Принц в неглиже - Елена Логунова

Жених явился в загс в джинсах, невеста — в полосатом платье веселенькой расцветки «колорадский жук». Из-за этого произошло недоразумение: за невесту приняли единственную среди нас женщину в белом — пятидесятилетнюю редакторшу, мою коллегу. Она, впрочем, не возражала, но бдительный Монтик своевременно вырвался из лап сотрудницы загса, попытавшейся насильно соединить руки лжебрачующихся. Отпихивая друг друга, Ирка и Монтик торопливо заполнили автографами специально отведенные для этого строки, и после сакраментального: «А теперь, жених, можете поцеловать невесту!» — Ирка полубоком взгромоздилась на руки присевшему супругу, и мы втроем, предоставив гостям самим решать транспортную проблему, сошли по парадной лестнице Дворца бракосочетаний к ожидающему нас Иркиному автомобилю, где чинно сидел Томка. Тщательно причесанный пес в парадном ошейнике с розовым шелковым бантом производил на прохожих совершенно потрясающее впечатление. На глазах у группы зевак, под приветственные крики и оглушительный лай мы погрузились в машину и отправились в ритуальный автопробег по местам боевой и трудовой славы новобрачных.

Сначала мы — все, кроме Тома, — посетили травматологическое отделение городской больницы, где Ирка и Монтик нанесли пациентам еще одну травму, моральную: ворвавшись в знакомую палату, они раскидали костыли и палки и несколько раз поцеловались, прерываясь лишь затем, чтобы покричать самим себе: «Горько!» Монтик кричал с едва уловимым иностранным акцентом: русский давался ему на диво легко. «В моя семья у всех есть языческая способность», — объяснил он мне.

Потом, ритмично колотя по клаксону в такт гремящей в салоне музыке, я повела автомобиль по дороге к психиатрической больнице. Трассу я прокладывала на свое усмотрение, поэтому пару раз мы проскочили на красный свет, один квартал проехали по полосе встречного движения — попутного просто не было, а ближе к финишу на глазах у изумленного постового юзом въехали под «кирпич». Характерно, что страж порядка не сделал попытки нас задержать, и, восстанавливая сцену в памяти задним числом, я поняла почему: украшенная цветами и лентами гудящая машина с растопыренным пупсом на капоте и высовывающейся из окошка оскаленной собачьей мордой должна была производить впечатление транспорта, в высшей степени приспособленного для перевозки пациентов психиатрической лечебницы!

Вновь мы ловко расставили стремянку у больничной стены, Ирка и Монтик взобрались наверх и вдвоем посидели минутку на кирпичном гребне.

— На счастье! — сказала Ирка, легкомысленно болтая ногами.

Я подала им наверх пару бокалов и бутылку шампанского, Монтик лихо открыл ее, Ирка весело взвизгнула, нас с Томкой окропило шипучим вином.

— Слезайте, ненормальные! — крикнула я, втайне любуясь счастливой парой. — Не пугайте бедных психов!

— Ладно-ладно, — пробасила Ирка, осторожно спускаясь вниз, в заботливые руки опередившего ее мужа. — Поехали дальше. Следующий пункт — наш дренажный канал. С него все начиналось…

— Слышал? — спросила я пса, торопливо складывая стремянку. — «С него все начиналось!» Это с нас с тобой все начиналось! Все об этом забыли! Кстати, если я забуду, напомни мне, чтобы я посоветовала Ирке повесить в красном углу сковородку…

— Гау! — согласно рявкнул внимательно слушающий пес.

Громкий собачий лай донесся до слуха Марио Ла Гадо. Неужели сторожевые собаки?

Одетый в полосатую бело-голубую пижаму, Ла Гадо неподвижно стоял в редкой тени облетающего дерева и, выпятив челюсть, пристально смотрел на окружающую сад кирпичную стену. Он планировал побег и был полон решимости осуществить задуманное. Старая стена не казалась трудно преодолимым препятствием, и Марио не сомневался, что из этой тюрьмы он сбежит. Но что делать дальше? На нем была крайне неподходящая одежда и обувь, ни цента в пижамном кармане, ни одной мысли о том, где искать своих. Тот факт, что за несколько дней никто с ним не связался, наводил на мысль о предательстве.

Все возвращается, устало подумал Марио. Когда-то он сам предал Папу Тони, уничтожив человека, которого тот назвал своим преемником. Надо сказать, покойный Монте Уокер долго являлся ему в кошмарах. Да что там, совсем недавно Марио было видение: Уокер с немым укором смотрел на него из окна.

Ла Гадо на секунду закрыл глаза, обуздывая эмоции, а когда открыл их — снова увидел призрак. Прямо перед ним, в двух метрах над землей, на фоне кирпичной стены парил покойный Монте Уокер — совсем как живой, в джинсах, с бокалом в руке и пышнотелой подружкой под боком.

— Уокер в раю? — недоверчиво прошептал Марио.

Позади него затрещал гравий садовой дорожки.

— Слышь, Полковник! — появившись из-за поворота, благодушно позвал Вася Бурундук, похожий на пухлого младенца в своей розовой в горошек пижаме. — Пора обедать!

Слова «завтрак», «обед», «ужин» и «бурундук» Марио Ла Гадо уже понимал.

— Ван момент, — раздраженно отозвался он, отгоняя Васю движением руки.

— Ну, Товарищ Полковник! — начал было тот, но запнулся, выкатил глаза, вскинул руку в указующем жесте и закричал: — Серж! Это Серж! Я видел его! Ну, зараза…

Ла Гадо обернулся к стене — видение исчезло. Монте Уокер удалился в лучший из миров…

Марио повернулся и пошел к корпусу, безразлично пройдя мимо заходящегося в крике Бурундука, к которому уже спешили заботливые санитары.

Зима наступила внезапно и, как обычно, застала коммунальные службы врасплох: первый же снегопад полностью парализовал городской электротранспорт. Редкие трамваи ползали, как черепахи, закоченевшие пассажиры на остановках брали вагоны штурмом, и уже к десяти утра у ворот Восточного депо столпилось целое стадо трамваев с открытыми переломами дверей. В результате множество горожан опоздало на работу, и я была в их числе.

Снег валил хлопьями размером с почтовую марку. Облепленная ими, как бандероль, я остановилась под куцым навесом у металлической двери телекомпании, придавила кнопочку звонка и отвела в сторону заснеженный зонт, похожий на бледную поганку. Камере, а через нее охраннику явилось мое красно-синее лицо с намертво примерзшей улыбкой. Удивительно, но страж меня узнал, дверь с громким щелчком открылась, и я вошла в прихожую, продолжая сражаться с зонтом.

— Здравствуйте, Елена Ивановна! — сердечно приветствовал меня охранник.

— Доброе утро, — выговорила я застывшими губами, с трудом удерживаясь, чтобы не начать налаживать артикуляцию вручную. — Если оно, конечно, доброе, в чем я лично сомневаюсь! — Губы, впрочем, быстро оттаивали.

— Это свои, вот фамилия в списке. — Охранник склонился над столом, за которым с ручкой в руке сидел другой мужчина.

Лица его я не видела, только редеющую макушку, но догадалась, что это новый охранник. Они в телекомпании часто меняются, потому что зарплата средняя, а мороки много, попробуй постереги двери, в которые ежедневно ломятся по делу и без оного сотни людей! Частное сыскное и охранное агентство «Шерлок», поставляющее нам по договору дневных сторожей, давно отказалось бы сотрудничать с нами, если бы мы не делали ему рекламу. Конечно, присылают в наши рудники обычно шерлоков-новичков.

— Обучаете новенького? Здравствуйте! — Не задерживаясь, я приветливо кивнула и пошла по коридору, заглядывая в открытые двери кабинетов и приветствуя коллег.

Ошеломляющего впечатления, произведенного мной на нового охранника, я не заметила, а он выронил ручку и неотрывно смотрел мне вслед.

— Вот тут надо галочку поставить, — напомнил ему более опытный товарищ, протягивая подобранное стило.

Сидоров машинально взял ручку, тупо посмотрел в журнал и с великой тщательностью последовательно отметил значками сразу несколько строк, в завершение трудов пририсовав под последней галочкой пару лукавых миндалевидных глаз.

— Ты что делаешь? С ума сошел?! — воскликнул его коллега.

Сидоров посмотрел в табель, снова выронил ручку, закрыл лицо руками и мелко затрясся.

— Да ладно, не расстраивайся, — сжалился над ним наставник. — Чего рыдать-то?

Но Сидоров не рыдал, он хохотал, и отголоски этого хохота доносились до моего кабинета.

— Кому это так весело? — вслух подивилась я, уже приподнимаясь, чтобы выйти из-за стола и узнать причину смеха.

— Новый охранник резвится, — входя в мой кабинет, ответил мне главный редактор. — Он смеется, потому что еще не знает, как безрадостна наша жизнь.

— А она безрадостна? — насторожилась я.

— Еще как! Вот у тебя, к примеру, сегодня вечером прямой эфир.

— С кем? — Я нахмурилась, предвидя сложности: из-за вечернего эфира домой придется добираться поздно, когда общественный транспорт уже норовит забиться в стойло, а тут еще такая погода…

Редактор положил передо мной бумажку: