Федеральный наемник - Владимир Гурвич

Внезапно выражение лица Аджоева резко изменилось, он жестко посмотрел на меня.

— Иди за мной, поговорить надо.

Я сразу же оказался в центре круга, составленного из телохранителей Сулеймана. Я узнал их, все эти физиономии я видел в его особняке, в Москве.

У меня тут же отобрали весь мой арсенал, даже перочинный ножик. Мы все двинулись по направлению того дома, который еще совсем недавно занимал Арчил.

Теперь тут по-хозяйски расположился Сулейман. За то короткое время, что он занимал это помещение, в нем многое изменилось. На полу лежал ковер, кровать была аккуратно застелена ярким красивым покрывалом. Маниакальное пристрастие Сулеймана ко всему броскому я заметил еще в Москве.

Сулейман вальяжно сел на скамью, мне сесть не предложил. Поэтому мне пришлось это сделать без его любезного разрешения. Эта дерзость явно не понравилась ему, и он недовольно посмотрел на меня.

— Мне все говорят, что Умар жив. Я отказываюсь верить этому, но потом узнаю, что это правда. Хотя ты был у него в гостях, беседовал с ним так же, как мы сейчас с тобой. Как же это так, дорогой? У нас же был уговор: я тебе деньги, ты мне Умара — живого или мертвого. Скажи мне, разве это не честная сделка?

— Убить Умара очень непросто, он очень ловкий, у него надежная охрана.

— Что я слышу, это говорит человек, который только что разгромил целый лагерь.

— Я там был не один.

— Знаю, — поморщился Сулейман. — Тебе помог Арчил. Не знаешь, где он?

— Нет. Думаю, уже далеко.

— Эй! — крикнул он.

У входа раздался какой-то шум. Я обернулся и увидел Арчила. Но в каком виде! Это было не лицо, а страшная кровавая рана. Руки связаны, он с большим трудом держался на ногах.

— Он совершил серьезное преступление, нарушил данную мне клятву. Вдобавок он убил не меньше десяти моджахедов. А мы не прощаем, когда убивают своих.

— Что ты собираешься с ним делать?

— Его просит отдать ему Арсен Газаев. Я выполню его просьбу. Кстати, он также просит, чтобы я отдал ему и тебя. Как ты мне посоветуешь поступить, так я и сделаю.

Я молчал.

Сулейман достал из кармана знакомый мне золотой портсигар и закурил.

— Перед отъездом сюда я заезжал в детский сад, который посещает твой сын. Видел мальчика на прогулке. Хороший бутуз. На тебя похож; не давал ни минуты покоя воспитательницы, та гонялась за ним, как петух за курицей. Я подумал: неужели ты допустишь, чтобы что-то с ним случилось? Нет, сказал я сам себе, такого просто не может быть. Это не в твоем характере.

— Чего ты хочешь?

— Чтобы ты устранил Умара. Он стоит на моем пути. Не буду от тебя скрывать; если бы не он, я был бы единоличным хозяином всей этой части республики. Ну а дальше… Впрочем, не важно. Но пока существует Умар, я никогда не стану тут полноценным властителем. Ты прав, он очень ловкий и сильный, поэтому я и нанял тебя. Мои люди с этим делом не справятся. А ты вместо того, чтобы выполнить задание и стать богатым, как арабский шейх, занимаешься черт знает чем. Трахаешь какую-то бабу, спасаешь омоновцев, таскаешь за собой грязного священника и придурка-дезертира. Бросай ты все эту дребедень и возьмись-ка за дело. А как выполнишь задание, я тебе помогу отсюда выбраться. Снабжу новым паспортом, тебя проведут безопасными тропами. Между прочим, тебя усиленно ищут федералы, твой друг подполковник Майоров знает, что ты находишься неподалеку и жаждет встретиться с тобой. Вряд ли тебе понравится тот прием, который он тебе готовит.

— Тебе известно буквально все.

— А ты как думал, — довольно засмеялся Сулейман. — Зря я что ли деньги плачу своим ребятам. И между прочим многим вашим тоже.

Я встрепенулся.

— Кому?

— Ну это, дорогой, я тебе не скажу. Поверь, если есть настоящие баксы, получить любую информацию не проблема. Люди будут вставать в очередь, дабы ее продать в самом лучшем виде. Или для тебя это новость?

Я неохотно кивнул головой.

— Что-то заговорились мы с тобой. Я так и не понял: отдавать тебя Арсену? Не люблю я его, не человек, а зверь. Но что поделаешь, такая уж у него природа.

— Я убью Умара, — сказал я.

— Вот это правильно. Всего-то один выстрел — и ты обеспечен на всю жизнь. Я бы на твоем месте ни секунды не колебался. — Сулейман пристально посмотрел на меня. — Это на тебя твой священник что ли так ействует. Что тебе другие: Умар, Арчил, даже я. Думай всегда только о себе. И поступай всегда исключительно в своих интересах. Брось жить иллюзией, что можно сделать мир лучше. И у тебя всегда будет все хорошо.

