Какого года любовь - Уильямс Холли

Эл, поглядывая на нее, думал о том, как они выработали сообща и язык, и привычки, весь этот само собой разумеющийся строй жизни, для которой непременно нужны они оба. Длиться вне того, что они вместе, эта жизнь не будет, не сможет…

Кошка мяукнула жалобно, обращаясь к нему.

Удастся ль ему когда‐нибудь построить такую жизнь с кем‐то другим? Он и не знал, какая мысль хуже: та, что это все, это конец, – или та, что нечто настолько особенное на самом деле вполне воспроизводимо.

– Ты что‐то притих. – Он различил, что прозвучать это должно было нежно, хотя на деле прозвучало фальшиво, чересчур радужно. – Жалко, что отпуск позади?

Эл решительно отложил нож с вилкой.

– Хороший у нас вышел отпуск, правда?

– Самый лучший. – Она от души улыбнулась.

Лицо ее было мягко освещено свечкой и цепочками огоньков, петлявших по плетеной из тростника крыше. Виноградные лозы так изящно вились вокруг электрических проводов, будто были иллюстрацией к сказке.

– Вообще‐то мне нужно тебе кое‐что сказать. Прежде чем мы вернемся. Журнал закрывается.

– Как? Ох, Эл, мне так жаль! – Рука Вайолет метнулась через стол. – Так ты… Странно, что ты вообще смог отдохнуть! Ты должен был мне сказать… И потом, можем ли мы себе это позволить? – Что‐то затрепетало внутри Вайолет, когда она взмахнула вилкой.

Неужто она рада? Последние дни ей казалось, что что‐то грядет, что‐то значимое. Она пыталась не думать об этом, не вглядываться, но похоже было на неуклонно накатывающий прилив: знаешь, что он идет, даже если не наблюдаешь за продвиженьем.

А оказывается, речь всего лишь о работе. О деньгах. Ничего особо зловещего.

Да, несомненно, то, что она чувствовала, это была радость, струившаяся по телу, как теплый весенний дождь. Вайолет погоняла по тарелке скользкие кубики огурцов и помидоров. И в самом деле – тут мозг заработал, ускоряясь, наверстывая упущенное, – может, оно даже и хорошо!

Может, Эл сможет поехать с ней туда, где с осени ей предстоит отрабатывать свой постдок.

Вайолет уже переговорила о возможностях с несколькими руководителями кафедр; ее работы были на редкость хорошо приняты, и к докторской ее не подкопаешься, уж она приложит все силы. Поедет куда угодно, и работать будет усердно и сколько потребуется, чтобы книги ее опубликовали и внесли в списки обязательной литературы, чтобы аудитории были полны и чтобы такие, как она, кто сидит в этих аудиториях, знали, что и им одолеть путь, который она прошла, по силам.

Однако прежде она предполагала, что будет биться с этим всем в одиночку, по крайней мере какое‐то время. Что Эл останется в Лондоне в своем “РоСт: ЛДН”. Эгоистично утешалась мыслью, что, в каком бы городе ни оказалась, у нее будет там своя комната и новые мужчины и женщины, которых можно туда зазвать.

И у него, предполагала она, такая мысль тоже мелькала. Но они эту тему не поднимали.

И вот теперь эту мысль снесла прочь новая, поразившая Вайолет тем, до чего же она желанна. Потому что, ох, разве не проще было бы и приятней начать следующую главу рядом с Элом! Это придаст ей сил. Может, они оба затеют что‐то новое, где‐нибудь в новом месте… вместе. Может, он устроится в местную газету в Ньюкасле, или Бристоле, или Эдинбурге, или куда ее там пошлют. Мысли роились, путались, наталкивались одна на другую. И вдруг… вдруг это правда осуществимо?

– И скоро журнал закрывается? – спросила она, торопясь во всем разобраться.

– Мм, да. Следующий выпуск – последний.

– А что с американской версией?

– Будет продолжать выходить. Но Микки передаст редакторство какому‐то молодому парню…

– Не тебе?! – Вайолет совсем не хотелось, чтобы Эл вернулся в Сан-Франциско, но все равно возмутительно, что редакторство достанется не ему.

Эла окатило теплом: вот она всегда так, всегда ждет для него самого лучшего.

