Король Крыс - Виктор Доценко

Прямо с автовокзала Максим отправился на одну из своих многочисленных съемных квартир. Эта, находившаяся неподалеку от Белорусского вокзала, была стопроцентно «незапаленной». По пути он вроде бы не обнаружил никакой слежки, однако меры предосторожности никогда не бывают лишними. Лютый несколько раз пересаживался с одной линии метрополитена на другую, вскакивал в последний момент в уже закрываемую дверь; заходил в недорогие кафетерии и, невзирая на протесты обслуги, покидал их через служебный выход.

Добравшись до дома, незаметно нырнул в соседний подъезд, поднялся на последний этаж и через сквозной чердак спустился на свою лестничную клетку.

Бог бережет только очень береженого! Чтобы выжить рядом с взбесившимся «королем крыс», не вредно самому поберечься.

Приняв душ и торопливо выпив кофе, Лютый уселся за кухонный стол с листком бумаги и карандашом. Еще по дороге из Ярославля он решил составить схему — для пущей наглядности.

Точкой отсчета была ликвидация сабуровского мафиозного сообщества. Максим начертил на листке кружок и вписал в него аббревиатуру КК, то есть «король крыс».

Для стопроцентно успешной ликвидации следовало закончить подготовку информационных баз данных и на очередной встрече с Прокурором передать ему дискеты и мультимедийные компакт–диски с записями. Рядом с кружочком появился квадратик, и Максим аккуратно вписал в него слово «Прокурор».

Однако завершить подготовку информации, а тем более встретиться с руководителем столь сильно засекреченной структуры, какой являлась КР, Лютый пока не имел возможности: за ним по всему полю охотился Кактус.

Фалалеев, впрочем, не мог просто так завалить бывшего лидера. Чтобы безболезненно вписаться в роль «разоблачителя» и в результате Занять место Нечаева, требовался серьезный, убойный по своей силе повод. Конечно, крушение самолета можно было бы запросто списать на единственного выжившего Лютого. Повод был неслабый, но при всем при том прямых улик в причастности Максима к диверсии Кактус не имел, их просто не существовало. К тому же в случае предъявления подобной претензии Лютый мог запросто связаться с екатеринбургским Шницелем, и тот наверняка подтвердил бы «правильность» поведения московского гостя.

Таким образом, единственным реальным козырем для Фалалеева явились бы злополучные записи, сделанные на Рязанском шоссе.

Карандаш стремительно летал по бумаге: между кружочком с аббревиатурой КК и квадратиком со словом «Прокурор» появился эллипс с вписанной в него буквой «Ф» — «Фалалеев». Под вызывающей, как подбоченившийся нахал, «Ф» Лютый поставил знак вопроса и обвел его жирной чертой.

Соединив все значки стрелочками, Максим получил логическую цепочку, своего рода схему собственного положения, которая и должна была стать руководством к действию.

Ситуация вырисовывалась с выпуклостью голографического снимка. В последнем акте этого запутанного спектакля Лютому необходимо вновь предстать в образе безусловного лидера — именно эта роль при ликвидации «короля крыс» дала бы стопроцентный эффект. Единственным препятствием оставался Кактус. Но пока было неясно: имеет он на руках те записи или не имеет?

Нечаев все‑таки склонялся к мысли, что записей у Фалалеева пока нет. И были у него на то свои причины: ранение соглядатая, значительный временной отрезок между памятной встречей на Рязанском шоссе и сегодняшним днем.

Но ведь те проклятые записи существуют в природе! И пока они где‑то лежат, пусть даже мертвым грузом, Лютый не может чувствовать себя спокойно. Эти записи для него как мина замедленного действия.

Максим еще раз обвел знак вопроса карандашом — безусловно, это было самое слабое звено в построении. Но теперь уже стало очевидным: самое слабое, оно и самое связующее.

Когда‑то, еще в Краснознаменной Высшей школе КГБ, знаменитой «вышке», курсант Нечаев М. А. изучал один из многочисленных меморандумов службы государственной безопасности Израиля «Шин–Бет», и простенькая, но очевидная истина одного из пунктов этого документа запомнилась ему навсегда: о надежности или ненадежности любой меры безопасности следует судить по самому ненадежному месту в ней — так о прочности цепи судят по ее слабому звену.

Слабое звено в цепочке определено, вычленено, а это означает, что от абстрактных размышлений пора переходить к конкретным действиям — попытаться отыскать в необъятной девятимиллионной Москве те злополучные записи. И естественно, их автора.

Покойный бандит Минька перед смертью утверждал: тот тип, с которым внуковские схлестнулись в супермаркете на Новочеремушкинской улице, был тяжело ранен и, уходя от преследователей, тащил какую‑то сумку.

