Дни Самайна - Татьяна Олеговна Воронцова

class="p1">– Бедный мальчик. – Анна вытерла слезы. – Нелегко тебе пришлось.

– You said it![90] В сто раз легче было пережить то, о чем ты узнала из газетных статей, что вызвало у тебя такую бурю негодования. Всего два дня. Два дня, а не два года.

– Что-то подсказывает мне, что за эти два дня на твою долю выпало гораздо больше испытаний, чем за те два года.

– Так оно и есть, – равнодушно подтвердил Дэймон. – Но я неплохо заработал – это раз. И совершенно случайно встретил там человека, который подарил мне четыре года беспредельного счастья. Чего еще искала душа моя, и я не нашел? Мужчину одного из тысячи я нашел, а женщины между всеми ими не нашел.[91]

– Лоренс? Так вы познакомились в доме этого «мистера N»? Он тоже зарабатывал таким образом?

– Нет, он не зарабатывал. Он там жил. Видишь ли, «мистер N»… как бы это сказать… – Дэймон жестковато усмехнулся, – приходится ему отцом. Не берусь утверждать, что биологическим отцом, судить об этом с уверенностью может только один человек, Элейн Мак Кеннит, а она всегда отвечала на этот вопрос несколько уклончиво. Тем не менее официально Лоренс считается единственным сыном и наследником мистера Сиднея Портера.

– А ей известно о том, как проводит время ее муж?

– Да. Именно это и послужило причиной развода. Они прожили вместе не то два, не то три года, не более того. Но Лоренс был рожден в браке, хотя и носит фамилию матери, так что с юридической точки зрения имеет полное право претендовать на наследство.

– Если Элейн оставила мужа много лет тому назад, как же Лоренс снова оказался в его доме?

– Это долгая история, – нехотя отозвался Дэймон. – И для меня в ней тоже много неясного. Ларри не любил распространяться на эту тему. Я знаю одно: когда мы повстречались в доме его так называемого отца, он был уже махровым джанки, а Сидни не проявлял по этому поводу ни малейшего беспокойства. Наоборот, поощрял. Ведь наркоман управляем, а слово его не стоит ломаного гроша. За территорию поместья его не выпускали. Так что мне пришлось в буквальном смысле слова похитить его из отчего дома.

Анна так и подскочила.

– Что?

– С его согласия, разумеется. Через неделю после известных событий нам удалось связаться по телефону и обсудить время и место. Он спер из отцовского кабинета свой паспорт и четыреста долларов наличными, забрался на крышу оранжереи, добежал до того места, где выступ ее подходил близко к ограде, спрыгнул на землю…

– Боже! Прямо шпионский боевик!

– Не то слово. Ну, вот… Мы сели в машину и – прощай, Калифорния! – Дэймон помолчал, щурясь на небо, на котором до сих пор не было ни облачка. – С тех пор много всего случилось, но не спрашивай больше ни о чем.

– Ладно. А тебе удалось заставить его отказаться от наркотиков?

– В общем, да. Изредка он, конечно, срывался, но это случалось все реже и реже. И только год назад…

– В дни Самайна.

– Да.

Он повернулся к ней всем телом, и она увидела в его глазах последний день мира.

– Слушай. – Он схватил ее за руку. – Слушай… Все выглядело так, как будто он вкатил себе дозу и ушел в астрал. Я не должен был оставлять его одного. Но дело не в этом. Потом, уже позже, когда прибыли врачи, а за ними полицейские, когда всем стало ясно, что человек исчез из запертой комнаты, и началась вся эта жуткая канитель с розыском и расследованием… я кое-что вспомнил, и даже сказал им, но они так и не поняли, что это значит.

– Скажи мне, – шепнула Анна.

Дэймон помолчал, превозмогая боль.

– Ларри лежал на кровати, шприц валялся на полу. Вроде бы все сходится, да? Передозировка, мгновенная отключка… Я сам повелся как ребенок. И только потом почувствовал: что-то не так.

– Что же было не так?

– Я увидел это сразу, как только вошел, когда в комнате, кроме нас, еще никого не было. Увидел и забыл, а потом снова вспомнил. Баллон шприца был раздавлен, как будто на него наступили. Но кто мог на него наступить после того, как Ларри выронил его, потеряв сознание?

– Упал и разбился? – предположила Анна.

Они сидели друг против друга, крепко держась за руки. В страшном напряжении, как заговорщики.

– Невозможно. На полу ковровое покрытие.

– Как же это могло случиться?

– Не знаю. Есть еще одно. Баллон шприца разбился, но если бы Ларри выронил его после того, как вкатил себе джанк, он был бы пустым, не так ли? Под ним на ковре не осталось бы мокрого пятна.

– А оно осталось?

– Да. Как если бы его раздавили еще полным.

– Господи! – воскликнула Анна, сознавая банальность этого восклицания. – Так ты думаешь…

– Ничего я не думаю, – отрезал Дэймон.

– Инсценировка? – в раздумье проговорила она, не обращая внимания на его резкость. – Но зачем ему это? Он мог просто уйти. Собрать вещи и уехать.

Дэймон улыбнулся с закрытыми глазами.

– Я задаю себе тот же вопрос.

* * *

В первом часу ночи Анна предприняла очередную попытку дозвониться до Константина и в который раз услышала, что абонент находится вне зоны досягаемости. Что значит «вне зоны»? Мы же в цивилизованной стране. И потом, сколько это может продолжаться? Она набирала его номер каждые полчаса, начиная с девяти. В это время он всегда бывал «в зоне» и, если не успевал позвонить первым, то уж во всяком случае отвечал на ее звонки. Что помешало ему сегодня?

О том, чтобы лечь спать, не могло быть и речи. Анна почистила зубы, накинула шерстяной пуловер, вышла из комнаты и постучала в соседнюю дверь.

– О! – промолвил Дэймон, сонно моргая глазами. – Какой приятный сюрприз! А меня что-то сморило…

– Извини. Просто я волнуюсь. Костя с девяти вечера не отвечает на звонки. А ведь мы договаривались, что…

Дэймон взял ее за рукав и втащил внутрь.

– Я восхищаюсь широтой твоих взглядов, дорогая, и все же, во имя человеколюбия, позволь мне закрыть дверь, иначе наши уважаемые соседи всю ночь не сомкнут глаз, пробуя угадать, что тебе понадобилось в столь поздний час в жилище холостого мужчины.

После рюмки коньяка ей немного полегчало, и все же тревога периодически напоминала о себе приступами нервной дрожи.

– Быть может, девайс у него просто вышел из строя, – успокаивал ее Дэймон. – С ними это случается, причем довольно часто. У меня, например, ни один девайс больше года не живет.

– Вряд ли. У него он совсем новый.

– Все ломается.