Третья половина жизни - Виктор Левашов

Игорь Шадхан продолжал заниматься телевидением. Много лет вёл на ЦТ программу «Контрольная для взрослых», снял десятисерийный телефильм о Норильске «Снег, судьба моя», создал и возглавил экспериментальную киностудию.

Валя Вагунин умер вскоре после возвращения из Норильска.

Инна Назарова осталась в городе, некоторое время работала на телестудии, потому что уехать ей было некуда. Приходилось ей очень нелегко в окружении людей, которые не могли простить ей «Контура», а себе – участия в безумном его разгроме. Потом её пригласили на телестудию в Ухте, там она родила сына. Сейчас живёт в Питере, сын вырос, удачно занялся предпринимательством. Каждый год на её день рождения он покупает туры в Испанию, Францию или Венецию.

Паша Волчков тоже некоторое время продолжал работать не студии, потом куда-то уехал. Ничего больше о нём Леонтьев никогда не слышал.

Опыт творческого объединения «Контур» так и остался невостребованным, как все идеи, которые намного опережают время. Только в годы перестройки на ЦТ появился «Взгляд» и программы молодёжной редакции – живое телевидение, похожее на то, что пытался делать «Контур».

Первое время после возвращения Леонтьева в Москву воспоминания о Норильске вызывали в нём тёмную злобу. Но постепенно к нему возвращался тот город, который он знал и любил. Любят не те города, где было весело и легко, а те, где было трудно, где себя преодолел – свою слабость, обиду, боль. Возвращалась тундра с брошенным посёлком на Имангде, палатки гидрогеохимиков на реке Пясина с тучами мошки, гремящие ледоходы на Енисее, дикие полярные зимы и бессонные летние ночи, десятки людей, с которыми сводила его работа и многие из которых становились его друзьями. Норильск, который выпал в его судьбе в молодости, когда всё воспринимается особенно ярко, был особенно дорог Леонтьеву ещё и потому, что он встретил там Лизу.

Часть четвёртая

Третья половина жизни

I

Лиза умерла в два часа ночи 20 июля 1992 года в коридоре малаховской больницы. Всего месяц она не дожила до нашей серебряной свадьбы. Скорая приехала около полуночи. Лиза лежала на тахте в мансарде нашего дома. Врачи не решались подступиться к её изъеденному болезнью телу. Я взял её на руки, спустился по узкой и довольно крутой лестнице и у крыльца положил её на носилки. Свободных мест в палатах не нашлось, её положили в коридоре за ширмой. Она всё никак не могла уснуть. Медсестра дала её таблетку снотворного. Она благодарно улыбнулась слабой беспомощной улыбкой и закрыла глаза. Навсегда.

До рассвета я просидел у её кровати. Рано утром пришли санитары, разрезали большими ножницами её халат, написали на ноге номер фиолетовым фломастером и на железной каталке повезли в морг. Я сопровождал каталку до морга. Дальше меня не пустили. Двери морга закрылись, разделив мою жизнь на неравные части. Две половины жизни остались позади, третья половина только началась. В ней мне предстояло понять, чем была Лиза в моей жизни и что она с собой унесла.

II

Встреча с женщиной, с которой я прожил почти двадцать пять лет и которую всегда любил, хотя понял это только когда она умирала, произошла не то чтобы буднично, но как бы засыпалась мусором внешних бытовых обстоятельств. И сегодня мне приходится разгребать их, как человеку, который бросил в корзину важный документ и теперь роется в ненужных бумажках.

Впервые я увидел её во время командировки в Норильск. Я ещё был спецкором журнала ЦК ВЛКСМ «Смена» и прилетел, чтобы написать о молодёжи города в связи то ли с юбилеем комсомольской организации, то ли с награждением её каким-то орденом, уже и не помню. Помню только, что была зима, город показался мне каменной крепостью в бескрайней тундре, насквозь продуваемой свирепыми ветрами и засыпаемой кубическими километрами пурги.

Тогда я часто ездил в командировки. Как хорошая книга делает близкими людей, которых до этого не знал, так и командировки расширяли круг знакомых. Как и во всех далеких от Москвы городах, в Норильске всегда с интересом встречали приезжих, расспрашивали о столичных новостях, о том, что идёт в театрах, что читают и о чём говорят. Так было и в этот раз. Корреспондент «Заполярной правды» Саша Щигленко, с которым я случайно познакомился ещё в Москве, привёл меня к дочери какого-то местного начальника, у которой, как в салоне Анны Павловны Шерер, собирались молодые журналисты, поэты, самодеятельные художники и музыканты. В разгар вечера с оживлёнными разговорами, подогретыми выпивкой, пришёл младший брат хозяйки салона, совершенно пьяный и агрессивный, начал скандалить и бить посуду. Хозяйка вызвала милицию. Вечер был испорчен, гости поспешно разошлись. Саша кому-то позвонил и сказал мне:

– Я знаю, куда пойти.

