Король Крыс - Виктор Доценко

Цепь у тебя какая… — Девушка осторожно потрогала массивную цепь червонного золота на шее Нечаева.

Ну и что?

Когда к дяде из Москвы какие‑то бандиты приезжали… авторитеты, или как там их называют… У них точно такие же были. — Наташа смешно наморщила лоб. — Бандиты, кажется, называют их «цепуры голдовые».

Какая ты наблюдательная, однако, — немного удивился Лютый.

Вся в тебя, — улыбнулась Наташа, втайне гордясь собой. — Так ты что — тоже в бандиты подался? — спросила она без всякого осуждения, просто из любопытства.

Да нет, до настоящего бандита я еще не дорос, — задумчиво произнес Максим. — Да и не дорасту никогда.

Слова лидера сабуровской мафиозной империи прозвучали искренне: только с этой девочкой Нечаев мог быть до конца откровенным.

А знаешь, дядя их ненавидит, хотя сам вор в законе, — поджала губы девушка. — Ненавидит и презирает. Да и мне они ничуточки не нравятся.

Еще бы они тебе нравились.

Лютый невольно вспомнил, как они познакомились с Наташей: так уж случилось, что когда‑то, промозглым осенним днем, Нечаеву пришлось вырывать девушку из лап «быков», входивших в бригаду ныне покойного отморозка Атаса — Валерия Атласова.

А если ты не бандит, зачем тебе эта цепь? — наивно спросила девушка.

Чтобы все принимали меня за жуткого- жуткого мафиози и очень–очень боялись, — в тон Наташе отшутился Лютый и, не желая продолжать эту неприятную для себя тему, перевел беседу в другое русло: — Послушай, как это ты на ночь глядя в Ярославль сорвалась, а дяде ничего не сказала? Он ведь любит тебя, волноваться будет.

Я же тебе говорила — в Москву он уехал. Вернется только завтра, после обеда. Он мне звонит иногда. — Девушка не без гордости достала из сумочки дядин мобильный.

И когда ты домой собираешься? — осторожно поинтересовался Максим, прикидывая, каким транспортом можно за полночь добраться до деревни.

Каково же было его удивление, когда Наташа спокойно ответила:

Завтра собираюсь.

Когда, когда? — не понял Лютый.

Завтра с утра.

А ночевать где? Предлагаешь гулять по ночному Ярославлю, любуясь красотами природы и памятниками архитектуры?

А я номер в гостинице сняла, — слегка покраснев, призналась девушка. — Я ведь взрослая, и паспорт у меня есть.

Нечаев взглянул на часы: было без двадцати час.

Ну что, взрослая, давай провожу тебя до гостиницы и двину в Москву.

Никуда я тебя не отпущу! — с отчаянной решимостью заявила Наташа и насупилась. — Ночь, темно, страшно… Бандиты какие‑нибудь прицепятся, деньги потребуют.

Да я их своей золотой цепью напугаю, — вновь попытался отшутиться Лютый, но по взгляду девушки понял: эта действительно не отпустит.

Наташа поднялась из‑за стола, накинула на плечи пальто:

Пошли.

Куда?

Как — куда? Ко мне, в гостиницу.

Зачем?

Девушка потупила взор и смущенно ответила:

Будешь там ночевать.

Не могу, Наташенька.

Ты вот о дяде Леше думаешь: мол, волноваться за меня будет. А обо мне ты подумал? Я ведь тоже буду волноваться! За тебя.

Максим понял: спорить с ней бесполезно, во всяком случае сейчас. Лучше выйти на январский морозец, неторопливо проводить ее до гостиницы и, извинившись, уехать в столицу.

Ладно, пошли.

Гостиница — высокое трехэтажное здание конца прошлого века — находилась неподалеку.

Блеклая желтая лампочка в ржавом конусе с унылым скрипом раскачивалась над дверью, и тени от нее то сжимались, делаясь микроскопическими, то вырастали до уродливо–гигантских размеров. Город засыпал — лишь изредка по соседней улочке проезжали такси, развозя по домам завсегдатаев ресторанов, да из приоткрытого окна общежития напротив доносились обрывки какого‑то шлягера.

Наташа приоткрыла дверь.

Давай в вестибюль зайдем… Я замерзла.

Давай, — согласился Нечаев.

Они остановились в неосвещенном углу. Неожиданно девушка обняла Лютого и прижалась к нему так, что даже сквозь одежду он ощутил трепет ее тела.

Максим… — голос Наташи предательски дрогнул, — ты ведь знаешь, ты все знаешь… Ты — умный! Я ведь… я ведь люблю тебя. Очень–очень!

Нечаев поцеловал ее в щеку — влажную и солоноватую.

Я знаю. Я тоже тебя люблю. Поверь мне. Как старший брат, как друг.

Ты привык смотреть на меня как на маленькую девочку, — с нескрываемой обидой в голосе шептала она, — а я уже взро–о-слая!

