Красное колесо. Узел 3. Март Семнадцатого. Книга 3 - Александр Солженицын
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
ИЗВОЗЧИКИ. Извозопромышленники возбудили перед городской думой ходатайство об отмене установленной таксы. Дума удовлетворила…
Возникли и другие аукционы на революционные нужды. Сначала продавались стихи на смерть Распутина, затем – обгоревшие бумаги Охранного отделения.
В СИНОДЕ, 4 марта. Митрополит Владимир от лица всех присутствующих выразил радость освобождению Православной Церкви.
Члены Г. Д. – священники обращаются с братским призывом к православному духовенству всей России: немедленно признать власть Временного Комитета Думы и своим горячим пастырским словом разъяснить народу, что смена власти произошла для его блага и только при этом условии можно вывести Родину на путь счастья, благоденствия и процветания.
Поставщики Его Величества торопятся один за другим отказаться от почётного звания.
Лишние учреждения. Упразднена военно-цензурная комиссия…
НАСТУПЛЕНИЕ НАШЕЙ КАВКАЗСКОЙ АРМИИ продолжает развиваться. Перевал, открывающий дорогу в Месопотамию, нами занят. На Багдадском направлении…
УСПЕХИ АНГЛИЧАН В МЕСОПОТАМИИ…
В Московском Совете Депутатов. …Много аплодисментов вызвала речь французского офицера, что так же начиналась и революция во Франции… Необходимо ускорить изготовление снарядов…
Служащие московских сберегательных касс выражают безграничную радость по поводу совершившегося переворота.
…возбудить вопрос об уничтожении паспортов как документов, унижающих человеческое достоинство…
Московские парикмахеры приветствуют первого гражданина свободной России председателя Государственной Думы и выражают безпредельную радость…
К ПОБЕГУ КАТОРЖАН из Бутырской тюрьмы. …Уже задержано 1700 человек. Большинство находилось на Хитровом рынке и в харчевнях, многие сдавались добровольно. Некоторые взяты во время грабежа. Однако никто из шаек «Сашки-семинариста» и «Васьки-француза» до сих пор не задержан.
Когда арестованных полицейских вели по московским улицам, толпа еле сдерживала себя: «Сорвите с них погоны!», «Убейте их!», «Разорвите их на куски!» Милиция еле удерживала толпу от самосуда. За весь недолгий путь городовые были предметом самого злого и вполне понятного издевательства.
ЕВРЕЙСКИЙ МИТИНГ. Московские евреи на днях собирают митинг.
Новое управление Московской губернии. …Прежний вице-губернатор отправлен в Бутырскую тюрьму.
СЛОНЫ-ДЕМОНСТРАНТЫ. Вчера на Тверской – необыкновенное шествие: два слона и верблюд, на попонах – приветствия народному представительству, а за ними – на колеснице стоя, известный клоун и дрессировщик Дуров, так много пострадавший при прежнем режиме.
412
Подполковник Тихобразов и Государь.Холодный ветер не утихал, и за ночь и утром дул настойчивый, привязчивый, надувая что-то.
А когда совсем рассвело – открылся такой вид, будто Государя в Ставке не было: перед входом в губернаторский дом не было парных часовых. Перед дворцовым сквером не слонялись агенты в штатском. Только остались два жандарма у изгороди дворца.
А над зданием ратуши через площадь висел большой красный флаг.
С 8 часов утра подполковник Тихобразов вступил в суточное дежурство, занял комнату дежурного в нижнем этаже, рядом с телеграфным залом.
Проверил шифры. Обошёл первый и второй этажи.
Из окна второго этажа наблюдал сцену: перед оградой дворца собралась кучка штатских, скорее торговых, они сильно жестикулировали и, кажется, восклицали, и всё добивались идти внутрь, а жандармы их не пускали. Затем кто-то пошёл в губернаторский дом. Вернулся – и убеждал собравшихся. И наконец нехотя, неуверенно они разошлись.
За это время в штабе стало известно значение сцены: это приходили взволнованные поставщики, требуя денег, опасаясь, что Государь теперь обанкротился и не заплатит им.
Тихобразов покраснел, как если б это он сам приходил требовать.
Только бы, пока они стояли, Государь не увидел бы в окно и не узнал бы этого позора.
Но из окон своего кабинета он мог наискось и видеть.
Тихобразов волновался: придёт ли Государь, как всегда, к половине одиннадцатого, выслушивать доклад Алексеева? Это казалось невозможно! – но вместе с тем так привычно. И если придёт – то как его титуловать?
Тихобразов любил Государя. Он считал его поразительно простым и отзывчивым, как не бывают в царском положении. А пожав его руку вчера, был непомерно счастлив, как неловко при таком горьком поводе. За полтора года Государь всех их тут, в Ставке, знал, и Тихобразова называл «маленьким капитаном», даже и произведенного в подполковники.
В начале одиннадцатого он стал на втором этаже близ удобного окна и наблюдал – будет ли Государь идти.
Да! Появился – точно-точно как всегда, но шёл совершенно один, как никогда не ходил, – без дворцового коменданта, и без дежурного конвойца, только флигель-адъютант сопровождал его.
Он был, как и вчера, в пластунской черкеске, без шинели.
С офицерским умением Тихобразов точно рассчитал свой выход – так, чтобы встретить Государя снаружи близ угла генерал-квартирмейстерской части.
Но! – он не смел держать глаз вскинутыми как всегда, – чтобы не увидеть царского одиночества…
И в двух шагах перед Государем, когда остановился и тот, – Тихобразов не посмел поднять глаз выше царских уст: из страха нескромно заглянуть через глаза в душу несчастного монарха.
– Ваше Величество! – доложил он, а голос его дрожал. – За время дежурства по управлению генерал-квартирмейстерства никаких происшествий не случилось! Дежурный подполковник Тихобразов.
И повернулся во фронт, давая императору дорогу.
Государь опустил руку от козырька и пошёл в штаб.
Так лицо Государя и осталось неувиденным.
Тихобразов следовал в двух шагах за ним и оставил его внизу лестницы, ведущей наверх.
413
Утро Государя в Ставке. – Последний доклад Алексеева.А спал – опять хорошо, и сон возвращал здоровье духа. Потому спал хорошо, что как ни раздавлена душа, – а ничто не совершено против совести. Ужасный, крушительный шаг – а не против совести.
Ещё и потому стало много спокойней, что вечером, преодолев свою нелюбовь к телефону, просил попытаться соединить с царскосельским дворцом (это, очевидно, шло теперь не только через Петроград, но и через думский контроль). Долго соединяли – и вдруг удалось. И Николай услышал далёкий, слабый, еле внятный, непохожий – но голос своей Аликс. И – затрепетало сердце, как всегда волновался он при каждой новой встрече с ней. И – сжалось, что горько упрекнёт…
Но Солнышко Аликс не упрекнула его ни намёком, только хотела успокоить и передать любовь.
А ещё сказала, что казаки вовсе не предали, были на местах при дворце, это какая-то сплетня.
И от этого очень возродилось сердце. Ничто так не убивает, как измена. Ничто так не поднимает, как верность.
Во Пскове – ему изменили. Рузский – изменил. Оплёл, оморочил. (А как он верил ему! – и неудачу под Лодзью и на левом берегу Вислы свалили на Ренненкампфа. А виноват был Рузский.)
Николаша – изменил. Брусилов – изменил. И Эверт.
Не поворачивалась мысль упрекнуть и Алексеева. Столько работали вместе и так хорошо. Такой добросовестный, немудрящий, честный. Что-то он засуетился просто, напутал.
Сегодня утром пришла и дорогая телеграмма от Аликс, ободрительная. Вчерашняя, когда уже узнала всё.
И очень подбодрила ночная телеграмма Хана Нахичеванского. Ах, любимая гвардейская кавалерия!.. Ах, сколько верных и любимых оставлено!
Но почему подбодряющие голоса всегда опаздывают?.. Почему они не достигают вовремя?.. Как и в чёрный октябрь Пятого года…
И вопреки погоде, это редко: вчера, в ясный морозный день, стояло отчаяние колóм, холодной горой. А сегодня, в унылый ветреный, смягчилось.
Даже – проходило. Хотя в груди сплелась такая сложность – не высказать. И ещё хуже он понимал: что же произошло во Пскове?
Чего только не может вынести сердце! – даже проходило.
И дал телеграмму Аликс: что отчаяние – проходит. Чтоб и её укрепить.
А тут уже – подъезжала из Киева и Мамá, разделить его горе и одиночество.
Чего совсем не ожидал: что отречение не откроет ему пути в Царское Село. Теперь он – частное лицо, отчего же могут не пустить к семье? А вот получалось, что не пускали.
И неизвестно, кто запретил, а ехать нельзя. И неизвестно, к кому обращаться.
Сперва – туда, и чтобы дети выздоровели. А потом, очевидно, пока всё уляжется и до конца войны – надо будет уехать в Англию. Совсем недавно, в феврале, Николай написал хорошее письмо Джорджи. Он несомненно будет рад принять их всех в Виндзоре.
