Третья половина жизни - Виктор Левашов

Первый заметный рубец в её душу я невольно нанёс ей, когда уехал в Москву с программой Норильской студии. Центральное телевидение иногда давало местным студиям по часу эфирного времени, передачи транслировались на всю страну по «Орбите». Мы повезли «По норильскому времени», скомпонованную из наших лучших выпусков. Командировка была на десять дней. Почти всё время заняли административные дела и трактовые репетиции. Я вёл передачу, а режиссёрами были Инна Назарова и Игорь Шадхан. Они вымотали всех так, что даже «наш архивариус» Гармаш произнёс свой текст без запинки. Я успел только завезти в издательство «Молодая гвардия» рукопись книги, которую закончил в Норильске, и заехать к жене. Она собралась замуж и хотела получить развод. Договорились, что она пошлёт заявление в норильский суд, а я дам согласие.

Передача прошла с успехом. Вечером в гостинице мы так набрались с телеоператором и бригадиром осветителей, что чуть не опоздали на самолёт, а в Норильск прилетели еле живые. Самолёт просидел в Хатанге три часа, до города мы добрались только утром, все магазины были ещё закрыты. Мы приехали ко мне, из дома я позвонил Лизе на работу и спросил, нет ли у неё заначки, иногда она прятала от меня выпивку. Заначка была. На глазах изумленных собутыльников я полез на антресоли и из мешка старой обуви извлёк бутылку водки. Мы ожили.

После работы пришла Лиза, обрадовалась, увидев меня в целости и сохранности, хоть и не совсем трезвого. Я обратил внимание, что она словно бы осунулась. Потом наш друг, норильский поэт Эдуард Нонин рассказал мне, что за эти десять дней она вся извелась. Боялась, что в Москве я встречусь с женой и в Норильск не вернусь.

– Она тебя любит, – сказал он. – Без тебя она погибнет, помни об этом.

– Спасибо, Эдик, я знаю.

Гораздо более сильный стресс Лиза испытала через некоторое время, когда обнаружилось, что беременна. Для молодой женщины, чей брак распался из-за бесплодности, это было огромным событием. Но я к отцовству был не готов. Сказал ей:

– Ты видишь, как мы живём. Я пью, денег нет, перспектив никаких. Захочешь оставить ребёнка, оставим. Решай сама.

Она сделала аборт. И словно бы погасла. Я понял, что совершил очень большую ошибку, но исправлять её было поздно. Оставалось надеяться, что аборт был удачным и не вызовет никаких последствий. Аборт оказался удачным. Через несколько месяцев Лиза снова забеременела. Я сказал:

– Ну, если это дитё так упорно лезет наружу, так по тому и быть. Рожай.

Она просияла.

На другой день я поехал в суд к Славе Ганшину. Заявление жены о разводе уже пришло. В присутствии секретаря Ганшин официально спросил меня, согласен ли я на развод. Я был согласен.

– Я должен спросить вас о причинах развода, – продолжал он. – Только не говорите, что вы не сошлись характерами.

– Мы действительно не сошлись характерами. Но важнее то, что наш брак уже давно распался.

– Объяснение принимается, – объявил судья.

Из суда я пошёл в сберкассу и заплатил сто рублей пошлины. Потом встретился с заведующей ЗАГСом, с которой был знаком, и попросил её зарегистрировать наш брак в срочном порядке.

– Что за срочность? – спросила заведующая.

– Она беременна.

– Причина уважительная. До завтра потерпите?

– До завтра потерпим.

На другой день она торжественно зарегистрировала наш брак, а потом мы вчетвером, я, Лиза, судья и заведующая ЗАГСом, пошли в ресторан «Таймыр» и отпраздновали нашу свадьбу.

Кто-то сказал, что женщина бывает прекрасной дважды: на ложе смерти и на ложе любви. Нет, самой прекрасной женщина бывает в первые месяцы беременности. Женственность в ней расцветает, как тюльпан на сером весеннем лугу.

Рожать Лиза улетела в Архангельск к родителям. Родился сын. Назвали его Дмитрием. Ни в её роду, ни в моём никаких Дмитриев не было. Моего отца звали Владимиром, а её отца и вовсе Аполлоном, для Архангельска имя совершенно необычное. Решили: пусть будет Дмитрий Викторович. А Илья Викторович у меня уже был.

