Гранд-отель «Европа» - Илья Леонард Пфейффер

Несколько дней спустя Марко снова позвонил мне. Хорошие новости. Мало сказать хорошие, прямо-таки великолепные. Мне стало страшновато. Оказалось, что Марко переговорил с обеими парами и они готовы с нами поработать. Кроме того, он связался с моим менеджером, и они выбрали дату, которую как раз можно совместить с организованным для меня по такому случаю выступлением перед дамами из книжного клуба в Дренте.

— Скажи, Марко, ты сам это придумал?

— Да. Классная мысль, правда? Они оплатят тебе стоимость перелета.

— Это и есть твоя великолепная новость?

— Нет, Илья, слушай дальше. Я стал прикидывать, где бы устроить встречу. Спросил у Баса с Ивонной, что они думают, и они предложили собраться дома у Тома с Брендой.

— Это гениально, Марко!

— А знаешь, где они живут?

— Нет, Марко. Не томи!

— Бас с Ивонной живут в самом обычном доме с солнечной гостиной в Стейнвейке. С точки зрения нашего фильма не слишком интересно.

— Да уж.

— А вот Том с Брендой живут в Гитхорне.

— В Гитхорне?

— Уловил?

Шофер, забравший меня из аэропорта, въехал в Гитхорн по улице Белакервех и остановился, чтобы высадить меня у магазина «Спар» на площади Согласия.

— Дальше на машине нельзя. Ресторан «Соломенная хижина» здесь рядом, на набережной канала. Сюда же я за вами и приеду. В котором часу вы должны быть в Ассене?[20] В восемь, да ведь? Ехать туда самое большее час. Предлагаю от этого и отталкиваться.

— Ладно, давайте в семь. Думаю, мы здесь быстро освободимся, но слишком рано приезжать в Ассен тоже незачем.

— Мудрые слова!

Марко-голландец и Грета сидели за столиком и ждали меня за чашкой кофе с местной коврижкой.

— Марко просил перед тобой извиниться и сказать, что не придет. Очень поглощен австралийским проектом об аборигенах, занимающихся видеоартом. Мы ждем одного Теофиля. А с Басом и Ивонной мы встречаемся дома у Тома и Бренды только через два часа. Когда придет Теофиль, мы можем спокойно пойти осмотреть деревню. Мне это показалось важным, чтобы проникнуться атмосферой контекста.

— Марко, а где твоя камера?

— Это пока предварительная фаза. Официально у нас еще нет бюджета для съемок, — сказала Грета.

И нервно заморгала.

— Вообще-то, я мог взять камеру с собой, Илья прав. Но ощущение было бы не то. Понимаешь, что я имею в виду? Мне больше нравится работать, когда сначала я вбираю в себя все впечатления, не фильтруя. А если у тебя в руках камера, то непроизвольно начинаешь кадрировать.

— Надеюсь, не на сто процентов непроизвольно.

— Конечно, не на сто, — ответил Марко. — Я в другом смысле. Для меня важны принцип, ясность в подходе. Считаю, что образ должен рождаться из наблюдения и осмысления наблюдения. В наши дни визуальная культура стоит на первом месте, и сплошь да рядом оказывается, что визуализация образов вытесняет наблюдение. Возможно, я выразил свою мысль неотчетливо.

— Да уж.

— Я имею в виду, что если начну съемку немедленно, то почувствую себя туристом. И только дома увижу то, что должен был увидеть сразу. Примерно так. Понимаешь?

— Я не могу тебе запретить посмотреть и поразмыслить, прежде чем взяться за камеру, — сказал я, — хотя значение этого этапа тоже не стал бы преувеличивать. Я просто-напросто надеялся, что ты сумеешь сочетать эти два процесса наиболее эффективным образом. Но наверное, я слишком многого хочу. Факт остается фактом: из Италии я прилетел сюда впустую.

— Это неправильный взгляд, Илья, — возразила Грета. — Чтобы снять хороший фильм, необходимо основательное подготовительное исследование. А если в сегодняшнем разговоре, паче чаяния, прозвучит что-то уникальное, что невозможно будет повторить, ты сможешь использовать этот материал для романа, который обещал написать в качестве побочного продукта. Именно поэтому нам так хотелось привлечь к нашему проекту именно тебя.

— Как мило с вашей стороны, — усмехнулся я. — Премного благодарен, что при всей гигантской художественной значимости вашего фильма вы уделяете внимание столь скромному и ничтожному побочному продукту, как тот, что я создаю, отдаваясь моему литературному хобби.

— Этого я вовсе не имела в виду, — обиделась Грета, — ты и сам знаешь.

— Честно говоря, я до сих пор расставлял приоритеты противоположным образом и надеялся, что это благодаря вам с вашим царским киношным бюджетом я смогу собрать материал для моего романа. Ты же понимаешь, Грета, как я разочарован, что поиски субсидии на наш проект, вопреки твоим личным неутомимым усилиям, пока еще, мягко говоря, не увенчались успехом. Вместо того чтобы осыпать меня авиабилетами на Бора-Бора, в Лас-Вегас, на Мальдивы, в Тиандученг, Мапуто, Белиз, на Аитутаки, Гавайи, Фуджи, Багамы, Бали или в Бангкок, вы заманиваете меня в Гитхорн. В моем списке пожеланий эта дыра не значилась. Я приехал сюда, только чтобы сделать вам приятное.

Из тех приключений, которые ожидают нас здесь сегодня, мне ничего не пригодится для романа. Но коль скоро профессиональное чувство долга велело мне приехать в этот чертов Гитхорн, я имею право ожидать, что вы примете меня здесь тоже как профессионалы, то есть так, чтобы мне не пришлось заключить, что мой приезд лишен всякого смысла.

— Теофиль приедет с камерой, — сказала Грета. — Он будет все снимать.

— Своей самодельной средневековой пинхол-камерой? Будет водить перед объективом туда-сюда черной перчаткой и произносить «гип-по-по-там», чтобы высчитать выдержку продолжительностью секунда, и вручную проворачивать пленку, чтобы свет упал на следующий кадр. Марко, сколько минут фильма можно таким образом отснять за день?

— Минуты две, — ответил Марко. — Но зато это порождает эффект отчуждения.

— Охотно верю. Но мы живем в двадцать первом веке. Честное слово, не понимаю, зачем, стремясь создать произведение искусства, сознательно отказываться от имеющихся технических возможностей и, подобно пещерному жителю, изобретать всевозможные приспособления заново. Чтобы заполучить такую камеру, какая сейчас встроена в каждый мобильник, братья Люмьер пошли бы на убийство. Но возможно, в том-то и дело, что нынче кто угодно может снимать видео. Чтобы почувствовать себя оператором-художником и обозначить свой профиль как человека искусства, люди вроде Теофиля, ностальгируя по временам, когда всякий оператор был художником, отказываются от достижений, позволяющих любому человеку стать творцом. Это тоска по исключительности. Ностальгия по временам, когда техника была настолько сложной, что лишь немногие умели ею