Король Крыс - Виктор Доценко

Максим, то и дело оборачиваясь и бросая на карлика неприязненные взгляды, неожиданно поймал себя на мысли: скоро уже почти год, как он живет в окружении таких же лилипутов, всех этих кактусов, шмалей, сытых, шницелей и им подобных. Мелкие мысли, мелкие интересы, мелкие желания: трахнуть смазливую самку, похвастаться дорогой покупкой (на зависть остальным), а главное — любой ценой утвердиться во власти над себе подобными. Высшее счастье для всей этой мелюзги — набитое брюхо и удовлетворенная похоть.

И среди этих ничтожных людишек, среди лжи и обмана, интриг и предательства, лицемерия и лести, лакейской униженности и звериной жестокости Максиму приходится жить.

И при этом оставаться самим собой.

Когда‑то, в том незабываемом разговоре, Прокурор, предлагая Лютому стать поводырем «короля крыс», заметил:

«Власть — это, пожалуй, самый сильный наркотик из всех существующих. Так вот, если примете мое предложение, вы ее получите. Почти безраздельную, бесконтрольную власть. Плюс деньги и достойный статус…»

И деньги, и статус, и тем более власть над этим лилипутским миром чуть ли не с первых дней были для Нечаева как кость в горле.

С трудом подавив в себе ненависть и тоску, Лютый поинтересовался:

Долго еще?

Минут тридцать осталось. — Легко обогнав рейсовый автобус, Шницель перестроился вправо и, взглянув в зеркальце заднего вида на двигавшиеся за ними джипы, продолжил с напряженной полуулыбкой: — Мы, братан, обо всем позаботились. Проведем вас через депутатский зал, чтобы не смотреть на слесарей с «Уралмаша» да колхозниц.

В аэропорт приехали, когда начало смеркаться.

Как и обещал уральский авторитет, депутатский зал гостеприимно распахнул перед москвичами двери. И вновь ритуал, но теперь уже не встречи, а прощания: рукопожатия, объятия, уважительное молчание свиты.

Колкий ветер гнал по бетону взлетной полосы белую поземку. Максим, в расстегнутом черном пальто, с тоской смотрел на уральских бандитов, и во взгляде его прочитывалось: мол, скорей бы все это кончилось.

Спасибо вам, братва, — вздохнул Лютый, подходя к бело–голубому фюзеляжу самолета.

Тебе спасибо, низкий поклон всем вашим пацанам! — силясь перекричать шум авиационных двигателей, ответил Шницель.

Спустя минуту сабуровские уже сидели в теплом салоне. Минут пять небольшой самолет лихорадочно гонял на холостых движках и вскоре медленно вырулил на взлетную полосу. Еще минута — и он, дернувшись, понесся по бетонке, унося пассажиров в промозглую зимнюю ночь…

Примерно в то же самое время, когда сабуровская братва покидала гостеприимный Екатеринбург, по проселочной дороге, ведущей к небольшому подмосковному аэродромчику, неторопливо катили две машины — тяжеловесный джип «Форд–Бронко», напоминавший танк, и неприметная бежевая «девятка». Доехав до невысокого бетонного забора, машины, словно по команде, остановились.

Дверца первого автомобиля открылась, и из салона вылез невысокий кряжистый мужчина с бегающими кабаньими глазками. Владелец роскошного американского джипа повернулся в сторону «девятки» и, щурясь от света галогенных фар, небрежно махнул рукой — мол, давайте ко мне — и вновь полез в салон.

В тот вечер в район подмосковного аэродрома прибыл Силантий: очаковский авторитет, тщательно взвесив все «за» и «против», решил не только согласиться на предложение Кактуса убрать Лютого, но и возглавить эту операцию.

Спустя минуту он уже беседовал с водителем и пассажиром второй машины — востроносым, похожим на цыгана молодым мужчиной и маленьким, невзрачным субъектом с нечистым, угреватым лицом.

— Короче, так: с аэродромовской охраной добазарились, проблем никаких. Да и недорого взяли… Вас просто никто не заметит. В случае чего — все свалят на пилота. А что с мертвяка возьмешь? Вот и получится, что виноватых вовсе нет.

А этот… «черный ящик» или как его там? — поинтересовался угреватый, взглянув на говорившего исподлобья.

Это уже не наше дело, — поджал губы очаковский, и маленькие глазки его недобро блеснули в полутьме салона. — Короче говоря, задача такая: во–первых, сместить начало подсветки взлетно–посадочной полосы.

Востроносый, похожий на цыгана, кивнул в сторону стоявшей позади «девятки».

Электричество проверили дважды — все в порядке.

Во–вторых, — продолжал Силантий, — на подлете этого самолета нужно пустить помехи на радиолокационный маяк. Задавить его на хрен!

Так ведь об этом весь день только и говорили, — заметил угреватый.

