РОС: Забытый род - Гарри Фокс

Тишина за столом была густой, как соус на серебряном блюде. Амалия, обычно безупречная и властная, вела себя… странно. Она не смотрела мне в глаза, опустив взгляд на свою тарелку. Ела с преувеличенной аккуратностью, словно боялась уронить крошку или издавать звуки. Вилка в ее тонких пальцах казалась вдвое тяжелее. Она робко подносила крошечные кусочки дичи ко рту, словно пробуя что-то неизвестное, робко жевала, словно боясь привлечь внимание, и аккуратно глотала, напрягая горло. Питье вина тоже превратилось в церемонию: крошечные глотки, легкое покашливание, быстрый взгляд на меня — и снова в тарелку. Казалось, она уменьшилась в размерах, съежилась в своем роскошном багровом бархате. Эта новая, робкая Амалия была куда тревожнее прежней, уверенной в себе стервы.

Молчание тянулось. Только треск дров в камине и тихий звон серебра. Я ловил себя на том, что наблюдаю за ней больше, чем ем. Что с ней? Испуг? Стыд? Или какой-то… новый, изощренный план?

Наконец, она отодвинула тарелку, почти не тронутую. Встала. Движения были плавными, но без привычной кошачьей грации — скорее, осторожными.

— Лекс… — ее голос звучал тихо, почти неуверенно. — У меня… у меня есть для Вас подарок. В знак… признания. И извинения.

Она отошла в дальний угол комнаты, где стоял мольберт, накрытый темной тканью. Сняла покрывало с почти театральным жестом, хотя в ее глазах читалось не торжество, а… робкая надежда?

Я встал и подошел ближе. И остолбенел.

Картина.

Не эскиз. Не набросок. Полноценная работа. Масло? Темные, насыщенные тона, игра света и тени. Стиль… реалистичный, с легкой готической мрачностью. И сюжет…

Это был я. Яснее ясного. Мое лицо, поза, даже выражение — сосредоточенное, властное. Я стоял… обнимая Амалию. Она была изображена в своем обычном строгом платье, слегка прижавшейся ко мне, с выражением… странной смеси покорности и обожания на лице. Но самое шокирующее было в другом:

Я был абсолютно гол.

Каждая деталь была выписана с пугающей анатомической точностью. Мускулатура, тени на коже… и, конечно же, мой «друг». Который на картине выглядел так, словно отчаянно пытался сжаться, спрятаться и буквально уйти внутрь меня от смущения или ужаса. Эффект был одновременно комичный и сюрреалистично-жуткий.

— Как… — я выдохнул, ошеломленный. — Как ты успела? Меньше дня! Это же…

— Хобби, — прошептала Амалия, скромно теребя прядь белоснежных волос. Ее щеки слегка порозовели. Она явно гордилась работой. — Я… я быстро рисую. Когда есть вдохновение. И утром… после подвала… после того, как Вы… — она запнулась, не решаясь сказать «повалили меня на стол», — …мне было что запечатлеть. Вам… нравится, господин?

Я уставился на картину, потом на нее, потом снова на картину. Мой голый зад и «друг», пытающийся стать невидимкой, смотрели на меня с холста с пугающей отчетливостью.

— А почему я голый, — спросил я с ледяной вежливостью, — а ты в одежде? Несправедливо как-то.

Амалия смущенно опустила взгляд, но в уголках губ играла едва уловимая улыбка.

— Я… я бы тогда Вам не показала бы картину, — призналась она честно. — И… это подчеркивает Вашу первородную силу. Вашу… мощь. Неприкрытую. Истинную.

Я посмотрел на «мощь» на картине. На то, как она отчаянно пряталась. В голове всплыл образ Виолетты, которая, пока я был в отключке, инстинктивно прикрыла мне пах ладошкой при виде Аманды. «ДА ПОЧЕМУ ОНИ ВСЕ ЗАФИКСИРОВАНЫ НА ЭТОМ?!» — закипело внутри. — «Ах! Черт бы их всех подрал!»

— Да, мощь… чувствуется, — процедил я сквозь зубы, стараясь сохранить лицо. — Достойная работа, Амалия. Техника… впечатляет. Хотя, честно, я бы кое-какие штрихи добавил. Например, штаны. Или хотя бы фиговый листок размером с одеяло.

Но Амалия уже сияла. Моя критика явно не достигла цели. Она с гордым видом демонстративно повесила картину на видное место у камина — прямо напротив кресел. Теперь мой голый силуэт с «сжимающимся другом» и Амалия в моих объятиях стали неотъемлемой частью интерьера. Отличный фон для деловых переговоров.

— Эх… — вздохнул я, отводя взгляд от шедевра. — Ладно. О делах.

— Да, — оживилась Амалия, ее робость как рукой сняло при смене темы. Она подошла к массивному шкафу из черного дерева и вытащила кипу бумаг толщиной в добрый локоть. — Это отчеты за последний год. Графики служб стражниц. Схемы постов, ротации, логистика оружия и припасов. — Она с грохотом водрузила стопку на стол рядом со мной. — Для начала я хотела бы, чтобы Вы разобрались в устройстве нашей структуры охраны. Вникли. Может быть, внесли свои коррективы. — Она сделала паузу, и в ее голосе вновь прозвучала едва уловимая, но знакомая нотка неодобрения. — Учитывая, что первой Вы… выбрали Виолетту… — она едва заметно поморщилась, прошептав себе под нос: «…такой себе выбор…» — Вам будет полезно это знать. Чтобы понимать, чем Вы… управляете.

Я тяжело вздохнул, открывая верхнюю папку. Цифры. Имена. Графики. Расписания патрулей вокруг Аспидиума. Списки вооружения «Стальных Кобр». Отчеты о нарушениях… Это был океан бюрократии. Я начал листать, пытаясь уловить суть, чувствуя, как цифры плывут перед глазами.

И тут она подошла. Скользнула, как тень. Не спереди, а сзади. Ее руки легли на спинку моего кресла. Я почувствовал, как ее тело наклонилось, ее голова склонилась через мое плечо. Белоснежные волосы, пахнущие горьковатой полынью и чем-то дорогим, убранные за ушко, обнажили шею. Ее дыхание коснулось моей кожи. Запах духов — густой, дурманящий, опасный — ударил в нос, смешиваясь с запахом старой бумаги.

— Вот здесь, — ее шепот прозвучал прямо у моего уха, теплый и влажный. Ее палец с безупречным черным лаком тронул строчку в отчете. — …смотрите. Нестыковка в поставках арбалетных болтов на Северный бастион. Капитан третьей роты, Марго, всегда завышает запросы. Нужно урезать. И здесь… — палец скользнул ниже, почти касаясь бумаги, — …график ночных патрулей у Лесных ворот слишком редкий. После инцидента с арахнидами его нужно уплотнить. Аманда жаловалась…

Она продолжала шептать, ее губы почти касались моего уха. Каждое слово — дельное замечание, подсказка, совет. Но способ подачи… Ее близость, ее дыхание, ее запах, ее волосы, почти касающиеся моей щеки… Это была не помощь. Это была провокация. Испытание на прочность. На фоне картины с моим голым и сжавшимся «другом» это выглядело особенно издевательски.

Я сидел неподвижно, стараясь сосредоточиться на цифрах, а не на тепле ее тела за своей спиной и не на дурманящем шепоте в ухо. Перстень на пальце начал слегка вибрировать. То ли от напряжения, то ли от смеха Аспида в глубине сознания. Амалия явно играла в свою игру. И правила были все те же — опасные