Шведская сказка - Шкваров Алексей Геннадьевич

- Ну-ну, мой друг. – Успокаивал его Спренгпортен. – Всему свое время. Я верю в то, что скоро вы будете избавлены от службы Густаву и сможете в полной мере ощутить покровительство России во благо нашей Финляндии. А я, обещаю вам, использовать все свое влияние при дворе и предоставить самые лестные рекомендации, дабы вы смогли занять достойное место на службе ее императорскому величеству. – Завершил он свою фразу напыщенно. Его маленькие, пронизывающие глаза сверкнули, орлиный нос задрался. – Ну-с. А теперь к делу, мой дорогой барон.

- Да, - со вздохом согласился Гастфер и передал бумагу.

- Что это? – с интересом развернул ее Спренгпортен и пробежал глазами, - О, отлично, здесь все квартиры нашей Саволакской бригады и ее командиры. Вижу новые имена? Стединк? Из Франции? И давно он у вас? – нахмурился барон. Слава о блестящих военных успехах полковника в Америке дошла и до России.

- Нет, пару месяцев.

- Ну и как он? – появление дельного боевого офицера насторожило Спренгпортена.

Гастфер пожал плечами:

- Ему сложно, не зная языка, общаться с финскими солдатами. Жалуется постоянно Густаву о нехватке снаряжения и припасов. Предан королю. С офицерами отношения пока не сложились. Они не понимают его целеустремленности. – Сообщил вкратце.

- Будьте с ним осторожны, барон! – оставалось лишь посоветовать Гастферу. – Мне уже пора возвращаться. Меня ждут в Петербурге! Я должен скорее доложить императрице, - он показал на переданную бумагу, - и, конечно, о вас! Я надеюсь, что в следующую нашу встречу, смогу передать вам особые знаки благодарности ее императорского величества. – Намек на деньги.

- Да, это не мешало бы. – Согласился Гастфер, - Вы ж, понимаете, что я лишусь всего, что имею в Швеции, и мне просто необходимо будет позаботиться о моей семье.

- Я помню об этом мой друг! Прощайте, и до встречи, которая, я думаю, состоится очень скоро. – Помахал рукой Спренгпортен, садясь в ожидавшую его лодку.

Глава 22. Был русским, стал финном.

Не все ли равно, хитростью или доблестью победил ты врага?

Вергилий, римский поэт.

Саволакс – страна озерная. Правда, ныне все льдом сковано, да саваном белым укутано. Дорога узкая, петляющая. Тишина, морозец, полозья саней поскрипывают. Лишь по мосточкам угадываются и протоки бесчисленные. Удивительный край! Ехали Тимо Сорвари и Петр Веселов не торопясь. Каждый в свои мысли погружен. Оба одеты, как финны. Мундир-то офицерский Петру, понятное дело, оставить пришлось, да в тулупе-то и лучше. Веселов попытался разговорить попутчика – да бестолку. Отмалчивался, отвечал односложно, все пыхтел трубочкой короткой, что вечно торчала изо рта, зубами желтыми прокуренными зажатая. Поначалу странным показалось Петру поведение купца, а потом вспомнил, что все финны такие – в час по чайной ложке слова меряют, рукой махнул. Негоциант по разным хуторам товар заказанный развозил, где деньками получал, где натурой – поросенком, курочками с гусями, али яичками.

- Поменяем после. – Пояснял неразговорчивый купец.

- Ну и что мне в Пуумале делать? – не выдержал Веселов молчания.

- Лавка у меня в Пуумала есть. – Кивнул головой карел.

- Мне что с того? – спросил.

- Приказчик там есть. – Продолжал также неторопливо купец.

- Ну! Приказчик. С того-то что?

- Тпр-ру! – придержал лошадей Тимо, к капитану повернулся. Посмотрел на него внимательно, пососал трубочку, дым выпустил: - Ты теперь кто есть? – спросил.

- Как кто? – не понял Петр.

- Ты есть Пайво Вессари! Карел. Родом - Хийтола. Служил и бежал из армии русской. Капралом в ней был. Офицером стать хотел. – Медленно и с расстановкой рассказывал Тимо.

- Почему бежал? Кто это выдумал?

- Майор Кузьмин сказал! – многозначительно покивал головой карел. – Где служил, расскажешь сам. Хотели убить тебя за то, что финн – вот ты сбежал. И запомни – ты есть Пайво Вессари, карел. – Тимо перешел на финский, - будешь служить в Пуумала у своего капитана Валька. Вот письма, твоим отцом написанные, - достал из своей необъятной торбы отдал Веселову, - передашь. Все, что интересно будет, пиши на бумаге и в лавку мою относи. Так и ко мне попадет. От меня к Кузьмину в Нейшлот или в Выборг к генералу Гюнцелю, коменданту тамошнему, а там прямиком в Петербург к светлейшему князю Потемкину или к императрице.

- А если переедем из Пуумалы, если прикажут мне за этим Вальком следовать, тогда что?

Карел подымил трубочкой, подумал, изрек:

- Тогда в другой деревне найдешь мою лавку и передашь.

- А что у тебя во всех деревнях лавки имеются? – насмешливо спросил Петр.

- Во всех, не во всех… - ответил уклончиво негоциант, - но во многих. Если и нет, то писать-то должно тебе по-немецки, отдашь в любую. Все негоцианты знают меня. Передадут. А языка другого, кроме финского, они не знают. Понял, Пайво?

- Понял. – Ответил, хотя до понимания далеко еще было.

С остановками, торговлей, менами разными, да беседами неторопливыми с хуторянами разными, добрались на третий день и до Пуумалы. Расстались на околице:

- Ну, бывай, Пайво! – важно пыхнул трубкой купец.

- И тебе здравствовать, Тимо! – поклонился ему Петр. Разошлись.

Нашел Петр, а ныне Пайво, казенный бустель капитана Валька. Добротное было хозяйство. Дом господский каменный, в десяток комнат, сараями, да амбарами мощными окружен. Там и добро хранилось разное, припасы, зерно, отдельно скот содержался. Самого-то хозяина не было. В отъезде по делам служебным.

Пайво встретила девушка лет шестнадцати-семнадцати. Да красавица какая… Одета просто, по-крестьянски, но видно сразу, что из господских. Светловолосая – прядь из-под платка выбилась, а глаза… как озера чухонские синевы прозрачной и бездонной. Румянец девичий так и горит на щечках бархатных. Сама тонюсенькая, как тростиночка, но взгляд строгий и внимательный. Поклонился ей в пояс Пайво, по-фински обсказал кратко, что письмо имеет до госпожи Вальк от отца, значит ее.

- Ой, от дедушки Алекса! – запрыгала, захлопала в ладоши, девушка. – Пойдем, пойдем скорее, к матушке. Как кличут тебя, не расслышала? – и за рукав в дом потащила.

- Пайво! – на ходу отвечал – Пайво Вессари.

- Пойдем, пойдем, Пайво. То-то матушка обрадуется! – все за собой увлекала.

Хозяйка на пороге встречала. Вглядывалась, что за незнакомца дочка в дом ведет. Повзрослела Мария. Перед Пайво стояла цветущая сорокалетняя женщина, золотистая блондинка, с осанкой великосветской дамы. При всей тонкости черт лица, Веселов разглядел нечто схожее и с Алексеем Ивановичем. И эта родственность проявлялась скорее не во внешнем сходстве, а в фигуре женщины, в ее умеренной полноте:

- Кого ты к нам ведешь, Хельга? – с улыбкой спросила по-немецки Мария дочку.

- От дедушки нашего, письмо привез посланец. – Радостно затараторила девушка, - я сама его у ворот наших обнаружила. Вот и привела.

- Как замечательно! – всплеснула руками хозяйка, - давай скорее – потянулась за письмом.

- Низко кланяется вам, Мария Алексеевна, барин мой, Алексей Иванович, - в поклоне низком передал письмо. А сказал-то по-русски!

- Да ты никак по-русски говоришь? – удивилась хозяйка, переходя на тот же язык, и нетерпеливо разворачивая письмо. Глазами быстро забегала по строчкам. Лоб наморщился. Изредка отрываясь от чтения, на Петра посматривала. Дочурка крутилась тут же у крылечка, глазками синими поблескивала. То на мать, то на незнакомца. Не терпелось узнать, что ж там такого батюшка написал. Наконец, мать оторвалась от письма, на Петра посмотрела внимательно.

- Ну матушка… - дочка взмолилась. – Ну что там дедушка пишет?

- Дедушка… - мать произнесла задумчиво, потом перевела взгляд на Хельгу, отвлеклась, - дедушка пишет, что жив, здоров, почти не хворает. Прислал вот помощника к нам своего – кивнула на Петра.