Знаю я, какая ты взро–о-ослая, — ласково передразнил Лютый. — Короче, все: иди спать, я тебе денег оставлю, а завтра утром…

Я не хочу, чтобы ты уезжал! — крикнула Наташа так громко, что дежурная администраторша, глянув из‑за стойки, воскликнула удивленно:

Молодые люди, что вы там делаете?!

Обсуждаем наболевшие вопросы взаимоотношения поколений, — отозвался Максим, не оборачиваясь. — Ничего, хозяйка, я уже ухожу.

Не пу–щу–у-у!.. — Наташа вцепилась в рукав Нечаева мертвой хваткой, подсознательно понимая, что мужчина, пытающийся вырваться из объятий молоденькой девушки, будет выглядеть смешно и нелепо.

Уговорила, я поднимусь к тебе в номер, — нехотя согласился Лютый, затем нащупал в кармане пятидесятитысячную купюру для строгой администраторши и кивнул. — Пошли, взро–о-ослая моя девочка.

Через минуту они уже были в Наташином номере — тесном прямоугольном пенале. Сквозь полузадернутые портьеры пробивался мерцающий свет уличных фонарей и окон соседних домов. Тихо бубнило радио, «Эхо Москвы» передавало нечто информационно–развлекательное.

Сняв пальто, девушка несмело подошла к Максиму, обвила его шею руками и прошептала:

Знал бы ты, как я не хочу тебя отпускать!

Но, пойми… — Лютый не нашелся с ответом и только твердил: — Извини, это невозможно. Пойми, невозможно!

Максим, ты ведь умный и добрый, ты все понимаешь. Ну почему же ты не можешь понять меня? Не можешь понять, что я давно уже не та малолетка, которую ты когда‑то спас, что я действительно стала взрослой? — с горечью шептала Наташа. — Пойми же наконец, я не могу всю жизнь оставаться девочкой с косичками! Я ведь не маленькая и все понимаю в жизни.

И что же ты понимаешь в жизни? — с печальной улыбкой спросил Нечаев, осторожно высвобождаясь из ее рук.

Если девушка любит мужчину, если она ему… тоже не совсем безразлична… Я ведь не безразлична тебе, правда? — Наташа лукаво заглянула Максиму в глаза и снова обвила его шею руками.

Зачем ты об этом спрашиваешь? Я ведь люблю тебя… по–своему…

Вот видишь! — Удивительно, но Наташа пропустила мимо ушей или сделала вид, что пропустила, последние слова; если мужчина говорит, что «любит по–своему», это вовсе не та любовь, о которой мечтает влюбленная девушка.

Что «видишь»? — Лютый больше не отстранял от себя Наташу.

Если мы любим друг друга… пусть эта ночь станет нашей. — Максим хотел было возразить, но она не дала ему открыть рот. — Я знаю, ты скажешь, что я еще девочка. А ведь я действительно девочка, то есть — девственница. У меня ни с кем ничего не было, — смутившись, продолжала Наташа с подкупающей непосредственностью. — И я люблю тебя. И хочу, чтобы моим первым мужчиной был ты. Да и последним — тоже ты. Первым и последним, понимаешь?

Понимаю, — полушепотом ответил Нечаев.

Она прикрыла глаза, обняла его, прижалась к нему всем телом, дрожа то ли от неизвестности, то ли от нетерпения, и тихо–тихо проговорила:

Поцелуй меня.

Горячая волна нежности захлестнула Максима, осторожно, словно боясь сделать девушке больно, он привлек ее к себе. Затем принялся медленно расстегивать на ней блузку, пуговица осталась у него между пальцами, но через мгновение соскользнула на пол. Наташа, стараясь не встречаться с ним взглядом, стала судорожно стягивать юбку, несколько секунд — и она упала к ее ногам.

Иди… иди ко мне, мой любимый… — Девушка теребила пуговицы на рубашке Максима. — Иди, я хочу быть с тобой всегда и везде… всегда и везде…

Максим осторожно прикоснулся к ее лону своей плотью, но Наташа нетерпеливо дернулась ему навстречу, словно боясь, что он передумает, и тут же тихонько вскрикнула: ощущение было новым и неожиданным. Она пересилила боль и стала двигать бедрами, как это делали героини в фильмах.

Вскоре боль отступила и на смену ей пришло невыразимое блаженство. Наташе хотелось, чтобы оно длилось вечно. Вдруг она почувствовала, как тело любимого напряглось, Максим издал стон, и Наташа едва не задохнулась от счастья. Она тоже вся напряглась, громко вскрикнула и, расслабившись, опустила голову на плечо Максима.

Прошла минута, вторая, третья, прошла целая вечность — так, по крайней мере, показалось Максиму. Наташа не шевелилась, но Лютый, нежно лаская пальцами каждую частичку ее тела, слышал, ощущал, осязал: Наташино сердце трепещет, словно посаженная в клетку птица, а в такт ему пульсирует тоненькая жилка на шее.

— Ой, что это? — Она провела рукой по простыне и прошептала, пораженная своим открытием: — Надо же… кровь?! — И после паузы, счастливая, повторила: — Ты слышишь, милый, кровь?!!