Осьминог - Анаит Суреновна Григорян

бутылка стояла. Тогда-то, я вам скажу, мамаша Изуми была не то, что сейчас, этим делом особенно не увлекалась. Побудь, сказала, здесь, Акио-кун, я тебе сейчас быстренько заварю чая и нарежу сладкий ёкан, а у самой рука так дрожала, что, пока она чай насыпала в чашку, половину просыпала.

Такизава высморкался и закашлялся, прижимая ко рту салфетку, но Акио не обратил на это внимания, погруженный в воспоминания о своем детстве.

– Она с тех пор поменялась: случалось, и веселая бывала, как раньше, но чаще ходила грустная и лицо стала так густо мазать, что за глаза ее прозвали «старой майко». Я хорошо это помню, потому что мама часто говорила, мол, опять ты, Акио, пойдешь уроки делать к нашей ученице гейши, на вот, отнеси ей банку маринованных овощей в подарок. Всем известно наше японское выражение насчет потери лица[238], так я бы к нему добавил: если потерял лицо, намалюй поверх него новое, и дело с концом. Так Мацуи-сан и поступила, вот только за спиной у нее все равно шушукались, хотя, если так подумать, ее вины никакой в этом не было… Однажды я пришел, а она сидит в саду под персиковым деревом и прижимает к лицу платок, прямо вот как ты сейчас, платок этот уже весь насквозь пропитался кровью, а кровь все идет и идет, и капает на землю. Я тогда так перепугался, что расплакался.

В зале ожидания повисло молчание, слышно было только тиканье старых часов Мэйдзи. Наконец Такизава осторожно спросил:

– Вы думаете, что муж Мацуи-сан…

– Ээ, да ничего такого я не думаю! – Мгновенно вспылил Акио и добавил уже спокойнее: – Но я не особенно огорчился, когда Мацуи-сан отправился на тот свет.

– Соо нан дэс ка… – Протянул Кисё, и Александру показалось, что он едва заметно усмехнулся.

– А что тут такого? – С вызовом спросил Акио. – Мне он, конечно, ничего плохого не сделал, наоборот, всегда дарил малышне всякие любопытные штуки, которые случайно в сеть попадались, а как выпьет, бывало, рассказывал смешные рыбацкие байки… Но мамаша Изуми мне, считай, вроде второй матери была, а был бы я тогда таким, как сейчас…

– За что же можно было поднять руку на женщину? – Такизаву история Акио, похоже, сильно взволновала, и он не собирался так просто от нее отступаться. – Тем более на Мацуи-сан?.. Она ведь, кажется, всегда была очень доброй…

– Да мало ли за что. – Акио раздраженно пожал плечами. – Может быть, она как-то раз приготовила ему недостаточно вкусный завтрак или отвлекла от просмотра бейсбольного матча, почем мне знать. Я тогда мелкий был и о таких вещах не спрашивал, а если бы и спросил – что, как думаешь, она бы мне ответила? Что случайно ударилась о дверной косяк или упала с лестницы?

Такизава задумчиво кивнул:

– Да, наверное, вы правы…

По его лицу пробежала тень, как будто он вспомнил что-то неприятное.

– А вы что скажете, Камата-сан?

Кисё повертел в руках пустую банку из-под латте.

– Пожалуй, возьму еще одну, и для вас тоже, Такизава-сан. При простуде, говорят, полезно пить теплое.

Такизава вздохнул: похоже, он окончательно попрощался с мыслью выпить чего-нибудь горячительного, а не просто «теплого».

Закидывая в автомат по одной монетке мелочь, Кисё продолжил:

– В прошлом месяце вроде бы в «Хоккайдо Симбун»[239] была интересная статья на эту тему. Думаю, не только в Японии принято считать, что если мужчина ударил женщину, то она сама во всем виновата: пилила его изо дня в день, мол, когда же ты уже начнешь прилично зарабатывать и я смогу позволить себе вещи, выставленные в витрине модного магазина, не думая о том, сколько они стоят. Все мои подруги так удачно повыскакивали замуж, у Митико муж врач и работает в престижной частной клинике, а у Нацуми – управляющий в ресторане набэ, одна я отдала свои лучшие годы такому никчемному человеку, как ты…

Автомат с грохотом выдал две банки латте.

