Полночь! Нью-Йорк - Марк Миллер

Этот шум отличается от всех остальных звуков.

Он не только исходил от человека, но и был скрытным, тайным и злонамеренным.

Звук разбитого стекла…

Она резко села на кровати, услышав еще один звук, внизу, на первом этаже. Кто-то задел стул, и ножка, проехав по полу, вскрикнула фальцетом. Изначально пол сделали из высокого тростника и покрыли гипсом, так что он был звучащим.

– Кто тут? – крикнула Франсуаза, и сердце затрепыхалось в груди, как птенчик.

Наступила зловещая тишина, и Франсуаза поежилась. Такая тишина страшнее любых звуков. Женщине хотелось кричать, ругаться, грозить, выказывать привычную боевитость, но она и дышала-то через раз. В голове билась единственная мысль: «Я одна, совсем одна, никто меня не спасет…» Жюстен и Наис ночевали в сторожке, в тридцати метрах от главного дома. И зачем только она поддалась на уговоры Поля-Анри и уехала из Парижа?!

Он и другой Поль, этот болван де Буржин, что-то говорили об опасности… Какой опасности? Смешно! А теперь она умирает от страха.

До Франсуазы снова донесся шум – снизу, со стороны кухни. Видимо, грабитель там и вошел, разбив стекло в двери.

На этот раз она наконец отреагировала: соскочила с кровати, кинулась к балконной двери, рванула шпингалет и в ночной рубашке выбежала на балкон.

– Жюстен! Наис! На помощь! На помощь!

Франсуаза орала во все горло, и внизу, за огороженными диким камнем террасами, где были высажены суккуленты, зажегся свет в сторожке.

Она снова закричала, срывая голос.

Из кухни выскочил человек и рванул к кедровой роще, где и исчез, а Франсуаза на подгибающихся ногах вернулась в комнату и схватила телефон.

Два часа спустя, в Париже, «мазерати-гибли» Поля Буржина мчался по шоссе А1 к Руасси – Шарль-де-Голль, обгоняя всех и каждого на скорости, которая могла бы обеспечить ему два прокола в правах при встрече с патрульной машиной. Рядом сидел Димитри, на заднем сиденье – уродливый мужчина, бывший полицейский из отдела по борьбе с организованной преступностью, переквалифицировавшийся в телохранителя особо важных персон. Он молча, не отрываясь, смотрел в затылок молодому человеку.

– Я опоздаю на самолет, – процедил сквозь зубы Димитри.

– Не волнуйся, успеем. Будем на месте через пятнадцать минут.

– Где Поль-Анри?

– У него другие дела… Важные.

– Я мог вызвать такси или поехать на RER, – не успокаивался Димитри.

– Ни в коем случае! Ты не будешь разгуливать один где попало после всего случившегося, – спокойно ответил Поль № 2. – Пока не пройдешь контроль, мы ни на шаг тебя не отпустим.

– Это я понял… – Димитри посмотрел в зеркало и встретился взглядом с телохранителем.

41

За минуту в Нью-Йорке

все может измениться.

Eagles, «New York Minute»[166]

– До прилета Димитри меньше двух часов, – сказала Лоррен.

В Нью-Йорке было восемь утра.

– Тогда за дело, – ответил Лео, допивая кофе по-итальянски.

Он только что вышел из душа и в шортах сидел на табурете. Лоррен, одетая по всей форме, завтракала за стойкой. Гонзо лежал на своем любимом диване, где провел ночь.

– Я выгуляю пса, – сказал Гонзо, зевая и потягиваясь. – Нам обоим надоело изображать золотые слитки в сейфе банка «Чейз-Манхэттен». Я прав, пес?

Оревильи весело тявкнул.

– Если бы все существа нашего мира напоминали тебя, жизнь стала бы гораздо легче, – подвел итог Гонзо и снова зевнул. Потянулся еще раз, продемонстрировав надпись на пижаме: «Если ты это читаешь, значит провел лучшую ночь твоей жизни».

Лео позвонила Китти.

– Ты не поднимешься к себе, Тим? – Этот вопрос сестра Лео задала сыну в ста восьмидесяти километрах от Нью-Йорка, в доме своих родителей.

– Почему я не могу остаться? – заупрямился Тим.

– Делай, что сказано! – непривычно строгим голосом велела мать.

Мальчик пожал плечами и молча удалился. Он всегда точно знал, когда стоило торговаться, а когда нет. Китти повернулась к родителям, не сводившим глаз с нее и двух рюкзаков с вещами: их дочь и внук возвращались в Нью-Йорк.

– Лео должен узнать правду. – Она продолжила разговор, начатый до выдворения Тима. – После случившегося вам придется признаться.

– Зачем? – спросил Рассел Ван Меегерен, бросив на дочь неприязненный взгляд. – Настоящая мать здесь: она его воспитала, а другая всего лишь произвела на свет.

– Предпочитаете, чтобы он все выяснил сам, или все-таки решитесь? Как он, по-вашему, отреагирует, когда узнает, что ему всю жизнь врали?

Она посмотрела на мать:

– Что думаешь, мама?

Эми Ван Меегерен побелела как мел:

– Ты хоть понимаешь, что это будет означать для меня после стольких лет, а, Китти?

– Понимаю… Но время пришло. Давно надо было облегчить душу. Он сейчас ворошит прошлое… И рано или поздно докопается до правды… Откройтесь Лео. Он поймет.

Родители упрямо молчали, и Китти пригрозила:

– Если не решитесь, придется мне.

Рассел испепелил дочь взглядом:

– Поступишь так – ответственность будет на тебе.

– И не рассчитывай, папа. Я пришлю Лео к вам. Он всех нас любит. Он простит. Во всяком случае, я на это надеюсь…

Тим сидел на верхней ступеньке и слушал разговор взрослых. Увидев поднимающуюся по лестнице мать, он спросил:

– Бабуля с дедулей сделали что-то плохое?

– Давно шпионишь? – грозным тоном спросила Китти.

– Ты не ответила: они поступили плохо? Это связано с Лео? Бабушка – не его настоящая мать, так? Тогда кто настоящая?

– Нет, Тим. Они ничего плохого не делали. Просто хотят защитить память старого друга. Дружба – очень важное дело.

– Я знаю, – серьезно ответил Тим. – Лео – мой лучший друг.

Облака затянули все небо, ветер задувал порывами, дождь в Боньё готов был пролиться на землю, когда такси из Авиньона въехало на каменистую дорогу. Здесь не было ни изгороди, ни ворот, только табличка, прибитая к сосне, с надписью «Лу Параис».

Проехав около километра, они увидели дом. Оливы и зеленые дубы, выкрученные, как языки огня, желтая мимоза, камни цвета охры на фоне хмурого неба словно бы сошли со страниц книги Жана Жионо[167]. Франсуаза Бальсан вышла на порог, услышав шум мотора. Поль-Анри расплачивался с таксистом под первые раскаты грома и завывание ветра, гнущего деревья к земле. Она улыбнулась, увидев, как крестный Лоррен нарядился для поездки на юг: костюм из небеленого льна, белая поплиновая рубашка, лаковые туфли, шейный платок и панама.

– Приношу свои извинения, – сказал он, борясь с мистралем за власть над шляпой. – Утром я сел в первый поезд, но между Лионом и Валансом на пути упало дерево. Результат – три часа опоздания. Ждать регионального экспресса