Посты сменяются на рассвете - Владимир Понизовский

— Буэн виайе, куэридо! — улыбнулась она. Он увидел морщинки, скобками охватившие ее губы, и с горечью подумал: «Как я люблю тебя!»

Скуластая медсестра, выглядывавшая из-за спины Лены, прыснула. Ее, девчонку, смешили эти незнакомые гортанные слова, которыми каждый раз перебрасывались, как дети мячом, серьезные люди — докторица и майор. Откуда было знать смешливой девчонке, что для докторицы и майора это не просто слова, а как бы пароль...

Лаптев молча махнул рукой и вышел из лазарета. Летчик терпеливо ждал его у крыльца. «Когда же она спит? И днем с ранеными, и ночью. Вон похудела как... — с чувством вины думал он, вышагивая за унтами. — Отправить бы ее на Большую землю. Да разве отправишь? И здесь — на кого? И самому как без нее?.. Буэнас ночес, амига! — Спокойной ночи, друг! Буэн виайе, куэридо! — Счастливого пути, дорогой!..»

Через несколько минут У-2 уже рокотал над темными лесами, контуры которых были размыты зыбким лунным светом. Летел низко, едва не срезая шасси сухие макушки берез, колебля их ветром от винта. На этом «этаже» небесного здания самолет был практически неуязвим для «мессершмиттов» и «хейнкелей». Легче было сбить его с земли. Но на всей заснеженной этой земле, над которой пролегала трасса, хозяевами были они, хотя дальше, в радиусе тридцати — сорока километров по кругу, их блокировали фашисты. Это был Свободный советский район в глубине оккупированной врагом территории. На картах в наших штабах и в штабах гитлеровских он был закрашен красным цветом: для нас — как знамя, полыхающее над поверженной землей, для немцев — как рана в боку. Советский район существовал. И как нестерпимо ни было это для врага, он ничего не в силах был поделать: карательные отряды, полки, целые дивизии вязли на подступах к нему в трясине непроходимых болот, рассеивались огнем невидимых партизан. «Рамы» коршунами парили в поднебесье, но не могли навести бомбардировщики на ориентиры. Вспахивать же фугасами лес вслепую имело смысл разве что для поддержания собственного духа. А здесь, во вражеском кольце, действовали все районные власти — от райисполкома до райфо и ветлечебницы, шли занятия в школах, в райкоме комсомола в перерывы меж атаками и контратаками секретари вручали парнишкам и девчонкам членские билеты... Советский район жил под защитой партизанских соединений, регулярно поддерживавших связь с Большой землей. Особенно трудно было в первые месяцы, в первый год войны. Но потом и фашистское командование вынуждено было смириться с этой незаживляемой раной, а теперь уже не было у гитлеровцев и таких сил, и такого превосходства в воздухе, как прежде, — и в глубине района учреждения и подразделения могли уже размещаться не в блиндажах и землянках, а по уцелевшим деревням. В одной из таких деревень как раз и расположилось ныне подразделение, которым командовал майор Лаптев — оперативная группа особого назначения Генерального штаба Красной Армии. Используя район как базу, группа выполняла задания Верховного Командования.

Удобно откинувшись на вибрирующем сиденье, сквозь убаюкивающую дремоту Андрей Петрович думал: «Зачем вызывает Хаджи? Перебазировка? А как же быть с Леной? Очередное задание? Хаджи не стал бы гонять У-2 — связь по радио бесперебойна и шифр надежен... Значит, что-то особо важное?..» Однако не в его привычках было мучиться бесцельными догадками. К тому же всегда оказывалось не первое, не второе, не третье, а совсем непредвиденное. Уж лучше, пока есть часок-другой, наверстать то, чего он был лишен последние двое суток. И Лаптев, словно бы отдав сам себе приказ, провалился в глубокий сон.

Когда У-2 подошел к внешнему обводу района, летчик круто повел машину вверх, потом выключил мотор, и «кукурузник» темной свистящей птицей начал парить к земле.

2

— По вашему распоряжению, товарищ полковник...

Газиев шагнул из-за стола навстречу:

— Выбрался, подпаленный медведь, из берлоги?

Его черные блестящие глаза смотрели весело. По этому взгляду Андрей Петрович понял, что вызов сулит что-то особенно интересное. Настраиваясь на товарищеский разговор, он уже собрался передать привет. Но Хаджи спросил первый:

— Как Лена?

— Работает целыми сутками, — в какой уже раз подивился его проницательности Лаптев. — Не знаю, в чем и душа держится.

Он вспомнил красные пятна на фартуке и прилипшую к щеке прядь.

— Передай: дочка здорова, веселая. Жена обещала новые ее фотографии прислать. — Газиев помолчал. — А работы скоро прибавится. Хватит воздушные мосты строить! Накладно. Пойдем на соединение.

— Коридор? — воодушевился Андрей Петрович.

— Нет, теперь уж по всему фронту. — Полковник сжал пальцы в небольшой сухой кулак. — Теперь мы — вот!

Смуглый кулак его был жилистым, с остро выступившими, побелевшими костяшками.

— Ну что ж, подложим им под зад огоньку! — кивнул Лаптев.

— И пожарче! — рассмеялся Хаджи Джиорович. — Так, чтобы паленой псиной запахло. Но об этом мы поговорим в свое время. А сейчас вот какое дело... Садись и слушай.

Андрей Петрович опустился в кожаное кресло. Полковник продолжал говорить стоя, неторопливо прохаживаясь по ковру:

— Надеюсь, тебе известно, что против нас вместе с немецкими войсками действует испанская, так называемая добровольческая «Голубая дивизия». Ее оперативный номер — 250.

— Еще бы не знать! Помню по тридцать седьмому...

— Начальство не перебивают, — то ли шутя, то ли серьезно заметил Газиев. — Так вот: эту дивизию мы потрепали как следует, и сейчас гитлеровское командование отвело ее с передовой...

Хаджи направился к стене, где за шторкой висела знакомая Андрею Петровичу оперативная карта.

По старой памяти Лаптев эти годы следил за всем, что происходило в Испании или было связано с нею — трагедия республики стала его болью. И он знал: в день начала войны против СССР, 22 июня 1941 года, министр иностранных дел франкистского правительства Серргио Суньер заявил гитлеровскому послу в Мадриде:

«Испанское правительство выражает величайшее удовлетворение в связи с началом борьбы против большевистской России и в равной степени сочувствует Германии, вступающей в новую и трудную войну».

Тогда же он предложил послать на восточный фронт фалангистов. Спустя месяц началось формирование «Голубой дивизии». Вскоре стал известен ее численный состав: более шестисот офицеров, без малого двадцать тысяч солдат и унтер-офицеров — не дивизия, а целый корпус. Уже в середине октября сорок первого года дивизия вступила в бой на тихвинском направлении. На этом участке держала оборону наша 52-я армия. Она дала превосходный урок фалангистам — к середине января сорок второго года состав «голубых» сократился больше чем втрое. Гитлер раздраженно изрек: