Принц в неглиже - Елена Логунова

— Это кто ж тебя, братан, так уделал?

Неблагодарно оттолкнув протянутую Петюней руку помощи, Пиктусов сделал еще пару неверных шагов по направлению к бабушке, загораживающей юбками захлебывающегося рыданиями Женечку. Испуганная женщина замахала руками и срывающимся голосом прокричала:

— Вон! Вон!

«Вонь», — услышал дуреющий от совокупного амбре валерьянки и кошачьей струи Пиктусов. Он приблизился к круглому бассейну фонтана, склонился над водой, и тут последний засидевшийся на его плечах дородный полосатый васька взвыл дурным голосом и сиганул со спины доктора прочь, опрокинув того в воду.

— На месте этого фонтана меньше века назад был собор, — зачем-то сообщила я Дону, неотрывно глядящему в бинокль. — Потом, много позже, построили фонтан в мавританском стиле…

— Ну, мавр сделал свое дело, — потерла руки довольная Зинка. — Мавр может уйти!

Дружная компания ликующих мавров погрузилась в машину. Переполненный автомобиль медленно обогнул сквер, и, уже перестраиваясь во второй ряд, я покосилась на сидящую рядом Ирку. Передав сидящим сзади шевелящуюся наволочку с Тохой, подруга жала на кнопочки сотового телефона.

— Нужно же кому-то в милицию позвонить, — пояснила она, поймав мой взгляд. — Экое безобразие!

В сквере напротив здания администрации края, в бассейне фонтана, барахтался грязный и вонючий оборванец, и бомж Петюня, выглядящий рядом с ним английским лордом, зажимая нос, одной рукой пытался стянуть со вспенивающих воду ног поцарапанные лакированные туфли.

— В милицию — это ты правильно придумала, — одобрила я. — И еще я тебе дам пару номеров, когда домой приедем. Где-то есть у меня телефончики соперников кандидата Пиктусова по округу…

Я повернула зеркальце заднего вида, чтобы посмотреть на Зинку и Дона. Обнимая запакованного в наволочку кота, кузина улыбалась, как его чеширский родственник. Я понимала и разделяла ее радость: вопрос о природе пиктусовского воздействия на судьбы страдальцев-пациентов не разрешился, но потерял актуальность. Пусть мы не разгадали природы явления, но зато устранили его как таковое! Можно надеяться, что впредь доктор Пиктусов никому не навредит, потому что у него не будет такой возможности: благодаря моему, не буду скромничать, гениальному плану мы убили разом двух зайцев, и теперь неважно, какой из них настоящий. Если оперативная коррекция судьбы существует, то на жизни доктора печально скажется варварское вмешательство четвероногих «хирургов»; в противном же случае Пиктусова сровняют с землей соперники по предвыборной гонке!

Пиктусов пил, не пьянея, но все более погружаясь в беспросветное уныние. Работающий телевизор не мог полностью перекрыть громкий голос жены, причитающей в ванной над сброшенными мужем одеждами: все вещи распространяли густое амбре, совершенно неуместное в респектабельном доме. Жена стонала над погубленным костюмом, который оставалось только выбросить.

— Я тебя в последний раз спрашиваю: ты где был?! — Обвиняюще держа наманикюренными ногтями густой клок белого пуха, супруга возникла в дверях комнаты.

— Отстань, — зверея, сказал доктор. — Лучше йод принеси!

Шипя и тихо ругаясь, Пиктусов густо замазал йодом свежие царапины и приобрел по всему телу, а в особенности на верхних конечностях, ярко выраженный тигровый окрас. Мысль о кошачьих причинила ему страдание, он выматерился и полосатой рукой снова потянулся к рюмке. Несвойственный доктору ранее позыв нецензурно выражаться и нализываться с некоторых пор был совершенно непреодолим.

— Где тебя носило, придурок? — снова запричитала жена. — Подрался, что ли? С бомжами подружился? Что с костюмом-то теперь делать?

— Да выбрось его на фиг! — заорал Пиктусов, стукнув кулаком по журнальному столику. Рюмка подпрыгнула, коньяк выплеснулся на полировку, потек на ковер.

Жена открыла было рот, но благоразумно промолчала, ушла и плотно прикрыла за собой дверь.

— Дура, — проворчал Пиктусов, добавляя громкости телевизору.

Черт с ним, с костюмом, что с собственной жизнью дальше делать?

Из бассейна фонтана Пиктусова выудили милиционеры, истерзанного, мокрого и вонючего посадили в «бобик» и препроводили в заведение, трогательно именуемое властями Дом ночного пребывания «Забота», а в народе известное как «трезвилка». Холодный душ не отбил крепкого запаха кошачьей струи, и злым дядькам, попавшим в «трезвилку» чуть раньше Пиктусова, это не понравилось. Сами-то мужики, избавлявшиеся во сне от алкоголя, дружно благоухали перегаром, доктор внес в общий букет диссонирующую ноту, и за это его побили — по меркам завсегдатаев, слегка, но Пиктусова эти побои потрясли и физически и морально.

Только утром доктора вызволил из «Заботы» начальник его избирательного штаба, спонсировавший из собственного кармана отправку несчастного домой на такси: понятно, не захотел поганить личный автомобиль. Выразительно воротя нос, пиарщик посоветовал Пиктусову снять свою кандидатуру с выборов.

Доктор снова выругался. А ведь как удачно все начиналось!

Гениальная придумка с «оперативной коррекцией судьбы» кормила Пиктусова больше года. За это время через его руки, вооруженные скальпелем, прошло свыше сотни доверчивых соотечественников и даже несколько иностранных граждан, желающих решить свои проблемы с помощью потусторонних сил. Большинство уходило ни с чем, кроме пары шрамов на ладони, но кое-кому Пиктусов делал то или иное внушение. Опытному психиатру наградить человека фобией легче, чем избавить от нее. После визита к доктору иной пациент вдруг начинал страдать, скажем, высотобоязнью и вываливался с балкона собственной квартиры. Или в результате острого приступа благоприобретенной клаустрофобии в считаные минуты умирал в застрявшем лифте: ситуация, в которой какой-нибудь внушенный Пиктусовым невроз мог сыграть фатальную роль, рано или поздно обязательно возникала. Пациент погибал в результате несчастного случая — чистое убийство, не придерешься! Собственно, за это Пиктусову и платили заказчики — как правило, это были наследники тех самых пациентов. Что до порезов на ладонях, то при всей своей реальности они являлись чистой бутафорией.

Поэтому рассматривать кровоточащие царапины на собственных руках с «профессиональной» точки зрения доктору и в голову не пришло, однако понимание того, что хорошо налаженному бизнесу и едва начавшейся политической карьере пришел конец, у него появилось. Достаточно было бросить один-единственный взгляд на первую полосу скандальной газетенки «Живем!»: на ней под заголовком «Белая горячка кандидата» красовалось фото доктора, выходящего из вытрезвителя.

— Наташка! Сбегай за водкой! — крикнул Пиктусов жене и пошел на кухню, чтобы взять вместо рюмки граненый стакан. Такового в доме не оказалось, и доктор, недолго думая, вооружился объемистой чайной чашкой. Выплеснул в нее остатки коньяка, выпил, занюхал рукавом, благо аромат держался стойко, и рухнул в кресло у телевизора.

Началась рекламная пауза. На телеэкране возникла стиральная машина, с которой на Пиктусова кротко таращились два белых персидских кота.

— А, чтоб вас перевернуло и шлепнуло! — выругался он и застучал чашкой по столу, призывая жену с добавкой.

Забегая вперед, сообщу, что впредь Пиктусов не брался за скальпель. Репутация доктора была погублена, желающих стать его пациентами не находилось, да и слава богу: у большинства алкоголиков трясутся руки, и Пиктусов не стал исключением из правила.

— Ирка, у нас с тобой осталось еще одно дело, — глядя в окно, произнесла я.

По двору с истошным лаем носились овчарки, до того похожие, что я могла подумать, будто у меня в глазах двоится. Собаки точно взбесились, увидев Зину и Дона с шанцевым инструментом, которым заокеанские гости закапывали на зиму виноград. Оказывается, кузина еще не забыла, как это делается, сама выразила желание потрудиться, сама нашла в сарае пару лопат! Я-то, каюсь, не заглядывала в сарай с инструментами целую вечность, так что Тому лопаты оказались в новинку и отчего-то страшно не понравились. Или, наоборот, пленили его с первого взгляда? Так или иначе, пес бросался на лопаты с истерическим лаем, хватал их зубами, вырывал инструменты из рук мирных тружеников и выделывал с ними настоящие цирковые номера. Карменсита была с ним заодно.

— Это дело — Монтик? — с надеждой спросила Ирка.

Я обернулась:

— Нет, с Монтиком пока повременим.

Подруга вздохнула, намотала на палец прядь волос, подергала:

— Сколько еще ждать-то? Смотри, я уже седею!

— Вся не поседеешь, — сказала я. — А вот я с этим бродячим цирком точно плешь себе наживу! Две свихнувшиеся собаки — это уже перебор, надо Карменситу вернуть владельцам. Только как бы это сделать поделикатнее?

— Чего уж проще, позвонить по 02! — пожала плечами Ирка.