– Вам, может быть, тоже чего-нибудь взять, Арэкусандору-сан? – Поинтересовался Кисё.

– Спасибо, Кисё, не нужно.

– Вот в какой-то момент мужчина и не выдерживает и поднимает на жену руку, – Кисё вернулся на скамейку и отдал одну банку Такизаве, – а потом сдержать себя ему становится все труднее, да и общество его не особенно осуждает: у кого достанет сил терпеть ежедневные упреки, когда на работе и так не знаешь, куда деваться от придирчивого начальника и капризных клиентов. Так что если случай попадает в газету, он обычно и вправду вопиющий…

Александр почувствовал, как пол едва ощутимо поплыл у него под ногами: бросив взгляд на часы Мэйдзи, он заметил, что их маятник, ушедший вправо, на мгновение задержался в таком положении, а затем, как будто кто-то с силой толкнул его, качнулся влево, едва не ударившись о корпус часов, и снова закачался как ни в чем не бывало. Он посмотрел на Такизаву: тот сидел как вкопанный, одной рукой схватившись за край скамейки, а другой сжимая уже открытую банку латте – костяшки пальцев у него побелели от напряжения, и латте из смятой банки тонкой струйкой лился на кафельный пол.

– Вот же хрень… все никак не успокоится, – пробормотал Акио.

– Д-да, – с усилием выговорил Такизава. – Я подумал было, что мне показалось…

– Какая неприятность. – Кисё, похоже, был единственным, кто сохранил полную невозмутимость. – Хорошо, по крайней мере, что кофе не пролился вам на костюм, господин Такизава. Вот, возьмите мой, пожалуйста, я еще не успел его открыть.

Такизава отставил в сторону свою банку, тщательно вытер руки салфеткой и бросил несколько салфеток в лужицу кофе на полу.

– Спасибо вам, Камата-сан.

– Что вы, совсем не за что.

– Так что там было в этой статье в «Хоккайдо Симбун»?

– Аа… – Кисё улыбнулся. – Это и вправду любопытно. В статье говорилось об одном клерке лет сорока, который постоянно избивал свою жену. Женщина ни разу не обращалась в полицию, зато это несколько раз делали их соседи, которым надоело слушать крики по вечерам. Полицейские приезжали, но без заявления самой жертвы сделать ничего не могли и ограничивались разговором по душам и штрафом за нарушение общественного порядка. Все это продолжалось довольно долго и, конечно же, не могло стать поводом для газетной статьи, если бы не один последовавший за этим курьезный случай. Даже и не знаю, как о нем рассказать, Арэкусандору-сан снова будет обвинять меня в том, что я выдумываю, хотя при желании номер газеты можно найти в интернете. Короче говоря, однажды этот клерк вернулся, как обычно, домой с работы и застал свою женушку преспокойно сидящей перед телевизором: когда он вошел, она даже не удосужилась повернуть голову и поздороваться с ним. Мужчину это, конечно, возмутило, и он грубо спросил ее, сколько она намеревается еще так прохлаждаться и не думает ли подать ему ужин. Женщина и на этот раз не ответила и даже не шелохнулась, что было, конечно, удивительно, ведь она боялась своего муженька до полусмерти. Он же второй раз спрашивать не стал, подошел поближе и ударил ее по спине – для начала не слишком сильно, только чтобы немного ее расшевелить.

Такизава вздрогнул, и Александру подумалось, что еще немного, и вторая банка латте благополучно окажется на полу.

– Но женщина и тогда не пошевелилась, даже не отклонилась от удара, а спина у нее была твердая, как будто она изо всех сил напрягла мышцы, хотя вид у нее при этом был совершенно безмятежный. Муж пришел в ярость и ударил ее еще – на этот раз посильнее, но снова без всякого результата – женщина и не пикнула. Тут