The Мечты. Минор для мажора - Марина Светлая

– А я хотела перед тобой извиниться за то, что все время истерю не по делу. С моей стороны это несправедливо. И то, в чем я тебя обвиняла, тоже несправедливо, и в действительности я так не думаю. Я знаю, что ты… ты вовсе не такой, как я наговорила в прошлый раз.

Богдан удивленно двинул бровью, сунул руки в карманы и некоторое время молчал. Интересный у него выходил день. Особенно сейчас, когда он прогуливался рядом с Юлей и Андрюшкой. Но острым чувством простреливало понимание, что еще немного, и на город упадет вечер – быстро, без сумерек. Юлька станет торопиться домой, а он останется один. Нет, он никогда не боялся одиночества, но слишком устал быть без нее.

- И какой я? – спросил он, не глядя на Юлю, которая больше тоже не смотрела на него.

- Ты? Ты умный, всегда был умный. Ты просто обалдеть какой умный, и то, что я тогда наболтала на олимпиаде по английскому про блатных – это просто потому что мне обидно было. Я ведь тоже себе тогда казалась невероятной звездой. Когда мы начинаем бодаться, иногда мне кажется, что ты единственный человек, который может настолько меня довести. И я даже не знаю, это относится к твоим плюсам или минусам. И еще ты ужасный, просто отвратительный неисправимый мажор. На отца своего похож с этой лошадью… я раньше не думала, а сейчас поняла. Правда, как Роман Романович.

- Вряд ли это сильно отличается от того, что ты говорила раньше, - Богдан снова рассмеялся. – Ну разве что подсластила.

- Неправда! – в тон ему хохотнула Юля. – Это совершенно другое! Мне кажется, что в вас просто сидит внутри это… не знаю… не пыль в глаза, а… умение пользоваться вашим положением как инструментом. Когда Роман за Женей ухаживал, он пирожные из Парижа заказывал и грант для университета придумал, чтобы ей зарплату подняли… Смешно было.

- То есть, я ухаживаю. Ну-ну…

- Вот видишь, ты опять это делаешь!

- Что? – искренне удивился Моджеевский.

- Бодаешься. А я пытаюсь перевести наше общение в более мирное русло!

- По-моему, мы очень мирно общаемся, - легко пожал плечами Богдан. – Даже не кричим. И не целуемся. Правда, второе мне совсем не нравится.

Она хмыкнула, но спорить не стала.

Они как раз дошли до зеленой зоны, ведшей к набережной, откуда начинало просматриваться море, и Андрюша, едва завидев его, рванулся из Юлиных рук, желая поскорее подойти ближе. Как же! Там же голуби. И жирные чайки, которые совсем не боятся прохожих. И лебеди размером с него самого. И волны шумят. Он так любит смотреть на волны! А двое совершенно нерадивых взрослых еле топают.

- Мама! – обратил он на себя внимание, дернув ее за руку, и Юльке ничего не оставалось, кроме как опустить голову к сыну и рассеянно сказать:

- Сейчас, идем…

А потом, будто бы желая отгородиться от Моджеевского, она снова подхватила малыша на руки и ускорила шаг, лишь бросив на ходу:

- Нам нельзя, и ты это прекрасно понимаешь. Скорее всего, я была не права в прошлом, но сейчас не прав ты.

Богдан не отставал. Чувствовал, что начинает заводиться, но сдерживал себя. Нельзя. Андрюшка испугается, люди вокруг.

- Не понимаю, Юль, - хрипло проговорил он. – Не хочу и не буду. Никто не проживает свою жизнь без ошибок. Но иногда очень сложно понять – в чем именно ты ее совершил.

- Ты помнишь, как у тебя в одиннадцатом классе аппендицит схватил?

- Помню.

- Я на следующий день, сразу после экзамена, прибегала в больницу, в которой тебя оперировали. Там были твои родители, и мне показалось, что ты справедлив в том, что тогда мне сказал насчет них... Не совсем во всем, но во многом. И я так и не решилась... зайти к тебе. Я тогда очень ошиблась. Нужно было зайти. Но после этого столько всего произошло в моей, да и в твоей жизни, что это неправильно сейчас так ломать сложившееся. Мы выросли... И я правда желаю тебе счастья, но оно не может быть со мной, Бодь.

- Ты любишь его? – выпалил он.

Она на мгновение замолчала, потом устало выдохнула и кивнула. Ему. Потому что не могла ничего с собой поделать. Язык не поворачивался произносить хоть какой-то текст.

- Врешь, - сказал он с улыбкой, быстро поцеловал ее в щеку самым братским поцелуем, коснулся пальцем детской ладошки в цветной варежке и рассмеялся: - Долго не гуляйте. Все-таки холодно.

Пока возвращался к машине, оставленной недалеко от детского сада, успешно унимал распоясавшиеся мысли, раскладывая их по приоритетам. Что бы там ни говорила Юлька, он больше не откажется от того, чего хочет сильнее всего на свете. А хочет он Юльку! В перспективе – в жены. А в самом ближайшем будущем – провести рядом с ней свой день рождения. Такой вот мажорский подарок самому себе. Ясное дело, она никогда не согласится. Но Моджеевский точно знал, кто с радостью примет его приглашение.

Поздним вечером, пока делал чай, оторвавшись от Сокола, у которого вырисовывалась уже вторая платформа, Богдан набрал сообщение Ярославцеву.

«Если помнишь, назревает повод для праздника. Отмечаю на «Перевале». Дня три. Жду тебя и Юльку. Отказов не принимаю».

Ответ не заставил себя долго ждать.

«Попробовал бы ты меня не пригласить!»

... найти канцелярский нож

***

- Не, я не поеду, - мотнула головой Юля, выгрузив на стол коробку, обернутую фирменной упаковкой международной транспортной компании. Если бы не эта коробка, она, наверное, вцепилась бы в столешницу до побелевших костяшек, просто чтобы не упасть. А тут так чудесно и вовремя – посылка из Кёльна приехала. Можно сделать из нее настоящий барьер между миром и собственными страхами. И заодно отличный повод отвернуться – найти канцелярский нож для распаковки.

Но надолго ее не хватило. Димка не был в настроении со всем соглашаться, потому, очевидно, планировал выдавить согласие из нее.

- Ну здрасьте, что еще за глупости! – совершенно искренне удивился он и вальяжно развалился в кресле, разыскивая между подушек пульт. – Конечно, поедем, и это не обсуждается.

- Еще как обсуждается! – Юля резко обернулась – нож так и не нашла. – Я же не рюкзак и не чемодан, чтобы запихать меня в машину и куда-то там везти.

-