Дело‑то важное, нелишне еще раз напомнить. — Очаковский закурил, на мгновение скрывшись за облаком дыма.

Минут пять молчали, курили.

Сегодня других самолетов не будет, — негромко проговорил Силантий, обращаясь то ли к собеседникам, то ли к самому себе. — Ошибиться невозможно…

А если их «ан» другой аэродром примет?

Исключено: уже все пробили. Рейс коммерческий, чартерный, вне расписания. А у этих летунов свой график. Все расписано — ни во Внуково, ни в Быково, ни в Домодедово, ни в Шереметьево не воткнешься. Ну что, пацаны, — неожиданно улыбнулся говоривший, — за два часа с электричеством управитесь?

Установить — не проблема, сорока минут хватит, если не произойдет никаких неожиданностей, — отозвался угреватый. — А потом включим… Но как мы узнаем, что этот «ан» на подлете?

Я узнаю. И сам вам позвоню. — Силантий вынул из нагрудного кармана черную коробочку мобильного телефона, водитель достал точно такой же. — Где‑то за полчаса или чуть раньше. Как и договаривались. Ну, давайте. С Богом!

Спустя несколько минут недавние собеседники очаковского авторитета стали разгружать багажник и вскоре, сгибаясь под тяжестью коробок с электрооборудованием, растворились в чернильной темноте. А владелец «Форда–Бронко», докурив, бросил окурок в сугроб, взглянул на часы: по его подсчетам, на установку оборудования должно было уйти минимум полчаса.

Оглядевшись по сторонам, Силантий вытащил из‑под сиденья небольшую прямоугольную коробочку и, крадучись, подошел к «девятке». Присел на корточки, повертел коробочку в руках, щелкнул каким‑то тумблером, подсоединил проводки, взглянул на замигавший световой индикатор и, стараясь не набрать в рукав снег, аккуратно установил взрывное устройство на днище машины прямо под бензобаком.

Через несколько минут он уже заводил двигатель своего джипа. Взглянув на серый бетонный заборчик вокруг аэродрома, Силантий, хищно улыбнувшись, зловеще прошептал:

Летайте самолетами «Аэрофлота»!

Развернувшись, «Форд–Бронко» медленно покатил в сторону шоссе.

Силантий деловито взглянул на часы: было восемнадцать сорок пять. До предполагаемого приземления екатеринбургского самолета оставалось чуть более двух с половиной часов…

В душу Савелия закралась тревога.

— Кто это тут на ночь глядя катается? — прошептал он, увидев, как огромный джип «Форд–Бронко», важно переваливаясь на заснеженных колдобинах проселка, уносит в чернильную темноту ночи кроваво–красные огоньки габаритов.

Вот уже полчаса Бешеный сидел в теплой кабине «уазика». Машина эта, с надписью по всему борту «Аварийная служба газа», не могла вызвать подозрений. К тому же в кармане Говоркова лежали и соответствующие документы, и наряд на работу, и путевой лист — в случае любой проверки (что само по себе казалось маловероятным) Савелий мог с легким сердцем продемонстрировать благородное негодование. А саму машину вряд ли стали бы проверять — никому и в голову не могло прийти, что завернутая в одеяло труба на заднем сиденье и не труба вовсе, а смертоносный «стингер».

Вечер выдался на удивление спокойным.

Слева и справа в фиолетовых сумерках белели сугробы. Над головой проплывали низкие рваные облака; на фоне темно–синего бархата неба они казались нарисованными. Темнеющий лес уходил в перспективу дороги; иногда с верхушек елей тихо, почти неслышно осыпался снег, и этот звук был единственным, нарушавшим вечернюю тишину.

Впрочем, спокойствие это было обманчивым.

Говорков, уже знавший район аэродромчика как свои пять пальцев, мог с закрытыми глазами найти отверстие в бетонном заборе, через которое отлично просматривалась взлетно–посадочная полоса.

Ликвидация самолета с Лютым и его бандитами на борту казалась делом техники: услышав шум двигателей, взять «стингер», подойти к забору, навести оружие на приземлившийся самолет и, дождавшись, пока экипаж покинет кабину, сделать один–единственный выстрел. Промахнуться практически невозможно — эта ракета относилась к классу самонаводящихся на тепловое излучение. Да и мощность оружия не оставляла пассажирам никаких шансов.

Метнув быстрый взгляд на заднее сиденье, Савелий прикрыл глаза и задумался.

Прошло ровно три месяца с того дня, как он оставил Веронику одну. Конечно, Говорков звонил в Ялту по нескольку раз в день, успокаивал, уверял, что скоро вернется, но, слушая тоненькие всхлипы девушки, корил себя за вынужденную ложь. Бешеный знал: он не вернется к Веронике, пока не уничтожит Лютого.