Лютый остров - Юлия Остапенко

Времени на колебания не оставалось. Подхватив с земли оброненный Алдиром меч, Рустам развернулся и швырнул его Альтаиру, который тоже спешился и стоял, камнем застыв в странной стойке, которую Рустам уже видел однажды. Лезвие ятагана блеснуло в солнечном свете, и через миг рукоять его оказалась зажата в руке раба – той самой, которую обхватывал наруч повиновения.

– Дерись за нас! Я приказываю! – яростно выкрикнул Рустам и обернулся, чтобы отразить атаку первого врага.

Далее было месиво стали и плоти, звона и хруста – то, что Рустам знал много лучше и принимал много охотнее, чем все, что выпало ему за последние дни. Смахивая рукавом с лица кровь поверженного противника, он чувствовал скорее радость, чем гнев. Разбойников было много, и дрались они странно, чересчур слаженно, но, отбив первую волну атаки, люди Ибрагима-паши приободрились. И если сказать правду, дух их отчасти питался тем, что ассасин дрался на их стороне. Рустам был слишком занят, обороняя паланкин, чтобы следить за тем, как бьется Альтаир, но все равно то и дело выхватывал его взглядом – не мог не выхватывать, столь сильно отличались его легкие, летящие, неизбежно точные движения от всех прочих движений, составлявших кровавую пляску битвы. Лезвие ятагана в руке ассасина было как росчерк пера на красном листе бумаги. Ох, шимран иб-Керим, не становишься ли ты поэтом?.. А впрочем, красота сражения – единственное, что заслуживает стиха, так почему бы и нет?

Насадив на клинок очередного противника, Рустам развернулся, готовясь встретить нового врага, – и понял, что поверженный разбойник стал последним. Солдаты Рустама тяжело дышали, судорожно озирались, кто-то отирал кровь с меча, кто-то придерживал рассеченную руку или зажимал надрубленное ухо, но почти все были живы. Среди груды мертвых тел в грубых кожаных доспехах, громоздившихся вокруг паланкина, лежало лишь два тела людей, которые были знакомы Рустаму: один из них был Алдир, другой – Неррун. Рустам склонил голову, отдавая дань уважения павшим. И еще прежде, чем поднял ее, осознал, что потерял бы намного больше людей, если бы не догадался вовремя отдать Альтаиру меч – и приказ.

Глаза Рустама встретили лиловый взгляд ассасина. Какого же странного, дурного цвета у него глаза. Лицо Альтаира ничего не выражало. Не отводя взгляда, ассасин молча стряхнул с ятагана кровь.

– Нияз!

– Да, шимран-бей, – запыхавшийся шимридан уже был рядом. – Простите, шимран-бей. Они напали так внезапно...

Рустам резко отвернулся и, шагнув к паланкину, отдернул занавеску.

Дикий цветок из Ильбиана сидела, вжавшись в стенку своего ненадежного убежища, подобрав ноги, съежившись, будто змея, – вот-вот зашипит. Странно, подумалось Рустаму, откуда столь нелепое сравнение – не змея, скорее, перепуганный котенок. Ну и страху же она, должно быть, натерпелась. Он вдруг заметил, что занавеска паланкина забрызгана кровью.

– Ты цела? – быстро спросил он.

Лейла не шелохнулась, и Рустам с трудом подавил желание схватить ее за плечи и хорошенько встряхнуть – никогда его еще так не бесило ее молчание!

– Отвечай мне, женщина!

– Вовсе ни к чему кричать, шимран-бей, – раздался за его спиной примирительный голос. Альтаир стоял в трех шагах от него. Ятаган висел у него за поясом. – Прекрасная Лейла и без того довольно напугана. К тому же с ней случилось несчастье, разве ты не видишь?

Солнце палило, тело горело от жара недавней битвы, и все равно Рустама бросило в холодный пот.

– Что...

– Ах, какое горе, – сказал Альтаир, наклоняясь и вынимая из залитой кровью травы что-то цветистое. – Лейла-ханум потеряла туфельку. Уронила с ноги, когда закапывалась в подушки, стремясь укрыться от стрел. Она ведь не знала, сколь доблестные у нее защитники. Могу я вам помочь, моя госпожа?

Он говорил столь серьезно, столь торжественно и при этом такую нелепость, что Рустам вместе с остальными воинами лишь в изумлении смотрел, как ассасин подходит к паланкину, как склоняется к женщине и, небрежным жестом перехватив ее поджатую щиколотку, вытягивает ее из-под покрывал. Нежная, белая, словно молоко, плоть мелькнула из-под покрывала. Рустам, едва не вскрикнув от ужаса, торопливо отвернулся – и не увидел, как пальцы Альтаира быстро и ловко водрузили шитую жемчугом туфельку на трепещущую ступню ее владелицы.

– Вот так, – сказал ассасин. – Вот так, моя ханум! – и расхохотался, звонким, заливистым, радостным смехом.

Рустам обернулся к нему в потрясении. Все, даже Нияз, смотрели в потрясении на человека, только что совершившего страшное преступление и беспечно смеющегося над этим. И вдруг – Рустам готов был поклясться – Лейла что-то сказала. Голос ее был так тих, что он не мог бы в этом поручиться наверное, но в то же время почти не сомневался, что услышал нечто похожее скорей на змеиное шипение, чем на человеческую речь. А в следующий миг рука женщины, окутанная нарочно длинным рукавом, прикрывавшим даже кончики пальцев, метнулась вперед, схватила окровавленную занавеску паланкина и задернула ее с такой силой, что затрещала ткань. Ого! Вот так норов у дикого цветка...

Альтаир отошел в сторону и присел на корточки, все еще смеясь. Его глаза подозрительно поблескивали – словно неуемным хохотом он довел себя до слез. Рустам увидел, что наруч на его предплечье забрызган кровью.

– Ты понимаешь, что только что сделал?

– Еще бы. Я спас шкуру тебе и твоей ребятне, – ответил ассасин – и дорого заплатил бы за эти слова, если бы Рустама сейчас не заботило совсем иное.

– Дурак! Я не об этом! – воскликнул он. – Ты прикоснулся к наложнице Ибрагима-паши! Когда мы приедем в Аркадашан, тебе отрубят руки!

– Правда? – глянув на Рустама снизу вверх, удивленно спросил Альтаир. – Ну, что ж поделать... Ты сказал, что Ибрагим собирается сделать из меня евнуха. Если мне отрежут член, руки мне тогда будут уже ни к чему.

Рустам глядел на него, не веря своим ушам, как прежде не мог поверить глазам, – и вдруг снова услышал смех. Но на сей раз смеялся не Альтаир – сперва опасливо, недоуменно, а потом все громче и смелее смеялся Нияз. Рустам поглядел на своих воинов, уставших, но довольных – и битвой, и только что разыгравшимся на их глазах представлением, и – Альтаиром, способным в равной степени на драку, на безумство и на шутку. Вскоре уже все, во главе с Ниязом, заходились в хохоте – они хлопали ладонями по бокам и тыкали пальцами в раба, а тот сидел на корточках чуть в стороне, вкрадчиво улыбаясь, будто радуясь от души, что сумел их повеселить.

Богиня Аваррат, да что ж он за человек?!

– Встань, – коротко приказал Рустам.

Альтаир послал ему взгляд, исполненный невинного удивления, затем покорно поднялся. Смех солдат понемногу стих.