Зеркало Иблиса - Виктор Бурцев

– Ну вот сейчас наш бравый штурмбаннфюрер это и выясняет… – ответил Богер, садясь на песок и приваливаясь к снятому колесу. – У тебя сигаретки не будет?

– Возьми сам, в кителе, – сказал Каунитц, посматривая в сторону Ягера. – Лихо…

Пленные молчали.

Точнее, не так.

– Они не молчали, а мололи всякую чушь. Всякий вздор, которому бы не поверил даже новичок.

Штурмбаннфюрер Людвиг Ягер новичком не был. Если врать, так вместе, так, чтобы все концы сходились. А этого и в помине не было у четырех арабов, которых он допрашивал. Арабы путались, бредили о каких-то деньгах, которые есть в грузовиках, брали на себя все самые страшные грехи, обвиняли друг друга, клялись пророком.

«Грабить? Да! Хотели ограбить!»

«Убивать? Да! Всех хотели убить!»

«Зачем? Машины забрать! Хотели забрать!»

«Колеса вспороли?! Вспороли!»

«Зачем? Чтобы не уехали!»

«Зачем? Чтобы не убежали!»

«Зачем?!!! Убить всех хотели!»

– Пророком клянусь, все он, все Сулик, он сказал!!! Пойдем, сказал, отнимем деньги, золота там много! Воды! Оружия! Ох, не бей, господин! Ох!…

Это было вдвойне подозрительно – брать на себя обвинения… Да так легко… Не то чтобы это невозможно. Нет, это очень даже может быть, особенно в случае, когда хотят прикрыть малым грехом более значительный.

Ягер пошел на новый круг. Уже с тремя пленниками. Один ухитрился умереть, хотя штурмбаннфюрер делал все возможное, чтобы этого не произошло. Пленники не должны умирать случайно.

– Собака! – воскликнул Ягер, отпустив бессильную голову умершего. – Вы у меня заговорите.

И когда он с окровавленной монтировкой в руке подступил к трем оставшимся, они закричали, как дети, сбиваясь в кучу.

На их лицах был написан такой неподдельный ужас, что Ягер даже остановился, озадаченный таким поведением. Потом он понял, в чем дело…

Пленники кричали, надсаживая и без того сорванные голосовые связки, глядя ему за спину.

Людвиг медленно обернулся… И увидел Муамара, неслышно подошедшего сзади. Глаза Муамара…

– Стой! Держи их! – Это кричали часовые.

Двое пленников кинулись по пескам за ближайшие дюны. Обхватив головы руками, они бежали, вопя на разные голоса, словно увидели самого страшного шайтана…

Тот, что по вине Ягера уже не мог встать на ноги, полз за своими убежавшими товарищами, что-то крича им вслед.

Грохнули выстрелы. Две фигуры по-птичьи дернулись на фоне голубого неба. Ягер сплюнул. Догнал ползущего, прижал лицом к песку.

– Ты у меня, собака, все расскажешь. Ты будешь жить долго, достаточно долго, чтобы рассказать мне все. Слышишь, ты? Я буду тебя лечить, я буду тебя кормить, поить… И пытать так, что ты позабудешь все, но даже это расскажешь мне. Понятно?

Араб судорожно задышал. Потом поднял голову вверх, оскалился остатками зубов и обмяк.

– Эй… – Ягер потряс пленного. – Эй! Чертовщина!

– Он вскочил, пнул труп ногой.

– Ну! И от чего умерла эта сволочь?! Команда молча смотрела на него.

– Что вы вытаращились?! Я не нанес ни одной смертельной раны! Уж я – то в этом кое-что понимаю! Идиоты! – Он подскочил к Муамару, который собирался развести костер, чтобы вскипятить воду. – Почему они убежали?! Почему они убежали, черт подери?!

– Штурмбаннфюрер… – осторожно подал голос Фрисснер.

Ягер махнул рукой:

– Знаю я! Я его не трону, можете мне поверить, я не псих какой-нибудь. Я хочу получить ответ.

Муамар сделал два непонятных жеста и снова занялся костром.

Ягер опустил плечи, отошел к грузовику и повалился на песок рядом с Богером. Тот предложил ему сигарету. Макса явно поразили способности штурмбаннфюрера к допросу.

– Что он сказал?

Ягер пожал плечами, выдохнул клуб дыма:

– Он сказал… Он сказал, что они испугались. Бред какой-то… Испугались…

44

И Он подчинил вам то, что в небесах, и то, что на земле.

– Из лабораторий Виллигута, – сказал Зиверс.

Гиммлер сидел прямо, сосредоточенно глядя перед собой. Видимо, у него было не все в порядке со здоровьем в эти дни, черты лица заострились, кожа приобрела едва уловимый желтоватый оттенок. По слухам, которые были достовернее газетных сводок новостей, Гиммлер не спал несколько ночей подряд, день и ночь работая в своем кабинете. Зиверс знал, что это началось после Вевельсбурга, где рейхсфюрер проводил церемонию похорон одного из своих ближайших сподвижников. Что бы там ни произошло, но весь аппарат СС четыре дня лихорадило по полной программе. И теперь Зиверс собирался дать этой лихорадке дополнительный импульс.

– Вы, Зиверс, отдаете себе отчет в том, что говорите? – тихо спросил рейхсфюрер.

– Так точно!

– Не нужно сейчас этого официоза, Вольфрам… Вы пришли ко мне в частном порядке, и говорить мы будем именно так. Неофициально. – Гиммлер прищурился на какую-то точку на потолке, и Зиверс, ощутив сильнейший позыв обернуться, почувствовал себя неловко. Вот тебе и неофициальная беседа. – Я рад, что такой организацией, как «Анненербе», руководите вы, Вольфрам. Мне нравится то, как вы ведете дела, мне нравятся то, что ваши изыскания результативны.

– Далеко не все…

– Если бы это было так, я назвал бы вас шарлатаном. Никакие исследования не могут быть стопроцентно результативны. Тем более в той области, которой занимаетесь вы… Невозможно иметь положительный результат в том, что больше касается веры, нежели науки. И в данном случае одна удача доказывает больше, нежели сотня неудач.

Зиверс согласно кивнул головой.

– Это означает, что я доволен вашей работой, – подвел итог Гиммлер. – И фюрер тоже доволен. Я могу сказать это с уверенностью. Все его действия указывают на это. На операцию «Тангейзер» выделены средства, большие… И факт, что руководить ею было поручено Шпееру, указывает на то, что операции придается огромное значение. Кстати, вы знаете, почему именно «Тангейзер»?

– Нет…

– Вагнер. – Школьный учитель-гуманитарий внутри Гиммлера улыбнулся, и Зиверсу захотелось тут же улыбнуться в ответ. – Помните увертюру?

Нет… Я, пожалуй, не откажу себе в удовольствии и напомню…

Гиммлер встал, ножка кресла противно шваркнула по паркетному полу, подошел к стоящему у стены патефону. Одной рукой поднял крышку, а другой стал перебирать стоящие рядом в ящике пластинки.

– Где же она? Ага, вот. – Свет от люстры раздробился в черных дорожках шеллакового блина. – Послушайте…

Рейхсфюрер вернулся за стол, мельком кинул взгляд на бумажку и отложил ее в сторону.

– Звуки больше напоминают костер, который разгорается. Разгорается, чтобы поглотить весь лес, степь, небо… И все та же мелодия слышится в нем, все та же структура, только усиленная во много раз и так до самого последнего момента, до одного огромного вселенского аккорда! Можно вкладывать множество интерпретаций в это слово, но на самом деле истинная именно эта.