Вейн - Инна Живетьева
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
До его дома четыре остановки на автобусе. Живет в старой пятиэтажке, от тетки квартира досталась. Родители у него на Севере, Виктор давно с ними не виделся, его тетка воспитывала. Тут и школу окончил. А потом тетка умерла.
Ну вот, приехала. Постояла перед дверью, еще причесалась на лестничной площадке, дурочка! Звоню. Открывает. Лицо бледное, аж зеленым отливает, и голова, как у старика, трясется. Я испугалась, хотела «Скорую» вызвать, но Виктор запретил.
Оказывается, если проводить из мира в мир несколько человек разом или слишком часто, то наступает истощение. Говорит, с гор сошел селевой поток. Бежать некуда. Вот он и увел, скольких смог. Рассказывал виноватым голосом. Те, кто остался, – погибли.
Мне казалось, больше, чем любила, любить нельзя. Ошибалась. Оказывается, можно.
Виктор показал длинный шрам на боку. В том году ранило. Война была, он беженцев прятал. Я наклонилась и поцеловала.
Ничего не могло случиться, он слишком слабый. А я хотела, чтобы случилось. Вот так, и не нужно мне ничего, ни штампа в паспорте, ни вообще. Просто быть с ним. Пусть я испорченная, пусть! Но я представила на мгновение, что его – убили. Давно, еще до этой осени, и мы не встретились.
Виктор уснул. Пил чай с медом, поставил кружку, сказал: «Я сейчас, минутку», прилег на подушку – и готово. Я сидела в кресле, смотрела на него, моего любимого человека. У него широкие темные брови и длинные ресницы. Нос крупный. Ямочка на подбородке. Волосы непослушные, падают на лицо. Щетина пробивается. А губы во сне приоткрыты, как у ребенка. Смотрела, и горло сжималось, не вздохнуть. Какое это счастье, что он – есть. Что он – такой. Что я могу к нему прикоснуться. Вдохнуть его запах.
Пришла домой поздно. Мама говорит: «Смотри, девка, доиграешься!» А разве это игра?
Как мне теперь его провожать, зная, что может и не вернуться?
Раньше казалось – приключение. Другие миры – это же так интересно! А Виктор рискует собой. Зачем?! Разве можно помочь всем? Спасти – всех? Их, вейнов, много. Живут, как хотят. Конечно, тоже рискуют, но не так. А Виктор… Я понимаю, когда война и на твою страну напали. Когда погибает твой город и нужно спасти… Что я пишу! Твой – нужно, а соседний? Тоже нужно? А тот, который на несколько километров дальше? Где грань, за которой твоей ответственности уже нет? За которой можно сказать: «Я не буду рисковать собой»? Получается – нет. А что есть?
Мой страх. Моя любовь.
Витенька, я не смогу без тебя!»
«Герой!» – с неприязнью подумал Юрка. Расхвастался перед девчонкой! Было обидно за Дашу, что она так легко попалась на крючок. И за отца, с которым мама еще не успела встретиться. Даже хотел пролистнуть дальше, найти – ну где же? Но удержался и стал читать по порядку.
«14 апреля.
Не виделась с Виктором четыре дня. То стенгазету рисовали, то торжественное собрание, то в школе, на практике, проводили уроки, посвященные Дню космонавтики. Завуч нам: «Молодцы, девочки!» А мне кажется, ребятишки, особенно мальчики, больше нас об этом знают. Стыдно, прав папка! Но что делать, если могу думать только об одном?
Как же я соскучилась!»
«18 апреля.
Я пойду с ним. Я не испугаюсь. Завтра. Он снова скажет, что в кино. Днем нельзя – машин много, да и вдруг кто заметит.
Уже завтра».
«19 апреля.
Не получилось.
Мы долго стояли на шоссе, Виктор пытался, но никак. Сказал виновато: «Так бывает, из родного мира очень трудно уводить, слишком многое держит». Конечно, держит, как же иначе? Мама, отец, дом, практика в школе и то, мое будущее первое сентября.
Он говорит: «Индивидуальная сопротивляемость».
Я, конечно, расстроилась. Даже заплакала. Ведь как думала: вдруг смогу чем-нибудь помочь ему там?»
«23 апреля.
Мне хочется накричать на него, ударить, запереть дверь и никуда не пускать. А он говорит, у меня повышенная мнительность.
Иногда мне кажется, что я его ненавижу. Я – Виктора!
А если бы он был другим, любила бы я его?»
«26 апреля.
Была у него дома. Стемнело, а мы и шторы не раздернули, и свет не включили. Виктор лежал на диване, головой у меня на коленях. Осунулся, как после долгой болезни. Все время мерз. Притащил оттуда горький шоколад. На обложке нарисована карета и написано что-то не по-русски. Я поила его чаем, он жевал плитку и морщился. Ему нужно часто пить горячее, это помогает при истощении. И шоколад очень полезен, да разве достанешь! Еще гематоген хорошо, но он тоже редко бывает. Может, хоть аскорбинку купить? И настойку элеутерококка.