– Вообще‐то… – Эл сглотнул. Есть он больше не мог; то немногое из рыбы, что удалось проглотить, показалось ему сухим и мочалистым. – Мы с Микки… у нас новые планы. Хотим найти инвесторов и запустить новое дело. Небольшое издательство радикального направления. “Рост-букс”. В основном научно-популярная литература.

Волны загремели в ушах Вайолет, подкатывая к таверне.

– Журнал – это прекрасно, но мы хотим иметь нечто большее… для долговременного воздействия. Чтобы изменить мир! Это серьезный шаг. Но, я думаю, мы готовы.

Волны накатывали и разбивались, или это кровь шумит у нее в ушах? Что‐то вскипало в Вайолет, подпитываемое ощущением дежавю. Эл знает, что после защиты ей необходимо получить должность в британском университете, он знает, это решающий момент в ее карьере…

– Но где вы обоснуетесь? В Сан-Франциско?

Когда несколько месяцев назад Эл впервые поставил перед Микки вопрос о “Рост-букс”, самым болезненным из вопросов был как раз этот, где они будут базироваться. Потому что Эл понял, что, если вернется в Сан-Франциско, с Вайолет придется порвать. Снова вернуться к отношениям на расстоянии ему не по силам. Все и без того осложнится, даже если издательство основать в Лондоне, а Вайолет затем получит пост в университете Глазго или Кардиффа; но если основать его в Штатах, отношения вообще невозможны.

– Вообще‐то нет. Микки переезжает в Лондон. Он этот город любит и говорит, что готов к переменам. Сказочная удача. Но…

Эл смотрел, как разглаживается от облегчения ее лицо, и у него горло стало саднить, будто по нему полоснули бритвой.

Потому что, когда Микки сказал, что будет рад перебраться в Лондон, чтобы запустить “Рост-букс”, Эла поразило ужасом осознание: идея расстаться с Вайолет выглядит куда правильней, чем идея остаться с ней. Ему ничуть не хотелось покидать Великобританию, дом и друзей, но Сан-Франциско маячил как путь к отступлению. Как законное оправдание, как способ со всем этим покончить.

В свое время Эл искренне надеялся, что сможет привыкнуть к открытым отношениям, к тому, чтобы делить ее с другими. В первые месяцы после того, как он вернулся из Сан-Франциско, после того, как его вспышка гнева в “Матильде” прочно утвердила его в роли злодея, он слишком боялся выказать хоть толику неудовольствия по поводу соглашения, боялся, что она тут же его оставит.

Позже он схватился за мысль, что проблему решит совместная жизнь, позволит ему чувствовать себя защищенным.

Но нет, это не сбылось. Скорее наоборот, ревность только усилилась: злая лоза, которая все собой душит, лишая жизнь радости. Вайолет входила в дом, оживленная после митинга, но он не бросался к ней с расспросами, как все прошло, нет. Не потому ли она так довольна, думал он, что встретила там какую‐нибудь из своих прежних пассий? А когда она с жаром рассказывала, как прошел доклад на выездной конференции, он мог думать только о том, как скрипела расшатанная гостиничная кровать. Любая вечеринка, на которую она приходила, окутывалась дымком паранойи, малейшее, самое невинное прикосновение тревожило, вырастая в воображении в гротеск, огромный и эротичный, пока не начинало казаться, что все, кто в комнате, и мужчины, и женщины деятельно пытаются трахнуть ее тут же, прямо у него на глазах.

Он подавил свое чувство собственничества, но оно так и так нашло способ выползти наружу и придушить их роман. Мелкие придирки. Ссоры из‐за пустяков. Медленное, мало-помалу, увядание физического влечения.

Они меньше шутили.

Ей не удавалось его рассмешить.

Рядом с ней он не мог расслабиться и захохотать.

Уже несколько месяцев он жил с мыслью, что должен ее оставить.

– Но… Что такое? – Вайолет вглядывалась в его лицо, пытаясь понять, отчего же он так расстроен. – Ведь это замечательно, Эл, и я страшно тобой горда!

Вздрогнув, он сомкнул веки.

– Я просто… Я думаю, не пришла ли пора для более значительных перемен. – Эл неровно вздохнул и открыл глаза, чтобы посмотреть ей прямо в лицо. – Знаешь, не думаю, что я в силах это продолжать, Вайолет. Наши отношения. Соглашение. Особенно если тебе придется уехать на другой край страны…