Социализм. История благих намерений - Александр Монович Станкевичюс

этапов. Первыми пали банки – согласно декрету от 14 декабря 1917 г. Но настоящий шквал декретов, национализирующих все и вся, прошел после разгона Учредительного собрания, когда большевики узурпировали власть. 23 января были национализированы акционерные капиталы бывших частных банков и торговый флот. 23 марта установлен госконтроль над всеми видами страхования; 22 апреля была национализирована внешняя торговля; 2 мая – сахарная промышленность; 20 июня – нефтяная промышленность; 28 июня – паровые мельницы, частные железные дороги, водоснабжение, газовые заводы, трамваи, конно-железные дороги, канализация; горная, металлургическая, металлообрабатывающая, текстильная, электротехническая, лесопильная, деревообделочная, табачная, резиновая, стекольная, керамическая, кожевенная, цементная промышленность.

В ноябре 1918 г. национализировалась торговля. Так, в Постановлении ВСНХ и Народного комиссариата продовольствия «О государственной монополии на торговлю некоторыми продуктами и предметами» читаем: «Согласно пункту 9 декрета об организации снабжения от 21 ноября 1918 г. объявляется торговая монополия государства на нижеследующие продукты и предметы: калоши, подошвенные и резиновые пластины, изделия фабрик желтых табаков, махорочных и сигарных и гильзовых; сахарин; изделия крахмалопаточных заводов; изделия кондитерских фабрик; чай, кофе, какао и фабричные их суррогаты; соль, спички; изделия ткацких фабрик; швейные нитки; обувь фабричного производства; керосин; смазочные масла нефтяного происхождения; фабричного производства гвозди, подковы и подковные шипы; всякого рода железо; свечи фабричного производства; сельскохозяйственные орудия и машины; мыло фабричного производства; изделия сахарных и сахаро-рафинадных заводов; писчая, почтовая, оберточная и папиросная бумага; охотничий порох и всякие привозимые из-за границы для личного потребления населения продукты» [66]. В упомянутом декрете «Об организации снабжения населения всеми продуктами и предметами личного потребления и домашнего хозяйства» написано: «…в целях замены частно-торгового аппарата и для планомерного снабжения населения всеми продуктами из Советских и Кооперативных Распределительных пунктов на Народный Комиссариат Продовольствия (Компрод) возлагается заготовка всех продуктов, служащих для личного потребления и домашнего хозяйства. Для снабжения и правильного распределения продуктов используется и организуется сеть государственных и кооперативных оптовых складов и розничных Советских и Кооперативных лавок. Оптовые склады и розничные лавки Кооперативов остаются в их управлении, но под контролем Народного Комиссариата Продовольствия. Реквизиция и конфискация оптовых торговых складов и национализация соответственных торговых фирм могут осуществляться только Народным Комиссариатом Продовольствия или уполномоченными им на то органами. Реквизиция и конфискация и муниципализация розничных лавок и фирм осуществляются только местными органами Народного Комиссариата Продовольствия с утверждения Исполнительного Комитета. Все продукты для личного потребления и домашнего хозяйства, взятые на учет или реквизированные какими бы то ни было учреждениями, кроме Высшего Совета Народного Хозяйства и его органов, немедленно сдаются на учет и в распоряжение Народного Комиссариата Продовольствия» [328]. Только вдумайтесь: национализации подвергались даже розничные лавки, т. е. обычные, совершенно не использующие наемную рабочую силу мелкие торговые точки. Все эти деяния очень напоминают нам события в Мюнстерской коммуне XVI в., а также идеи многих социалистических утопий прошлого с их сбором всех благ в одном месте с последующей раздачей по потребностям. Всё шло именно в таком направлении, ничуть не отличаясь от утопизма, кроме масштабов. В программе 1919 г., принятой VIII съездом говорилось отчетливо, что «в области распределения задача Советской власти в настоящее время состоит в том, чтобы неуклонно продолжать замену торговли планомерным, организованным в общегосударственном масштабе распределением продуктов. Целью является организация всего населения в единую сеть потребительных коммун, способных с наибольшей быстротой, планомерностью, экономией, с наименьшей затратой труда распределять все необходимые продукты, строго централизуя весь распределительный аппарат» [181, с. 99].

В июле 1918 г. Ленин уверенно констатирует: «Мы берем на учет, национализируем решительно все» [179, с. 509]. Однако в действительности такая политика привела к катастрофе. К 1921 г. выплавка чугуна падает до мизерных 4 % от уровня 1913 г. Закрывается свыше 700 предприятий. Трудовая дисциплина падает до 30–40 % от довоенной, а производительность труда – до 10–15 %. Доля брака достигает фантастических 95 %. Промышленное производство в целом к 1920 г. упало до 14 % от уровня 1913 г. [303, с. 26, 30, 117, 345]. Объяснить это только Гражданской войной невозможно – промышленно развитые территории России, которые большевики уверенно удерживали, почти не были затронуты военными действиями. Собственно, как и эхом Первой мировой, ибо немецкие и австрийские войска никогда не занимали ключевые промышленные центры России.

Последствия Ленин прекрасно осознавал. В 1921 г. он писал: «…тогда, в марте илы апреле 1918 г., говоря о наших задачах, мы уже противополагали методам постепенного перехода такие приемы действия, как способ борьбы, преимущественно направленный на экспроприацию экспроприаторов, на то, что характеризовало собою главным образом первые месяцы революции, т. е. конец 1917 и начало 1918 года. И тогда уже приходилось говорить, что наша работа в области организации учета и контроля сильно отстала от работы и деятельности по части экспроприации экспроприаторов. Это значило, что мы наэкспроприировали много больше, чем сумели учесть, контролировать, управлять и т. д… в марте и апреле 1918 г. стал такой вопрос, как вознаграждение специалистов по ставкам, соответствующим не социалистическим, а буржуазным отношениям, т. е. ставкам, не стоящим в соотношении к трудности или к особо тяжелым условиям труда, а стоящим в соотношении к буржуазным привычкам и к условиям буржуазного общества. Подобного рода исключительно высокое, по-буржуазному высокое, вознаграждение специалистов не входило первоначально в план Советской власти и не соответствовало даже целому ряду декретов конца 1917 года. Но в начале 1918 г. были прямые указания нашей партии на то, что в этом отношении мы должны сделать шаг назад и признать известный “компромисс”» [186, с. 198–199]. В том же 1921 г. Ленин сокрушается: «…мы в этом отношении очень много погрешили, идя слишком далеко: мы слишком далеко зашли по пути национализации торговли и промышленности, по пути закрытия местного оборота. Было ли это ошибкой? Несомненно. В этом отношении нами было сделано много просто ошибочного, и было бы величайшим преступлением здесь не видеть и не понимать того, что мы меры не соблюли, не знали, как ее соблюсти» [185, с. 63].

Декреты о национализации были направлены на строительство социализма – здесь и сейчас, а вовсе не для преодоления типичных для любого военного времени затруднений. У нас есть показания на этот счет главного свидетеля тех событий, опять же – Владимира Ильича Ленина. В 1921 г. он говорит, что «наша предыдущая экономическая политика, если нельзя сказать: рассчитывала (мы в той обстановке вообще рассчитывала мало), то до известной степени предполагала, – можно сказать, безрасчетно предполагала, – что произойдет непосредственный переход старой русской экономики к государственному производству и распределению на коммунистических началах» [186, с. 156]. На VII Московской губпартконференции он же говорил, что «то, что было раньше, надо решительно, точно и ясно признать ошибкой, чтобы не получить помехи