Месяца через три я взял неделю отпуска за свой счёт и полетел в Архангельск. Посёлок, где жили родители Лизы, был в нескольких километрах от города, при лесопилке. По Северной Двине сюда гнали лес, здесь разрезали его на доски и баланс – ошкуренные метровые кругляшки одного диаметра. Баланс сразу грузили на лесовозы, а доски складывали в огромные штабеля на просушку. Запах свежей сосны – это было единственное приятное впечатление от посёлка. Сама посёлок производил гнетущее впечатление. Серые двухэтажные бараки с печным отоплением и туалетами во дворах, грязные деревянные тротуары, чалые огородики на болоте, на которых сажали картошку. Но самое тягостное впечатление производили люди – поголовно пьяные мужики с серыми лицами, замотанные жизнью бабы, часто тоже пьяные. За несколько дней я увидел не больше десятка трезвых или почти трезвых. Парни после школы охотно уходили в армию и после дембеля старались не возвращаться. А те, кто вернулся, быстро превращались в мужиков с испитыми лицами. Девушки, ровесницы Лизы, давно уже превратились в разбухших или высохших баб, орущих на неухоженных детей. Я понял, почему Лиза уехала из этого посёлка при первой возможности.

Мой тесть Аполлон Иванович, сухонький, очень пожилой белобрысый мужичок с близко посаженными блеклыми голубыми глазами был в посёлке одним из немногих непьющих. Он работал в мебельном цехе, неплохо зарабатывал и всю получку приносил домой. Тёща Ефросинья Егоровна, лет на пятнадцать моложе мужа, работала сестрой-хозяйкой в поселковой больнице и была очень себе на уме. Меня она встретила настороженно и не сразу признала, что дочь сделала не худший выбор. Конечно, зять мог бы быть повыше и из себя повиднее, но уж какой есть. Трёхмесячный Дмитрий Викторович, весь из себя блондин в мать и в деда, лежал в деревянной зыбке и вкусно причмокивал, когда Лиза кормила его грудью.

Из Архангельска в Норильск я возвратился не самолётом, а на ледоколе «Восток-5», проводившим по Северному морскому пути караван судов с трубами большого диаметра для газопровода «Мессояха – Норильск». В архангельской конторе «Норильскснаба» мне дали разрешение на проезд, капитан ледокола поставил меня на довольствие и выделил каюту судового врача, которого почему-то не взяли в рейс. Четверо суток я заворожено смотрел, как расступаются перед ледоколом ледяные поля, сверкающие на незаходящем солнце. Было много белого и голубого, всё было белым и голубым, только вода между льдинами чёрная.

В тот год началась круглогодичная навигация по Севморпути. Тяжелые ледоколы проводили из Мурманска рудовозы с грузами для Норильска, а из Дудинки на Кольский полуостров везли медно-никелевый концентрат для комбината «Североникель». Давний план спасения норильского комбината реализовался с точностью до наоборот.

Через шесть месяцев Лиза оставила сына у родителей и вернулась в Норильск.

IV

Кочевая жизнь вносит в быт приятное разнообразие, но чревата многими осложнениями, когда она заканчивается. В Москве у меня была двухкомнатная кооперативная квартира, перед отъездом в Норильск я её забронировал. Тем временем моя бывшая жена вышла замуж за курсанта академии имени Жуковского, где она работала в канцелярии, и прописала мужа у себя. Не знаю, как ей удалось обойти запрет на прописку в забронированной жилплощади. Возможно, посодействовал председатель кооператива, полковник-интендант в отставке.

Не думаю, что за взятку, брать взятки тогда очень боялись. Скорее по душевному расположению.

Сложилась тупиковая ситуация. Меня не прописывали, так как двух мужей на одну жилплощадь прописывать запрещено. Свободная квартира в нашем кооперативе была, но без прописки я её купить не мог. Я уже с тоской готовился к бесконечному хождению по судам, но знакомый журналист из «Литгазеты», специалист по таким вот бытовым делам, дал хороший совет:

– Никаких судов. Чего ты добьешься? Выписать курсанта? А где ему жить? Наши законы очень гуманны, нельзя выписывать человека в никуда. На это и напирай. Сложилось безвыходное положение. Прошу разрешить мне в виде исключения купить свободную квартиру в моём кооперативе.

– Думаешь, сработает? – усомнился я.

– Ещё и как сработает. По-твоему, в райисполкоме охота с тобой возиться? Им надо закрыть дело, и с плеч долой. А это самый простой выход. Наша бюрократия – конечно, зло. Но только для тех, кто не умеет с ней обращаться.

Сработало. Председатель исполкома подмахнул моё заявление, я стал владельцем двухкомнатной квартиры со смежными комнатами, только не на пятом, а на первом этаже. Но это было полдела. Я уже твёрдо решил перевезти родителей Лизы и сына из-под Архангельска в Москву, а в такой квартире впятером никак не поместиться. Я снял в подмосковной Загорянке просторную летнюю дачу неподалеку от домишки моего друга Алика Лехмуса, перевёз туда всё семейство и стал подыскивать дом.