Осьминог - Анаит Суреновна Григорян

вдохнуть больше, чем полглотка воздуха, лоб у него был покрыт испариной. Курода вытащил из стоявшей на журнальном столике салфетницы белый бумажный прямоугольник и осторожно промокнул им капли пота.

– Мне уже лучше, Курода-кун, – повторил господин Каваками и попытался ободряюще улыбнуться, но, заметив сосредоточенное выражение на лице подчиненного, как будто все понял. – Я умираю, да?

Директор Каваками часто задерживался допоздна, и не раз Куроде казалось, что во всем небоскребе, принадлежащем строительной компании «Нагоя Кэнсэцу», нет никого, кроме господина Каваками, его самого и нескольких сотрудников охраны. Документы по проекту нового торгового центра могли подождать до завтрашнего утра, тем более что все уже было неоднократно согласовано и господину Каваками оставалось только поставить в нескольких местах свою личную печать[247], но Курода принес бумаги в кабинет начальника ровно в двадцать один час сорок минут и теперь думал, что, оставь он еще хотя бы пару минут в запасе, господин Каваками успел бы поставить последнюю печать и убрать ее в ящик, а теперь цилиндрик из слоновой кости закатился под стол, и важные документы рассыпались по полу. Курода положил руку на плечо начальника и успокаивающе погладил: пожалуй, ни один из сотрудников «Нагоя Кэнсэцу» даже в пятничном подпитии не смог бы предположить, что такой жест возможен в отношении замкнутого, всегда застегнутого на все пуговицы директора Каваками. Однажды кто-то в шутку обмолвился, что, должно быть, он и дома ходит в деловом костюме и разговаривает с женой и дочерью исключительно на языке официальных документов.

– В груди болит, – пожаловался господин Каваками. – Вот тут.

Он попытался поднять руку и показать, но Курода его остановил:

– Не нужно, Каваками-сама. Скоро вам станет легче.

Господин Каваками прикрыл глаза. Видно было, что он изо всех сил пытается собраться с мыслями, но сознание его постепенно и неотвратимо угасает. Курода Сано почувствовал противный липкий ком, возникший в горле, и закусил губу. Печально, как печально. Наверное, он и через тысячу лет не сможет к этому привыкнуть – к тому же директор Каваками и вправду был хорошим человеком, и не таким уж старым, даже не пожилым – всего пятьдесят два года, но всю свою жизнь, начиная с младшей школы, он старался не показывать миру своих переживаний и справлялся с ними в одиночку, даже когда судьба бывала к нему немилосердна, – такой уж ему достался суровый самурайский характер, это его и сгубило. Человеческое сердце нуждается в том, чтобы время от времени высказываться понимающему собеседнику. Скорее бы уже прошли эти четыре минуты.

– Моя дочка, Ёрико, – с трудом выговорил господин Каваками. – Я вас так и не познакомил.

– Ничего, еще познакомите. – Курода приложил усилие, чтобы его голос не дрожал. – Все будет хорошо, господин Каваками. Сейчас приедет «Скорая».

– Нет. – Веки мужчины дрогнули, но сил открыть глаза у него уже не было. – Вы бы с Ёрико подружились. Она у меня умница, окончила с отличием Токийский университет. Что еще нужно отцу, кроме гордости за своего ребенка?

– Вы счастливый человек, господин Каваками. – Согласился Курода.

– Она… – Выдохнул директор. – У нее есть друг. Судя по всему, хороший парень. Я его… не знаю.

– Вот как…

– Наверное, она беспокоилась… что я могу не одобрить ее выбор.

Он замолчал. Курода подавил желание еще раз посмотреть на часы – он и так знал, что четыре минуты еще не истекли.

– Мне так жаль, – прошептал господин Каваками. – Моя семья заслуживала больше любви, чем мог дать им такой человек, как я. Ёрико…

– Не наговаривайте на себя, господин директор компании. Я уверен, что ваши близкие знают, что вы любите их. Это нормально, когда мужчина не показывает своих чувств. Отдохните, пожалуйста, вам нельзя тратить силы.

