Социализм. История благих намерений - Александр Монович Станкевичюс

[342]. То есть Сталин прямо говорит, что прежней, национальной России больше не существует. То, что строится ими сейчас, – это не Россия, а новая государственность, новая форма сожительства народов. Это – социалистическая государственность, о которой так долго мечтали социалисты прежних поколений. Это было показательно и в отношении новой, красной и интернациональной, армии. Большевики ликвидировали русскую императорскую армию несколькими декретами, сначала отменой всяких чинов и званий, офицерства в декабре 1917 г., затем декретом от 15 января 1918 г. о создании новой, Рабоче-крестьянской Красной армии (РККА). В этих принципиально новых вооруженных силах следовало, по словам Сталина, усиливать «воспитательную работу… в духе насаждения идей братства и солидарности народов Союза… предпринимать практические мероприятия по организации национальных войсковых частей, с соблюдением всех мер, необходимых для обеспечения полной обороноспособности республик» [344].

Все выше процитированное, конечно, не означает, что большевики специально вели исключительно антирусскую политику или планировали уничтожить русских как народ. Такой идеи они не имели. Суть в том, как большевики, будучи социалистами, одними из самых ярких и успешных в истории, относились к классической национальной государственности и патриотизму, к России как к России, а не как к интернациональному советскому государству. Русские были одним из множества народов СССР и с русским «шовинизмом» надо было бороться, поскольку это мешало реализации социалистической идеи «братства народов». С национальным шовинизмом «на местах» тоже следовало вести «решительную борьбу». Но, как говорил Бухарин, «надо считаться с общим положением страны, надо считаться с положением наших отдельных республик, надо прежде всего великорусский шовинизм держать за ухо» [42, с. 190]. В другом месте он выражается еще более отчетливо: «В особенности мы должны отметить рост проявлений великодержавного, великорусского шовинизма, который находит свое отражение и в среде учащейся молодежи, а через нее просачивается даже и в комсомол. Встречаются такие прослойки и такие “идейные” течения, которые нашу национальную политику – один из основных устоев рабочей диктатуры в нашей стране, одно из самых ярких проявлений нашего интернационализма – подводят под рубрику дробления “великой России”. Попадаются такие милостивые государи, которые утверждают, что наша национальная политика, поскольку, скажем, идет речь относительно распространения украинского языка на Украине, тюркского языка в Азербайджане и т. д., означает “принижение культурного уровня и мирового значения русской культуры”. Старая великодержавная спесь, третирование всякой другой нации как нации второго порядка как “инородцев” – эта надутая, чванливая идеология российского помещика и либерального барина, прикрывавшего крестом святой Софии – премудрости божией – низменные вожделения своего кошелька, начинает вновь пошевеливаться вместе с ростом кулачка, обозленного нашим наступлением частного торговца и “идейного” героя шахтинской марки, который тем больше хрипит о “России” и тем больше бьет себя в патриотическую “русскую” грудь, чем мерзопакостнее продается иностранному капиталу. Конечно, в железных объятиях пролетарской диктатуры невозможно открыто выкинуть трехцветный флаг и запеть истошным голосом: “Разумейте, языцы, и покоряйтеся: яко с нами бог”. Поэтому эта идеология ползет на карачках и проявляет себя в укороченных формах» [42, с. 303–304].

Таким образом, социализм большевиков в принципе не мог сочетаться с классическим национальным патриотизмом, ни в России, ни где-либо в другой стране. Проблема в том, что именно в России этого еще не поняли и пытаются сочетать несочетаемое. Проблема в том, что социализм де-факто уничтожил российскую государственность в 1918 г. Европейской России суждено было раствориться в океане международного интернационального пролетарского государства.

Ложные декреты и постановления

Еще не добившись всей полноты власти, т. е. после Октябрьского переворота 1917 г., но до январского переворота 1918 г. (когда было разогнано Всероссийское Учредительное собрание), большевики начали активно принимать декреты и постановления, одни из которых были призваны укрепить их политическое положение, а другие относились к программе строительства социализма. Отличительной особенностью этих декретов была их недолговечность. Хотя подавались они на широкой популистской платформе (отчасти заимствованной у эсеров), никто из большевиков всерьез отдавать землю крестьянам и право на самоопределение народам не собирался. Было в раннем большевистском законотворчестве и достаточно волюнтаризма. В данной главе мы по порядку рассмотрим все ключевые декреты и постановления, принятые социалистами после 25 октября 1917 г.

Прежде всего, это декрет о мире от 26 октября 1917 г. По сути, это ни к чему не обязывающий документ, который лишь призывал воюющие страны заключить мир на условиях «без аннексий и контрибуций». Никакого реального мира, даже на три месяца перемирия, как предлагалось в декрете, не наступило ни с Германией, ни внутри страны. Власть большевиков не признали многие области, города и армии России. В Москве прошли кровопролитные бои за город, длившиеся целую неделю. Таким вот образом гражданская война, которую так жаждал Ленин, продлится до 1923 г. Позорный Брестский мир 3 марта 1918 г. вывел Россию из числа победителей, могущих претендовать на контрибуции от Германии, зато большевики «подарили» Германии 93 тонны российского золота в качестве компенсации за эпизодические нарушения Брестского мира. С точки зрения намерений, изложенных в декрете, он остался абсолютно бесполезен и, по сути, был обманом населения, прежде всего солдат, уставших от войны. Война, вместо того чтобы окончиться в 1918 г. победой Антанты, включавшей Россию, продлилась до 1923 г. и унесла жизни от 8 до 12 млн человек в результате боев, эпидемий, террора, антисанитарии, голода, холода и т. д.

Другой декрет – о земле, принятый в тот же день. Первым делом он отменял «помещичью собственность на землю» и провозглашал ее переход в распоряжение волостных комитетов и советов [356]. Право собственности на землю в любой ее форме отменялось, земля передавалась народу (общинам); право пользования ею передавалось любому желающему на ней трудиться; наемный труд запрещался. При этом земля рядовых крестьян и казаков не подлежала конфискации. Землепользование должно было стать уравнительным, в зависимости от трудовой и потребительной нормы и местных условий. Пока человек хотел и мог работать на земле, у него было право ею пользоваться – фактически здесь это ограниченное право собственности, потому что выбывающие члены общины, возвращая землю обратно в общий фонд, могли передать ее своим родственникам, имевшим преимущественное право пользования ею. По всей видимости, этот декрет не был чисто большевистским, его основа была создана эсерами, потому что в нем нет и намека на коллективизацию и укрупнение хозяйств в коммунистическом духе. Крестьянская община и крестьянские наказы служили руководством к действию, как об этом сообщает пункт 4 декрета. Что интересно, декрет имел временную силу: «Для руководства по осуществлению великих земельных преобразований, впредь до окончательного их решения Учредительным собранием, должен повсюду служить следующий крестьянский наказ… Вопрос о земле, во всем его объеме, может быть разрешен только всенародным Учредительным собранием»