Он жил в Норильске уже лет шесть. Рослый парень с мягким характером и обаятельной улыбкой, родом откуда-то с Украины, после школы он работал на шахте, окончил в Херсоне мореходку, получил направление на работу на судостроительный завод в Измаиле. Через год уехал оттуда по комсомольской путевке в Сибирь, оттуда попал на механический завод в Норильске. Писал заметки в «Заполярку», делал радиопередачи. Его взяли на радио и послали в корпункт в Хатанге. Передатчик там был слабый, сигнал не принимался даже в Норильске. Через год он прислал оттуда заявление: «Прошу уволить меня с работы, так как возможности радиопередатчика не соответствует мощности моего дарования». В Норильске посмеялись его нахальству и перевели его в город. Через несколько лет, когда его принимали кандидатом в члены КПСС, первый секретарь горкома партии Савчук возмутился:

– Он же летун, пятнадцать записей в его трудовой книжке!

Член бюро горкома, тогдашний директор комбината Долгих возразил:

– Что в этом плохого? Молодой человек повидал кое-что, узнал людей, набрался опыта. Поэтому и пришёл в газету.

Бюро поддержало директора комбината. Так Саша стал кандидатом в члены партии и заведующим отделом в «Заполярной правде». В Норильске он знал всех и все знали его.

Мы вывалились в морозную ночь, в ещё открытом магазине с тамбуром, обдавшим наши лица щедрым теплом калорифера, купили бутылку сухого вина и после короткой пробежки по ярко освещённому проспекту позвонили в квартиру в новом доме. Открыла высокая молодая женщина, жгучая брюнетка, расцеловалась с Сашей. В однокомнатной опрятной квартире была её подруга, блондинка с золотистыми волосами, в очках, с невыразительным лицом и блеклыми голубыми глазами. Хозяйку квартиры звали Лидой, а её подругу Лизой. Ещё раньше Саша рассказал, что они работают воспитательницами в детском саду.

Вечер прошёл очень мирно и даже как-то душевно. Пили вино, болтали о том, о сём и играли в покер. Лиза проиграла мне пять рублей, я не хотел брать, но она настояла. Помню, что-то дрогнуло в моей душе, когда я увидел эту пятёрку в её руках – в слабых руках девушки, трудно зарабатывающей на жизнь. По тому, как Саша общался с хозяйкой квартиры, я догадался, что их связывают не просто дружеские отношения. Перед тем, как нам разойтись, ему домой, а мне в гостиницу, я спросил:

– Лида твоя любовница?

Он почему-то замялся, не ответил ни «да», ни «нет», но я понял, что мои предположения верные.

Снова я увидел Лизу через год, во время второй командировки в Норильск. Саша Щигленко собрался жениться и устроил в ресторане «Таймыр» что-то вроде помолвки. А вернее – смотрины, представил невесту своим друзьям.

В тот год Енисей встал намного раньше обычного, баржи со спиртным, предназначенным для Норильска, вмёрзли в лёд в ста километрах от Дудинки. Все запасы в городе быстро кончились, остался только «Ликёр розовый», да и то лишь в кафе и ресторанах. Перед началом вечерней работы «Таймыра» на улице собиралась большая чёрная толпа. Как только двери открывались, толпа врывалась в зал и занимала столы. Официантки, не спрашивая, выставляли бутылки «Ликёра розового» и только после этого начинали принимать заказы.

Сашу в городе уважали, директор ресторана оставил ему стол в углу зала. А на вопрос, нет чего-нибудь, кроме ликёра, с сожалением ответил:

– Есть коньяк. Но как его подать? Линчуют!

Выход нашли. Принесли кофейные сервизы, коньяк на кухне переливали в кофейники, из них за столом разливали по чашечкам. Гости, помешав в чашках ложечками, выпивали, стараясь не морщиться. Все в зале смотрели на нас с недоумением: пьют кофе, а становятся всё шумнее.

Люся, невеста Саши Щигленко, оказалась дородной хохлушкой с твёрдым характером. Она работала воспитательницей в том же детском саду, что и Лиза, они были подругами. Вероятно, поэтому Лиза оказалась в числе приглашенных на смотрины, а Лиды не было. Было бы странно, если бы Саша пригласил любовницу. Люся вела себя как хозяйка, вмешивалась в разговоры и решительно отнимала у жениха кофейные чашки, как ей казалось – лишние. В конце вечера все подходили к Саше и доверительно советовали: