Потрясение - Лидия Юкнавич

от этих мест, в городах, где правят корпорации, яды, смерть и война, вдали от миллионов людей и миллиардов видов растений и животных, обитающих за пределами городов? Что вы делаете? Вы позволяете им умереть.

– Могу я как-то помочь? – Лайсве чувствовала себя ничтожной. Не размером. Душой.

– Что ж, – сказал червь и наклонил головку к головкам других червей. Они словно совещались. – Т ы можешь выдернуть эти тигровые лилии. Этим ты облегчишь нам работу. Но слушай, говорят, ты сама ищешь лилию?

Лайсве уже начала выдирать цветы, скидывая в кучу их трупики с обмякшими головками, но тут остановилась.

– О чем ты, червь? Какую лилию?

Червь изогнул свою головку в форме вопросительного знака.

– Черепахи рассказали. Ты ищешь девушку, да? Она и есть твоя лилия. Она работает примерно в двух милях отсюда, кажется; ты можешь дойти пешком. Но сейчас ее нет на работе. Она почти всегда обедает у фонтана в ботаническом саду. Даже когда идет дождь. Люди такие глупые. У нас другая система мер и расстояний, но, по моим подсчетам, одна-две мили пешком, не больше, и ты окажешься там. А наша система мер – это сколько земли можно съесть, переработать и взрыхлить, но ты не поймешь наше исчисление. Хотя советую как-нибудь попробовать.

– Что попробовать?

– Есть землю, – ответил червь. Другие черви залились тонким смехом.

– А, это. Я пробовала. В детстве я ела землю горстями; зачерпывала и ела. И яблочные огрызки. И семена. Бумажные шарики. И монетки, – ответила Лайсве. – Отец сказал, это называется пика. Не знаю, зачем вообще называть такие вещи.

– Ясно. Значит, у нас есть что-то общее. Советую также попробовать дружить с землей, а не уничтожать ее, плодясь в огромных количествах. Вы, люди, так самонадеянны! Что за бесполезные существа! Ладно. Тебе надо в ту сторону. Или просто помедитируй на слово «лилия»… Уж не знаю, что ты за девочка, но иногда человеческие мальки путешествуют иначе, я заметил. Но стоит представителю вашего вида достигнуть зрелости – пиши пропало. Вы становитесь все равно что мертвыми. Впадаете в стазис. Варитесь в котле своих переживаний.

– Я путешествую по воде. Вперед и назад во времени, – сказала Лайсве.

– Что ж, если не хочешь идти пешком, есть канализация, – предложил червь. – Хотя я не подумал, возможно, ты не захочешь плыть в отходах… Люди такие брезгливые, но только чем тут брезговать? Это же ваша собственная органика.

Черви снова хором захихикали.

– Ну ладно. Я работать. – Червь присоединился к своим братьям, сестрам, матерям и отцам, и вместе они взялись за труд. А Лайсве зашагала в ту сторону, куда влекло ее воображение. Звуки копания постепенно оставались позади. Перед глазами Лайсве возник фонтан с русалками, морскими раковинами и черепахами, из пасти которых текла вода. Картина манила ее, как маяк.

На улицах этого города в этом времени ветер гонял мусор по тротуарам. Чем ближе она подходила к зданиям, к городским кварталам, внутри которых эти здания стояли в ряд, тем более блеклыми становились краски, и наконец все стало монохромным. Ее окружил запах бетона, стали, палаток с хот-догами и выхлопных газов. Она шагала, а машин становилось все больше. Уличные фонари, цоканье каблучков по тротуару. Деревья, высаженные в ряд, необычайно ровные кусты и лужайки. Здесь все было так упорядочено, что у нее заболел живот. Это время казалось ей знакомым, не так и давно оно было по сравнению с ее собственным временем; вот только дома стояли еще целыми, электричество, кажется, работало, а люди все еще ходили на работу, ездили куда-то, что-то покупали. Их труд был спрятан за костюмами, небоскребами и бетонными коробками казенных зданий. Здесь и ветер дул иначе: человеческие постройки сбивали его с курса. Сам город сбивал его с курса. Песню ветра заглушал рев моторов, визг шин по тротуару, клаксоны, свистки, редкий вой сирен.

Лайсве слышала голоса проходивших мимо людей.

А потом услышала воду.

Сначала услышала, потом увидела: фонтан, точно такой, каким она его представляла. На круговой мраморной скамье сидела женщина в костюме, подобрав под себя ноги, как голубь. Но внимание Лайсве привлекла не она, а фонтан, ибо он был великолепен. Тела трех нереид – морских нимф – поддерживали чаши, расположенные над их головами и внизу. На самом верху красовалась корона; из нее изливались грациозные потоки воды и перетекали из чаши в чашу. Фигуры стояли на постаменте, украшенном ракушками. А у самого основания струи воды вырывались из пастей… да, Бертран не соврал, когда сказал: «Иди к фонтану, где вода льется из пастей трех черепах».

Табличка гласила: «Фонтан света и воды», но Лайсве видела в этой скульптуре только одно – свою мать. Даже не мать, а символ, переосмысленный архетип. Ум и сердце ее успокоились. Она нашла то самое место. Теперь она в этом не сомневалась.

Женщина сидела и ела сэндвич. Она выглядела какой-то помятой – не одежда, а ее лицо. Ее что-то тревожило; не настолько, чтобы на лбу залегли глубокие морщины, но и легким беспокойством это тоже назвать было нельзя.

Лайсве подошла к ней. С шеи женщины свисал ремешок, а на нем висел бейджик с ее крошечным портретом. На нем она тоже выглядела помятой. Лилли Юкневичус, гласила подпись. Лайсве уставилась на нее.

– Тебе что-то нужно? – спросила женщина, и в ее голосе слышалась тревога.

– Нет, но у меня есть для вас кое-что важное. На обмен, – сказала Лайсве.

– О, – рассеянно отвечала женщина, открыла сумку и стала рыться в ней как будто в поисках еды. – Послушай, я…

Лайсве не отступала.

– У вас что-то есть для меня? – Она чувствовала: то, что ей нужно, совсем рядом. – Вы же Лилли? – Лайсве указала на бейджик.

Женщина продолжала рыться в сумке. Наконец она тяжело вздохнула – мол, нет, не нашла; отчасти театральный вздох, отчасти искренний вздох облегчения.

Лайсве села рядом с Лилли. Та немного отодвинулась, видимо, испугавшись, что девочка села так близко.

– Посмотрите в мешке, – сказала Лайсве.

Лилли уставилась на Лайсве, и та прочла на ее лице то, что женщина пыталась скрыть: можно мне спокойно съесть сэндвич? Но что-то случилось, пока они смотрели друг на друга и взгляд девочки держал ее за сердце. Не отрывая глаз, Лилли запустила руку в коричневый мешок и достала яблоко, которое там лежало. Протянула его девочке, и та медленно и молча потянулась под рубашку и достала странную лиловатую закрученную веревку непонятного происхождения. Похоже, они на самом деле совершали какой-то обмен. О Господи. Что это такое? Гнилое мясо? Дохлая змея? Возьми