнь прекрасна. Может, прыгнуть в машину да прокатиться до “Черной двери”? Или смотаться на водохранилище?

– Да пусть залезут вон в те кусты да перевернут пару камней, сразу на целое гнездо чудес наткнутся, – злобно сказал Фариш.

Дэнни рассмеялся:

– Знаешь, чудо будет, если Юджин вообще змею в руки возьмет. Проповедник из Юджина был так себе, религиозного запала у него было много, но говорил он все равно невыразительно и вяло. Насколько было известно Дэнни, Юджину пока никого не удалось обратить в свою веру – разве что Кертиса, который всякий раз мчался в первые ряды за спасением души.

– Как по мне, так Юджин ни в жизни змею в руки не возьмет. Юджин даже червяка на крючок не насадит. Скажи-ка, братан, – не отводя взгляда от виргинских сосен на другом краю просеки, Фариш бодро закивал, будто хотел сменить тему, – а как тебе та большая белая гремучая змея, которая вчера сюда приползла?

Он говорил про партию мета, которую закончил стряпать вчера. Ну или, по крайней мере, Дэнни так показалось. Иногда было сложно понять, о чем говорит Фариш, особенно если он был пьян или под кайфом.

– Что скажешь? – Фариш вдруг резко вскинул голову, глянул на Дэнни и подмигнул – легонько, почти незаметно, дернул веком.

– Неплохо, – осторожно сказал Дэнни и с непринужденным видом отвернулся, стараясь не делать резких движений. Фариш часто слетал с катушек, если его не так поймешь, хотя мало кто в принципе понимал, о чем он говорит.

– Неплохо! – По виду Фариша было непонятно, взорвется он или нет, но в конце концов он просто покачал головой. – Порошок чистейший. Нюхнешь – и из окна выскочишь. Я на прошлой неделе чуть мозг себе не вывихнул, все думал, как бы доработать товар, чтоб он йодом не вонял. Я его чем только не очищал – и растворителем, и микстурой от лишая, а он как шел комками, так и идет. В нос хрен засунешь. Но я тебе вот что скажу, – фыркнул Фариш и снова откинулся на спинку шезлонга, вцепившись в ручки, будто собрался взлетать, – такую партию хоть ты с чем угодно намешай… – Вдруг он подскочил и заорал: – Я кому сказал, убери его от меня!

Удар, сдавленный вопль. Дэнни аж подпрыгнул и уголком глаза успел увидеть, как мимо пролетел котенок. Рыхлое личико Кертиса сморщилось, исказилось от горя и страха, и он, спотыкаясь, кинулся вслед за котенком, потирая глаза кулаками. Котенок был последний в помете, Фаришевы немецкие овчарки сожрали остальных.

– Я ему говорил, – Фариш с угрожающим видом встал с шезлонга. – Я ему сто раз говорил, чтоб он с этой кошкой ко мне и близко не подходил!

– Ага, – ответил Дэнни и отвернулся.

По ночам у Гарриет дома всегда наступала мертвая тишина. Слишком громко тикали часы, за низенькими зубчиками света от настольных ламп комнаты превращались в мрачные пещеры, а потолки исчезали в бездонной тьме. Зимой и осенью, когда солнце садилось в пять, было и того хуже, но не спать и сидеть вечером дома с Эллисон было отчего-то даже хуже, чем торчать тут в полном одиночестве. Эллисон вытянулась на диване, положив босые ноги на колени Гарриет.

Гарриет лениво разглядывала ступни Эллисон – они были влажные, розовые, как куски ветчины, и на удивление чистые, если вспомнить, что Эллисон везде ходила босиком. Понятно, почему Эллисон и Вини так хорошо ладили. В Вини было больше человеческого, чем кошачьего, а в Эллисон наоборот – больше кошачьего: она гуляла сама по себе, мало на кого обращала внимание, но, если ей хотелось, легко могла свернуться клубочком рядом с Гарриет и без спросу сунуть ей ноги под нос.

Ноги у Эллисон были очень тяжелые. Вдруг они резко дернулись. Гарриет посмотрела на Эллисон – глаза закрыты, веки подрагивают. Ей снится сон. Гарриет быстро ухватила ее за мизинец, дернула. Эллисон вскрикнула и поджала ногу, будто аист.