Потрясение - Лидия Юкнавич

еще рано. Тот еще не выплыл на поверхность.) Лайсве вспомнила рисунки индейцев в учебниках истории. В этих учебниках была одна сплошная ложь: о людях, вещах, животных и земле. То, что называлось «историей», на самом деле было рассказом о завоеваниях. О том, как захватить и удержать то, что тебе не принадлежало, и уничтожить то, что захватить не удалось.

Под шитой белыми нитками ложью о том, что Покахонтас спасла жизнь английскому капитану после пленения его Опечанканохом, под романтической легендой о том, что она таскала еду колонистам, чтобы спасти их от голодной смерти, под мифом, гласившим, что она служила у англичан кем-то вроде эмиссара, скрывалась другая история. История о девочке, при рождении нареченной Амонуте; девочке, которую называли Матоакой, прежде чем английские колонисты не похитили ее, и тогда, чтобы выжить, она приняла христианство. Под этой ложью также скрывались сотни других историй, которые могли произойти с этой девочкой. Мало ли в мире историй? Что ей пришлось пережить? Какие храбрые поступки она совершила? Чего желала? Что ее радовало? И кто из нас мог бы вернуться и восстановить настоящие истории девочек, о которых теперь рассказывают небылицы?

Пуповина под рубашкой Лайсве как будто чуть шевельнулась.

Она открыла глаза и прочла надпись на табличке.

ОТРАВЛЕНИЕ ИНДЕЙЦЕВ НА МИРНОМ СОБРАНИИ

Текст на табличке гласил, что в мае 1623 года другой английский капитан с отрядом солдат прибыл из Джеймстауна на встречу с индейскими вождями на территории племени памунков. Вожди возвращали пленных англичан, захваченных в прошлом году в ходе набегов Опечанканоха на прилегающие к землям племени английские поселения вдоль соединявшихся в том месте рек. На встрече англичане предложили поднять тост за заключение сделки, налили индейцам отравленного вина и открыли огонь, ранив сто пятьдесят человек, в том числе самого Опечанканоха и вождя чискиаков. Англичане надеялись убить Опечанканоха, и в ложном донесении о происшествии даже сообщалось, что им это удалось. (На самом деле его убили лишь в 1646 году.)

Лайсве плюнула на туристическую табличку; она не знала зачем, но табличка была статичным маркером истории, и это ее разозлило. Река же, напротив, ее совсем не злила. «Спасибо, река, что привела меня сюда», – шепнула она ей. «Спасибо, деревья, что являетесь свидетелями человеческой глупости». В отличие от людей, реки, деревья и животные всегда понимали ее правильно.

В своей жизни Лайсве встретила лишь троих людей, кто почти понимал ее систему бытия: Джозефа, которого ей предстояло встретить в ближайшем будущем, когда он был моложе, а она старше, чем сейчас, и которого она знала в настоящем, когда она была моложе, а он старше; Аврору, которую она встретила в далеком прошлом и та сказала: «Что ж, в твоей истории нет ничего более невероятного, чем в сказке о глупом старце, что живет на небесах, насаждает всем свои заповеди и вторгается в женские тела»; и свою мать, канувшую в воду. Ее совсем не волновала разница в эпохах, возрасте или то, что у них была совсем разная жизнь. Эти люди никогда ее не отвергали и никогда в ней не сомневались; они понимали, что время движется, или были людьми, для которых жизнь уже не имела начала и конца. Бытие не представлялось им более важным, чем небытие; они не боялись смерти.

Однако ее отца среди этих людей не было, и при мысли об этом у Лайсве болело сердце. Ее отец мог жить и умереть лишь в пределах настоящего времени, и поэтому их любовь друг к другу была смертна. Ее водная мать сказала: Послушай, любовь моя. Ты не можешь спасти своего отца, брата, меня и любого человека в мире, как бы тебе ни хотелось. Но бытие умножается и пребывает в движении. В этом красота жизни. Не смерть, а энергия в постоянно изменчивом состоянии.

В душе ее отца зиял разлом, куда он, должно быть, проваливался во время своих припадков. Лайсве верила, что это место существует на самом деле, как те места, где жили сны, горе, боль и экстаз. Она верила, что эти места обладали вибрирующей пульсацией, которую чувствовали лишь некоторые люди, хотя животные, деревья, вода, грязь, небо и космос тоже были вплетены в эту ткань. Она верила и в то, что сказала ей водная мать: Послушай, любовь моя… у тебя есть одна полезная способность. Ты умеешь двигать время. Перемещаться во времени вперед и назад. Ты можешь стать свободнотекущей формой, пребывающей в движении, мостком между бытием и пространством за гранью бытия. Ты ничей герой. Ты – живой момент между временем и водой.

Но что это за пространство за гранью бытия? А живой момент между временем и водой – реальное ли это место? Где или когда оно находится? И как там оказаться?

Завтра она отнесет пуповину тому, кому она нужна. Сегодня же она легла под сикомором, стоявшим напротив рощицы из семи кленов. Зарылась в покров из листьев лириодендрона тюльпанового, линдеры смоляной.

Она думала о животных и о том, как после геологических катастроф или внезапных изменений окружающей среды у животных одного вида за короткое время развиваются многочисленные вариации. Будь то метеор, упавший на Землю, резкое истончение озонового слоя, вызвавшее таяние ледников, Великий разлив и социальный коллапс наций – любое из этих событий могло привести к расщеплению вида, и внутривидовая эволюция пошла бы разными путями. Любое расщепление вида, которое можно объяснить анагенезом, можно также объяснить кладогенезом.

Так, гиракотерий эволюционировал и стал

Мезогиппусом, который эволюционировал и стал

Меригиппусом, который эволюционировал и стал

Плиогиппусом, который эволюционировал и стал

Лошадью, прямым потомком гиракотерия, претерпевшим небольшие постепенные изменения в течение длительного времени, например от трехпалой стопы к копыту.

Но могло быть и так:

Гиракотерий вымирает.

Предок Х эволюционирует, и появляется мезогиппус.

Мезогиппус вымирает.

Предок Y эволюционирует, и появляется меригиппус.

Меригиппус вымирает.

Предок Z эволюционирует, и появляется плиогиппус.

Плиогиппус вымирает.

Появляется лошадь и сочетает в себе признаки семи сохранившихся видов, которые расщепились и разветвились на новые.

Когда Пангея расщепилась на Лавруссию на севере и Гондвану на юге, из которых образовались континенты, вместе с землями расщепились и виды.

У белых и бурых медведей и вымершего евразийского бурого медведя общий предок. Образование ледников усложнило миграцию на юг, изолировав эти виды. Когда ледники растаяли и климат начал меняться быстро и радикально, гибридизация бурых и полярных медведей не заставила себя ждать.

Лайсве представила Гавайский архипелаг. Ее воображение нарисовало откалывающиеся друг от друга острова, на каждом из которых формируется своя экология. Она