Я хотела встать, снова вскипятить чайник, но Виктор попросил:
– Посиди еще.
Пальцы у него дрожали. Голову запрокинул, на меня смотрит.
– Дашка, если бы ты знала, какой я счастливый! Все получилось, понимаешь, все! А потом прихожу домой, и ты меня ждешь. Дашка ты, Дашка.
А мне хотелось плакать. Видела я, каким он пришел. Через порог тащила, сил у него не осталось перешагнуть.
Что же ты делаешь с собой, Витенька?
Положила руку ему на лоб, он вздохнул… Ну вот Дик набегается по улицам, придет и валится у будки с таким же вздохом. Мол, все, можно отдохнуть. Думала, снова уснет, но Виктор, не открывая глаз, сказал:
– Я люблю тебя, Дашка.
У меня слезы потекли.
– Знаю, – говорю.
А он так сердито спрашивает:
– Чего тогда ревешь?
От счастья, наверное. От того, что оно такое, и другого мне не надо. Да и быть другого не может».
«А папа?» – сердито подумал Юрка.
«2 мая.
Вчера ходили на демонстрацию. Потом встретились с Виктором. Город весь во флагах, почки на деревьях набухли, весной пахнет. И так мне легко, точно летаю.
Посмотрела на него и решилась. Пусть. Сегодня.
Да, все случилось, я доверилась ему.
Не могу писать. Не знаю – как. Больно, кстати, почти не было.
Это новое измерение любви, она не стала больше, она стала объемнее.
Теперь я тоскую по нему еще сильнее».
Значит, Виктор все-таки смог. Он сводил Дашу в другой мир. Но как? Почему она об этом так мало написала! Любовь да любовь… Юрка листнул страницу, и ему стало жарко.
«Совсем не боюсь забеременеть. Наоборот, очень хочу сына, чтобы был на него похож. Чтобы у меня было два Виктора – большой и маленький».
Черт возьми… Она, оказывается, имела в виду совсем другое.
С неприязнью посмотрел на фото, то, на котором – студентка Даша. Значит, тогда мама хотела не его, Юрку, а совсем другого мальчишку. Тошно стало. Может, она и отца не любила? Мало ли почему люди сходятся! Потому и бросила сына, ушла ночью на Обводную. Юрка переплел пальцы и с хрустом сжал. А если водитель и свидетели ошиблись? Не заметили, что на дороге был еще один человек? Тот, который успел сбежать в другой мир.
Вскочил, уронив со стола бумаги. Бросился к книжным полкам. Где-то видел телефонный справочник… Вот! Голубая книжица с трудом вылезла из плотного ряда. Замелькали разлохматившиеся от времени страницы. Зевалев… Зекарцев… Зеленцов. Таких в городе оказалось много, но Виктор Аркадьевич нашелся только один. И проживал он на Героев Труда, не так уж далеко от Обводной.
Со справочником в руке Юрке побежал вниз. С грохотом налетел на стул, выругался. Нашарил на стене выключатель. Вспыхнула люстра, свет ее отразился в телефонной трубке.
Кнопки отщелкали цифры. Длинные гудки. Один, два, три… двенадцать…
– Алло! – сказал сонный мужской голос.
У Юрки пересохло в горле, он откашлялся.
– Алло! Ну, в чем дело, говорите!
– Вы – Виктор Зеленцов?
– Сдурел, пацан? Второй час ночи!
– Зеленцовы тут живут?
– Нет тут ни зеленых, ни серо-буро-малиновых! Прекрати хулиганить!
Юрка положил трубку, в которой булькал возмущенный голос.
Прошло столько лет, тот Виктор Зеленцов мог давно переехать.
…И намного дальше, чем он думал. Юрка с досадой пнул сосну. Осыпались пожелтевшие хвоинки.
Не могли скит в другом месте устроить! Хотя Евсей, кажется, счастлив. До рассвета уходит к каменному кресту и там молится, не обращая внимания на гнус. Вся физиономия распухла, а он улыбается. Юрка с остервенением почесался. В баню бы сейчас.
Взобрался на холм, скользя кроссовками по хвое. В траве виднелись оранжевые ягоды. Юрка приметил их несколько дней назад, когда они были алыми, и купился – потянул в рот. Ох, ну и дрянь оказалась, аж скулы свело! Евсей объяснил, добродушно посмеиваясь, что хитрая морошка спеет наоборот и во вкус входит, когда желтеет. Вот как сейчас.
Долго ползал по траве, выбирая янтарные ягоды, пока уголки рта не начало пощипывать от кислинки. Пару горстей насобирал в тряпицу и сунул в карман – отнесет Евсею. Вроде морошка при авитаминозе полезна, значит, поможет и при вейновском истощении.
Подобрал арбалет и снова углубился в чащу, ориентируясь по заломленным веткам. С тихим шорохом крошился под ногами сухой мох. Зудели комары.
До скита оставалось недалеко, когда вдруг что-то уперлось в спину и тихий голос велел: