Охота - Эндрю Фукуда

Гости, пропустившие уже не по одному бокалу, чокаются и стучат по столам.

— Сегодня мы празднуем, чтобы почтить благородный жест нашего любимого Правителя, благодаря мудрому правлению которого эта Охота стала возможной. И мы отпразднуем! Ни в чем себя не ограничивая! Днем у нас будет довольно времени, чтобы сон излечил последствия любых излишеств! — По залу разносится звук поскребывания запястий.

Директор слегка пошатывается, и я понимаю, что он уже выпил слишком много.

— А сейчас, на случай, если кому-то из вас придет в голову мысль… как бы это сказать… «неофициально» присоединиться к Охоте, я вынужден взять на себя тяжкое бремя и разочаровать вас. Все окна и двери в этом здании будут накрепко заперты за час до заката. Вы будете попросту не в состоянии покинуть его до конца Охоты.

Он театральным жестом встряхивает свой бокал, глядя сквозь него на свет ртутной лампы.

— За некоторое время до того как здание будет заперто, охотников отведут в некое тайное место. С закатом, настолько рано, насколько каждый из них осмелится, они отправятся в Пустоши в погоню за геперами. И тогда, — он повышает голос, — самая захватывающая, самая азартная, самая кровавая, самая жестокая Охота на геперов начнется!

Зал взрывается щелканьем позвонков, шипением и звуком бьющихся бокалов.

По окончании речи, пока гости успокаиваются, на край пространства для танцев выходит струнный квартет. Он играет какую-то барочную мелодию в медленной современной аранжировке. Пары, одна за другой, струятся в центр зала. Где-то посреди первой мелодии я замечаю, что Тощий поднимается со своего места. Он по-прежнему не сводит глаз с Пепельного Июня. Идя к ней, он высовывает язык и облизывает губы. Я отталкиваю стул и быстро, обгоняя его, подхожу к ней. Она сидит в ожидании, выпрямившись, сложив руки на коленях и вскинув голову.

Когда я подхожу, она поднимает подбородок еще выше и искоса смотрит на меня. Мне показалось, или она слегка улыбнулась, едва обозначив ямочки на щеках? Я предлагаю руку, и она принимает ее, грациозным движением поднимаясь на ноги. Мы идем мимо Тощего, который застыл, неуклюже сгорбившись.

Как будто специально для нас квартет начинает играть новую мелодию, более романтичную. Вокруг раздаются шепотки, и все остальные пары расступаются, оставляя в центре нас — пару охотников. Этот зал наш. Неожиданно все взгляды прикованы к нам. Несколько фотографов с камерами на изготовку занимают места поудобнее. Я поворачиваюсь к Пепельному Июню и вижу страх в ее глазах: ни я, ни она не хотели такого внимания. Но уже поздно отступать. Я подхожу ближе и почти чувствую исходящие от ее тела волны жара. Несмотря ни на что, я ощущаю, как будто какая-то недостающая деталь со щелчком встает на место. Нас притягивает друг к другу, как если бы наши сердца были мощными магнитами с противоположными полюсами.

Вспоминая все, чему меня учили в школе, я сжимаю руки в кулак, сплетая пальцы с пальцами ее стиснутых рук. В школе я ненавидел уроки танцев, меня пугала необходимость находиться так близко от кого-то, я постоянно боялся, что не сбрил какой-нибудь волосок. Но сейчас, рядом с Пепельным Июнем, я свободен от страха. И свободен чувствовать мягкость ее кожи, тепло и аромат ее тела, ее дыхание, которое легонько щекочет мне шею. Я смотрю в ее сияющие зеленые глаза, мне хочется прошептать ей все это, но вокруг слишком много народу, и музыка играет слишком тихо.

Я настолько захвачен моментом, что почти забываю о необходимости все-таки начать танцевать. Я сжимаю ее пальцы, давая понять, что готов. Она сжимает мои в ответ, и мы начинаем. У нас на удивление неплохо получается, если учесть, что мы с ней никогда раньше не танцевали вместе. Наши тела двигаются синхронно, расстояние между нами, пусть и небольшое, остается неизменным. Наши ноги следуют музыке и почти не сталкиваются, касаясь пола в нескольких дюймах друг от друга, не ближе. На уроках в школе танец казался мне просто списком движений, которые нужно выполнить, но с Пепельным Июнем я словно плыву по волнам, поставив парус и заботясь только о том, чтобы не останавливаться. В конце танца я отпускаю ее, она трижды оборачивается вокруг своей оси, подняв над головой изящные длинные руки. Она дразнит меня, волосы соблазнительно падают ей на лицо, глаза словно пускают стрелы. От столов доносятся восхищенные вздохи.

Я и сам не удерживаюсь, шепчу ей что-то восторженное.

Начинается следующая мелодия, и мы с Пепельным Июнем расходимся. Пришло время обязательных танцев с женами чиновников, которые осаждают меня, в то время как их высокопоставленные мужья слишком мало интересуются танцами или женами (или и тем, и другим), чтобы ради этого вставать из-за стола. Бесконечные танцы и светская болтовня выматывают меня, и вскоре я чувствую, что на лбу начинает выступать пот. Мне надо отдохнуть, но меня ждет еще слишком много женщин.

— Вы не чувствуете запах? — спрашивает моя партнерша. Мы танцуем уже минуту, но я толком замечаю ее только сейчас.

— Нет, ничего особенного не чувствую.

— Так сильно пахнет геперами. Не представляю, как вы можете на чем-то концентрироваться. Знаю, говорят, что со временем к этому можно привыкнуть, но запах такой сильный, будто гепер стоит прямо передо мной.

— Иногда, когда дует западный ветер, он приносит запах от Купола.

— Не сказать, чтобы сегодня было ветрено. — Она бросает взгляд на открытые окна.

Следующая выражается еще прямее.

— По-моему, тут где-то есть гепер, — заявляет она, — пахнет почти невыносимо.

Я говорю ей про западный ветер.

— Нет, нет, — возражает она, — пахнет так, будто этот гепер — вы!

Я чешу запястье. Она, к счастью, тоже.

Мелодия заканчивается, она приседает в реверансе, я кланяюсь. Следующая дама уже спешит ко мне. Быстрое движение, и кто-то загораживает ей дорогу. Это Пепельный Июнь. Судя по выражению глаз, она знает, что происходит, и встревожена. Дама разочарована и готова начать жаловаться, но вовремя понимает, кто перед ней, и отступает. Мы с Июнем начинаем танцевать. Снова раздаются щелчки камер.

На этот раз танец не доставляет мне никакого удовольствия. Мы постоянно думаем об окружающих, о пленке пота, которая вот-вот выступит у меня на лице, о запахе, который я источаю. Я слишком много танцевал. Когда мелодия заканчивается, я говорю Пепельному Июню (громко, чтобы все остальные слышали), что мне надо в уборную. Не знаю, что в этом толку, но у меня больше нет сил на танцы, мне нужно сделать перерыв, чтобы тело немного охладилось. Она говорит, что будет ждать.

Я отдыхаю и делаю свои дела у писсуара, когда в туалет кто-то заходит. Он встает рядом со мной, хотя все остальные писсуары свободны. Откровенно говоря, в туалете больше никого нет.