Господин Каваками молчал. Курода считал про себя секунды – «Скорая», наверное, уже остановилась у подъезда здания, ворота им предусмотрительно открыли заранее.

– Курода-кун…

– Да, господин Каваками?

– Скажи мне… – На этот раз мужчине все-таки удалось немного приоткрыть глаза. – Ты – бог смерти?

Курода Сано вздрогнул, как будто его коснулся порыв холодного воздуха. Можно было ответить что-нибудь утешительное – в любой другой ситуации он бы именно так и поступил. Но господин Каваками был честным человеком – насколько знал Курода, начальник никогда в жизни не покривил душой и не сказал того, чего на самом деле не думал, так что он заслуживал ответной честности – даже если это было против правил.

– Да, – просто ответил Курода.

От груди господина Каваками – из той самой точки, где разорвалась одна из веточек правой коронарной артерии, уже исходило все усиливающееся голубоватое свечение. Курода положил на грудь умирающего руку, и свечение, мягко обойдя его пальцы, рассеялось в воздухе. Господин Каваками сопротивлялся смерти – у него было еще много незаконченных дел. Проекты компании. Переговоры с партнерами. Строительство огромного торгового центра. Его рыбки. Его любимая дочь Ёрико. Он услышал, как в дальнем конце коридора открылись двери лифта. В свежем вечернем воздухе растекались тонкие полупрозрачные светящиеся нити: наткнувшись на работающий климат-контроль, они отшатывались и скручивались в крошечные спирали, похожие на усики пара, вьющиеся над чашкой горячего кофе. Сердце господина Каваками остановилось. Курода Сано опустился на колени, оперся локтями на кожаное сиденье дивана и сложил руки в молитвенном жесте. Спустя несколько секунд ручка двери бесшумно повернулась, дверь распахнулась, и в кабинет вбежали двое врачей «Скорой помощи», – они преодолели коридор от лифта очень быстро, даже чуть быстрее, чем ожидал Курода, но все равно не успели. Он разнял руки, выпрямился и отступил на пару шагов назад, чтобы пропустить их к господину Каваками. Из открытого окна в кабинет лился гул дремавшего мегаполиса, похожий на мерный шум морского прибоя.

Когда Курода зашел в один из круглосуточных баров с мрачным названием «Куробоси»[248] в районе Накамура[249], было уже глубоко за полночь. Вообще-то он старался не пить в рабочие дни, но сегодня решил заказать себе стакан крепкого сётю[250]. Парень за стойкой удивился, услышав просьбу не разбавлять, но только пожал плечами и поставил перед клиентом невысокий запотевший стакан из голубоватого стекла. Курода задумчиво провел пальцем по его прохладному краю.

С господином Каваками они познакомились полгода назад: директор компании лично пригласил нового кандидата на собеседование, долго сосредоточенно изучал его короткое резюме, состоявшее, в сущности, из диплома об окончании отделения городской инженерии технологического факультета Токийского университета, затем строго взглянул на него поверх очков и произнес всего одну фразу:

– Вы очень молоды.

Курода подумал, что, может быть, действительно стоило подать документы на более скромную должность, но тогда, возможно, ему бы пришлось ждать удобного случая, чтобы познакомиться с начальником.

– Мой отец тоже частенько меня этим попрекает, – он улыбнулся. – Я читал в Japan Times[251], что где-то нашли человека, появившегося на свет раньше своих родителей, но ученые утверждают, что это большая редкость.

– Вот как. – Господин Каваками явно сдержался, чтобы не улыбнуться в ответ, но уголки рта у него все-таки дрогнули.

– Я прошу прощения за мою неуместную шутку, господин Каваками. – Курода поклонился.

Начальник в ответ строго промолчал.

Он сделал глоток сётю: терпкий напиток обжег ему горло и через мгновение разлился в груди приятным теплом. Курода немного подождал и сделал второй глоток.

Спустя буквально пару дней после его устройства в компанию помощник господина Каваками подхватил сезонную простуду, и Курода вызвался его подменить, пока у него не появилось постоянных обязанностей, – так они и подружились с директором. Курода почувствовал, что