Шведская сказка - Шкваров Алексей Геннадьевич

- Да то барин шкуру спасает! – откликнулся другой.

- Вестимо брешет, пес дворянский. Мало они нас истязали. По баням каменным, листьями горелыми трусили по спинам. Ну да и мы их били всласть, покудова по Волге, да Яику прошлись. С Петром Федоровичем, царем нашим истинным. – Проговорил одноглазый.

- Пугачевец бывший – понял капитан. – Говорить им чего-либо смысла нет. Все едино конец. Не поверят. – Отмалчивался.

- Раз умно сбрехать не могет, пущай замерзает тута – решил вожак. – К утру околеет.

- А не сбежит? – засомневались.

- Посторожу! – опять голос послышался знакомый. Кто-то невидимый из-за спин ватажников подошел. – Все едино в карауле сидеть кому-то надобно.

- Ну ты, Ахром, от горба своего солдатского во век не избавишься. – Рассмеялся вожак. – Валяй! А мы спать завалимся.

- Целее буду – огрызнулся. Разбойники отвернулись от капитана, некоторые сплюнули на него ненавидяще, к костру вернулись, спать укладывались. Неизвестный, вызвавшийся в караул, уселся рядом с Веселовым, спиной к дереву прислонился. Лица его капитан никак разглядеть не мог. Сидел молча. Остальные поперебрасывались какими-то фразами и угомонились. В тишине лесной лишь потрескивание сучьев сгорающих, да храп раздавались.

- Ваш бродие, - шепот раздался, - это я Ахромеев.

- Прокопыч! – Веселов от неожиданности даже приподнялся, чрез силу окоченелость преодолевая.

- Лежи, покудова, господин капитан. Угомоняться, кончу я их всех. На-ка, покудова, - тулуп с себя снял, набросил на Веселова, веревки предварительно перерезав, - сугревайся, озяб весь. – И сапоги с себя стянул, сам помог одеть – ноги уж почти онемели.

Господи, как хорошо было прочувствовать спасительное тепло, исходящее от овчины. Ахромеев поднялся, и по-кошачьи упруго и бесшумно прокрался к костру. В руке нож блеснул тускло. К одному подобрался, рукой рот прикрыл, полоснул. Слетели в огонь капли красные, зашипели. К другому, третьему. И ни гугу. Пока всех не порешил. Об последнего вытер нож, за голенище спрятал. Вернулся к капитану, еще один тулуп неся в руках и шапку. Овчинку на себя одел, а шапку Веселову кинул.

- Все! Вот так-то спокойнее, ваш бродь. Как вы-то, согрелись?

- Уже лучше, Прокопыч. – стараясь дрожь унять в голосе, отвечал. Казалось, до костей холод пробрал.

- Как вас-то сюда занесло? – солдат опять к костру вернулся, по мешкам пошарил, нашел что-то, в карман сунул. Достал трубочку, угольком раскурил, вернулся к дереву. – Нате-ка, хлебните, - фляжку протянул.

Обожгло гортань вино хлебное, но зато теперь грело и изнутри. Ахромеев рядом привалился, тоже отхлебнул, приняв флягу назад, затянулся после крепко, дым выпустил в небо звездное:

- Так как вас занесло то сюда, господин капитан? – повторил вопрос.

- А я уже отвечал вожаку вашему. Да не поверил он! – Веселову стало почему-то смешно. Как все неожиданно повернулось. То его убить хотели прапорщик Шарф с Архипом-палачом, а он сам исхитрился их убить, то разбойники к смерти лютой приговорили, а спасение пришло совсем нежданно. И теперь вот сидят они со своим старым капралом под деревом и ведут беседу бесхитростную. Как будто ничего и не было. Как будто они там, на Украине, в полку своем. Только зима ныне, а не лето. – Сбежал я, Прокопыч!

- Эх, и говорил же я вам, ваш бродь, не надобно было меня отпускать. Себе жизнь всю поломали ныне! – тряхнув головой, с горечью воскликнул солдат.

- Да не при чем ты, Прокопыч! – похлопал по плечу солдата. – Арестовал меня, господин командир полка.

- За что?

- Да по морде дал помещику местному! На дуэль, чтоб он меня вызвал. А там бы я убил этого хлыща Сташевского. А командир меня под арест. А мне только этого и надобно было. Пока суть да дело, за оскорбление статского лица, суд военный строго бы не наказал. Ну разжаловал бы. Зато праздник я командиру со Сташевским испортил. Палача без работы оставил. Роту сберегли. Правда, когда повезли меня, то нехорошо вышло. Подлость они задумали – дескать при побеге убить меня. А получилось, что двоих я убил. Не доказать теперь обратное. Оттого и бега подался. Вот, и вывернуло же меня… - опустил голову капитан. Капрал помолчал, помолчал и говорит:

- Эк, все как у вас, у господ! Вывернуло! – усмехнулся сам. – А все равно хитро придумали, ваш бродь. Ну, а там, Господь лишь один знает. Главное, греха на вас нет. А, Он, - наверх пальцем ткнул, - Он все видит. И направит куда следоват и кого. Так-то! Не тужи, капитан. Живы покудова и то ладно. Знать помирать нам еще время не пришло. Может и послужим еще государыне нашей.

- Спасибо, Ахромеев. – Засмеялся в ответ капитан. И на душе стало вдруг легко. Куда-то все улетучилось. Все тревоги последних месяцев, все опасности. Хорошо было сидеть вот так, на свежем морозце, под темным небом, звездами хрустальными усыпанном. Даже трупы разбойников, что валялись вокруг кострища, не портили всей идиллии.

- Ну а дале-то? Как оно вышло? – расспрашивал капрал.

- А дале… Дале на утро повезли меня в канцелярию. А по пути убить меня пытались…

- Кто? – изумился Ахромеев.

- Архип-палач с прапорщиком Шарфом.

- Ну и…?

- В схватке удалось мне заколоть ножом засапожным ката нашего полкового…

- А прапорщик?

- А прапорщик наш, на пулю нарвался. Архип этот меня застрелить хотел, а попал в Шарфа.

- Судьба значит. Сами себя палачи и кончили. – Сплюнул капрал, - собакам и смерть такая же. Как и моим ватажниками – на трупы показал.

- А ты то, как, Прокопыч, с этими то связался.

- То ж видно судьба. Помыкался в бегах, да нарвался на этих. Двор они один постоялый грабили. Меня сонного захватили. Казнить сперва хотели, а спину драную заголили, и за своего приняли. А все как на подбор – рожи каторжные. Вот и мыкался с ними полгода. Ждал, чтоб утечь. А тут и вы, слава Богу! Только, вы, не подумайте, ваш бродь, - капрал повернулся к Веселову, на колени встал, закрестился истово, - Господом клянусь, Иисусом Христом нашим Спасителем. Нет на мне крови! Кого мог спасал. Но от этих, душегубов, – кивнул на мертвецов, - мало кто уходил живым.

- Да верю я тебе, Прокопыч! Не сомневайся. – Утешил его Веселов.

Замолчали оба. Думали. Каждый о своем.

- Что дале-то делать будем? – нарушил тишину солдат.

- Пойдем в Хийтолу. К отцу моему, полковнику Веселовскому Алексею Ивановичу. Письмо напишем Суворову. Еще одно. Покаянное. Меня может в рядовые разжалуют, тебя тоже. Мне денщик его бывший отписал, здесь он служит ныне. И ежели что, ему и сдадимся. По совести и судить нас будут.

- Суд-то наш, сами знаете…

- Ты это брось, Прокопыч, - нахмурился Веселов, - мы с тобой солдаты, присягу давшие. Что нарушить пришлось, так то вина не наша. А генерал-поручик Суворов… до самой Военной коллегии дойдет, верю я ему! Сам знаешь.

- Так-то оно так… - недоверчиво покачал головой Ахрамеев. – А заговорил-то лучше уже, капитан, - захохотал старый солдат, - а то вывернуло его. А мы опять, мехом наружу. Я ж говорю, на все воля Господа нашего!

Утром дальше в путь тронулись. Капрал уверенно вывел на дорогу. Варнаков убитых так и оставили в лесу. Дня через три до Хийтолы добрались. Долгий был разговор с отцом приемным. Под конец, молвил Алексей Иванович:

- Спать ложитесь, а я ныне думать буду, что предпримем-то. Утро вечера мудренее. Вот, судьба наша русская… - Себя видать вспомнил, как в казематах Аннинских в Выборге сидел, суда дожидался. Генерал Кейт спас его тогда. Думал, времена изменились, ан нет. Все едино на Руси. Царь жалует, так псарь не пожалует. Тяжко правду сыскать.

С рассветом разбудил Петра. Сам, видать и не ложился:

- Собирайся, и капралу своему скажи. В Нейшлот поедем, к знакомцу старому маеору Кузьмину. У него схороню вас. Дале одна только граница шведская. Не найдут вас там. Письмо сам напишу Александру Васильевичу, а передам через губернатора новгородского Сиверса. Надежней будет. А дале, нам только ждать надобно будет.

В Нейшлоте все тот же однорукий маеор Кузьмин комендантствовал. Радушно встретил. Накормил всех с дороги. На Ахромеева покосился, правда.