Дни Самайна - Татьяна Олеговна Воронцова

Шлюхи. – Позволить мне делать, что я хочу… иметь тебя, как я хочу…

– Да.

– …причаститься моей крови и отдать мне свою…

– Да.

– Помни: ты сама этого хотела. – Она увидела его улыбку, вернее, оскал. – Не бойся.

Последние слова явно излишни. Став участницей космогонии, она не боится уже ничего. И не знает уже ничего – ничего, кроме своего тела, предназначенного для соития. С божеством, не больше и не меньше. С ним, единственным, который нисходит с небес, дабы возлечь на свою богиню и зачать собственное бессмертие.

* * *

– Анна, – прошептал неизвестный.

На этот раз он обращался не к телу, которым единолично распоряжался, а к ней самой. Анна – это ее имя. Имя женщины, пригвожденной к постели членом этого странного существа, не перестающего желать ее и раз за разом удовлетворять свое желание. Его холодная, ужасающая красота – красота демона или эльфа – могла сразить наповал кого угодно.

У нее возникло смутное подозрение.

– Дэймон… Это ты?

– Да.

Похоже, вопрос его не удивил. Это заставило ее бросить взгляд на кресло.

Тот, другой, был уже там и, по своему обыкновению, снисходительно наблюдал за сексуальными эскападами своего избранника. Стоило ей моргнуть, и он исчез.

– Ты дрался с ним, да? – спросила Анна, хотя ответ был ей известен. – С Костей.

– Да. А что было делать? – Дэймон подавил зевок. – Кто-то сказал ему о звонке, и он психанул.

– Так это было еще до выходных? Ах ты, гадкий, лживый, вонючий…

– Веди себя поскромнее, милая, не то я снова захочу тебя, а это будет уже перебор.

– С лошади он упал!

– Ну, бывает.

– Бывает? Бывает? – Анна ткнула его кулаком в грудь, и он опрокинулся на спину, радостно скаля зубы. – Сволочи! Во что вы играете? Вы и меня сделали полем боя!

– На таком поле, – он одобрительно похлопал ее по заду, – я согласен биться до скончания времен.

– Но зачем? Зачем? Зачем вам это понадобилось? Смотри, ты весь в синяках. – Она в смятении разглядывала их, как будто только сейчас заметила. Впрочем, по большому счету, так оно и было, потому что в последнее время он предпочитал заниматься любовью в темноте. Так же, как и Константин. – Поверить не могу… взрослые люди…

Дэймон пожал плечами.

– Ты придаешь этому слишком большое значение, дорогая.

– А ты – нет?

– Нет. Какой смысл? Опять-таки, нельзя не вспомнить старину Шопенгауэра: «Удар есть и будет не более чем маленькое физическое зло, которое один человек может причинить другому, не доказав однако ровным счетом ничего, кроме того, что он обладает большей силой либо ловкостью или что другой оплошал». И далее: «Беспристрастный взор на натуру человека открывает, что последнему так же естественно бить, как хищным животным кусаться, а рогатому скоту бодаться. Наносимые и получаемые человеком удары представляют собою самое обыкновенное явление». Конец цитаты.

– Обыкновенное, да? Ну так получи!..

В конце концов их невинная возня, как и предсказывал Дэймон, плавно и естественно перешла в безудержное совокупление.

– Ох, – только и сумела выдохнуть обессиленная Анна, – я сегодня точно сдохну…

Оставив ее прислушиваться к жалобам натруженной плоти, Дэймон отправился в ванную. Вернулся, красивый и довольный, шлепнул ее по мягкому месту и тут только обратил внимание на синюю папку, лежащую на краю стола.

– Это Костя оставил, – пояснила Анна, проследив за его взглядом. – Попросил почитать, когда будет время. Не знаю, что там. Я не успела посмотреть.

Довольно долго она стояла под душем, размышляя о своем последнем… даже не увлечении, а прямо-таки любовном наваждении (ирландский художник, потомок друида – какой кошмар), о крушении своих надежд на счастливую семейную жизнь с Константином, о пустоте, которая неизбежно образуется в ее сердце по возвращении домой и которую предстоит чем-то заполнить (работа, домашнее хозяйство, по выходным театр или музей – господи, можно мне умереть прямо сейчас?..), о молчаливом сочувствии отца… Хватит.

Без особого интереса, даже с некоторой долей неприязни, она осмотрела свои бедра и живот. Сколько сюда было вбухано (за одну только эту ночь) свежего, качественного, животворного продукта, страшно подумать. И что, все впустую?.. Анна со злостью ударила себя кулаком. Да на что ты вообще годишься? Бесплодное чрево. Пустышка.

Она застала Дэймона за чтением бумаг из синей папки. Он уже успел облачиться в свои старенькие голубые джинсы и сидел на краю кровати, поджав под себя левую ногу, удивительно юный и уязвимый. Трагический изгиб его темных бровей заставил сердце Анны тревожно подпрыгнуть.

– Дэймон! – Она подсела к нему на кровать. – В чем дело?

Взглянула на листок, который он держал в руках. Компьютерная распечатка. Газетные статьи? С чего это вдруг Константин вздумал оставить ей… Она нахмурилась. Придвинулась поближе. С глубоким вздохом Дэймон встал, собрал все бумаги в стопку и бросил ей на колени.

Она читала. Он не мешал ей, сидел на полу, на мягком ковровом покрытии, скрестив ноги по-турецки. Отложив листок, Анна закурила сигарету, придвинула к себе пепельницу и вновь углубилась в чтение. Поглядев исподлобья на ее застывшее гримасой отвращения лицо, Дэймон закрыл глаза. И стал ждать, что она скажет.

Одним движением Анна смахнула все бумаги на пол. Они разлетелись по комнате, как осенние листья. Часть спланировала на ковер, прямо к ногам Дэймона. Он даже не взглянул. Медленно потянул из пачки сигарету, нащупал в кармане зажигалку.

– Просто скажи, что это неправда, – шепотом попросила Анна.

Дэймон не шелохнулся, только слегка побледнел.

– Это правда.

Они смотрели друг на друга, не отрываясь.

– Прошло больше пяти лет, – попробовал он смягчить удар. – Многое изменилось.

Анна по-прежнему хранила молчание. Он выдавил из себя улыбку.

– Это все?

Ни слова в ответ.

Тогда он встал, собрал свои вещички, окинул ее напоследок задумчивым взглядом и удалился через балконную дверь.

Глава 12

Ирка подошла к нему во время обеденного перерыва.

– Послезавтра я уезжаю. Знаешь, – она мягко тронула его руку, – мы не очень ладили в последнее время, и я подумала… Не дело нам так расставаться, правда? Так что ты… в общем, прости меня за все, чем я тебя обидела. И я тоже, – она прикусила нижнюю губу, – обещаю вспоминать только хорошее, милый.

Константин смотрел на нее, не в силах вымолвить ни слова. Заискивающая улыбка, приоткрывшая влажные розовые губки, робкое помаргивание искусно накрашенных глаз… Разбудите меня, я сплю.

– И если ты вправду будешь счастлив с этой профессорской дочкой, я тоже буду счастлива, – добавила Ирка, причем в глазах ее заблестели натуральные слезы. – Я всегда тебя любила, Костя. Прости меня, если сможешь.

Чувствуя себя законченным идиотом, он взял ее за