Эти обстоятельства, а также цвет и марка машины — серая двадцать первая «Волга» — и оставались пока единственными и очень шаткими фактами, за которые можно зацепиться.

Нечаев пружинисто поднялся из‑за стола, разорвал листок с начерченной схемой, сложил обрывки в пепельницу и поджег. Дождался, пока клочки превратились в ломкие, хрусткие пленки пепла, тщательно растер их в порошок и смыл в раковину.

Потом распахнул форточку и, чувствуя, как улетучивается сладковатый запах гари, двинулся в комнату. Извлек из‑под кровати компьютер–нотбук, установил на столе, включил, ожидая, пока машина загрузится, после чего принялся размышлять, с чего начать поиски.

По мнению Лютого, главная ошибка соглядатая состояла в неудачном выборе автомобиля. Все‑таки допотопный ГАЗ-21 достаточно приметный транспорт на московских улицах. Наверное, в российской столице сейчас куда больше шестисотых «мерседесов» да «ягуаров», чем подобного антиквариата.

К счастью, в распоряжении Максима всегда была самая свежая информация, в том числе и мультимедийные компакт–диски с гаишными базами данных.

Спустя минуту Нечаев уже просматривал информацию, касавшуюся всех автомобилей ГАЗ-21 серого цвета, зарегистрированных в Москве и Подмосковье.

Гаишная база данных включала в себя сведения о марке, цвете, годе выпуска машины, а также о прописке владельца — все, что указывается в техпаспорте. Не исключено, конечно, что соглядатай пользовался той машиной по доверенности, да и прописка могла оказаться липовой, и все‑таки это пока была единственная зацепочка.

Как ни странно, но серых двадцать первых «Волг» в российской столице оказалось довольно много: более трехсот. Помня, что перестрелка в супермаркете происходила на Новочеремушкинской улице, Лютый ограничил район поисков, но это оказался довольно значительный треугольник: Каширское шоссе — конец Ленинского проспекта — Мосфильмовская. Максим исходил из того, что любой человек обычно заезжает за продуктами в тот магазин, к которому привык, в непосредственной близости от его дома.

Спустя десять минут Нечаев уже знал: в этом треугольнике живут пятнадцать владельцев автомобилей ГАЗ-21 серого цвета.

Наиболее подходящих кандидатур было четыре. Первый владелец серой «Волги» и вероятный шпион — Сергей Михайлович Квак — проживал на Ленинском проспекте; второй — Максим Феликсович Полисский — на улице Дмитрия Ульянова; третий — Олег Владимирович Сидько — по улице Кедрова, и наконец, четвертый — Вадим Андреевич Петров — на Новочеремушкинской. Все они жили в двух–трех километрах от того самого продуктового магазина, в котором и произошла перестрелка.

Максим продолжил поиски, теперь главным его орудием стал телефон. Зная, что соглядатай получил огнестрельное ранение, Нечаев прикрепил к своему мобильному прибор для изменения голоса и принялся обзванивать больницы: Склифосовского, «двадцатку», ЦОБ и прочие, где обычно принимают клиентов с пулевыми ранениями. Говорил он сухим официальным тоном, с металлическим скрежетом в голосе, с ходу представляясь сотрудником РУОПа, и уже через двадцать минут получил информацию: ни в день перестрелки на Новочеремушкинской, ни в последующие пациенты с такими фамилиями не поступали.

Это настораживало: то ли соглядатай занялся самолечением (в его положении лучше было не засвечиваться), то ли с ним что‑то произошло…

Внезапно электрическим разрядом кольнуло мозг: а что, если соглядатай скончался от ран у себя дома? Ведь Минька перед смертью утверждал, что мужик с серой «Волги» схлопотал как минимум две пули!

Полученная информация несколько обнадеживала, и кольцо поисков сжималось. Четыре кандидатуры давали определенные гарантии успеха. Но внутри свербело: та серая «Волга» могла висеть на соглядатае по генеральной доверенности, могла быть угнана, одолжена, да и фактический владелец, возможно, никогда не проживал ни по Ленинскому проспекту, ни на Дмитрия Ульянова, ни на улице Кедрова, ни на Новочеремушкинской.

Впрочем, любая информация лучше, чем полное ее отсутствие, да и выбирать, собственно, не из чего.

Одевшись и слегка подгримировавшись, Лютый вышел из квартиры. Он достаточно долго петлял в проходных дворах между домами, прежде чем направился к автостоянке, где его ждал верный железный друг: невзрачные «Жигули» первой модели — так называемая «копейка» — самая неприметная машина для передвижения по городу.