— Ты не Сулейман, а царь Соломон.

— А Сулейман и есть по нашему Соломон, — довольно произнес Аджоев. — Я давно смекнул: всякая истинная мудрость — очень проста. Мир испокон веков вертится вокруг двух вещей: власти и денег. Этого и надо добиваться. А все остальное само придет. — Сулейман сделал короткую, но многозначительную паузу. — В том числе и женщины. А ну приведите ее! — крикнул он своим людям.

Через минуту в комнату ввели Ванду. Она бросила встревоженный взгляд сперва на меня, потом — на Сулеймана.

Сулейман вскочил со стула, бросился к молодой женщине. Аккуратно взяв ее за локоток, он посадил Ванду на место, где только что восседал сам. Затем несколько мгновений он откровенно любовался ею.

— Такая красивая женщина — и в таком ужасном месте. Нет, этого нельзя больше допускать. У вас погиб муж, примите мои соболезнования.

— Упитанное лицо Сулеймана приняло печальное выражение. — Что делать война, а на войне, как известно, убивают. Мне очень хочется вам помочь.

Ванда подняла голову и взглянула на Аджоева.

— Что вы хотите этим сказать?

— Я хочу вам помочь покинуть эти места, простите за каламбур, где вам не место. Уже сегодня поздно вечером я буду в Москве. Я вам предлагаю присоединиться, мягкое кресло в самолете рядом со мной. Некоторое время вы поживете в моем доме, присмотритесь. Если не понравится, я помогу вам с работой, помогу найти квартиру. Будете жить нормальной жизнью, как положено красивой женщине. Никто не собирается принуждать вас находиться с тем, кто вам не нравится. Все только по взаимному согласию.

Не скрою, я слушал этот диалог с учащенно бьющимся сердцем.

— Почему вы хотите мне помочь? Я же не просила вас об этом.

— Потому что вы красивы, а я не могу спокойно смотреть на то, как мучается красивая женщина, находясь в таких ужасных условиях.

— Я привыкла, — вдруг произнесла Ванда и посмотрела на меня.

— Простите, но не верю, разве можно к этому привыкнуть. — Сулейман в свою очередь тоже посмотрел на меня. — Я понимаю ваши чувства, они делают вам честь. И все же вы не привыкли жить так, как вы живете сейчас. Вы же жили в городе, в хорошей квартире.

— Не я одна, здесь полреспублики в таком же положении.

— Ваша правда, но что вам до других. Я хочу помочь выбраться отсюда именно вам.

— Спасибо. Я это сделаю сама.

Я видел, что отказ Ванды обескуражил Сулеймана, он явно не ожидал такого исхода.

— А если я вывезу вас силой.

— Попробуйте, я буду сопротивляться.

Аджоев ненадолго задумался.

— Как хотите. Я никогда не принуждаю женщин. Они сами потом жалеют, что не приняли мое предложение. — Он повернулся ко мне. — Тебе повезло, у тебя оказалась верная подруга. Но помни, что я тебе сказал. Я оставляю здесь Шамиля, он будет следить за каждым твоим шагом. Если что…

— Не беспокойся, я выполню обещание. — Я встал. — Счастливого тебе пути назад.

— Мы еще с тобой встретимся, — усмехнулся Аджоев.

Мы вышли из дома. Я поискал глазами Арчила. Но не увидел его. Дальнейшая его судьба была очевидна, но на этот раз я не мог в нее вмешаться.

Мы с Вандой посмотрели друг на друга и одновременно улыбнулись. Еще ни разу на ее губах я не видел такой открытой улыбки.

Глава четырнадцатая

Оставаться в лагере не было никого смысла. Тем более его обитатели проявляли по отношению к нам открытую враждебность. Я понимал, что они видели в нас причину того, что случилось и с их командиров, и с Шамсудином. Выходило, что в их глазах я кругом виноват. Поэтому я объявил своей команде сбор.

Сборы заняли минут пятнадцать. Мы прошли через лагерь и вышли на тропинку, ведущую вниз, в долину. Рядом со мной шагал поникшей отец Борис.

— Что с вами? — спросил я.

— Я видел, как вели связанного Арчила. Он первый, кто решил покончить с этим ужасом, кто больше не захотел убивать. И они хотят убить его за это.

— Его примеру могут последовать другие, а они не желают этого допустить. Такие люди, как Арчил, для них опаснее федералов.

— Какой ужас, какой ужас! — не переставал бормотать отец Борис.

Если быть честным я не совсем разделял чувства священника; мне было жалко Арчила, но мои мысли гораздо больше занимала Ванда. Она шла впереди меня, иногда оборачивалась и смотрела так, что у меня останавливалось дыхание. Я так соскучился по женской ласки, что, кажется. готов был отдать за нее жизнь. Мне хотелось одного: прекратить этот марш и увлечь ее в окружающие нас леса, хоть на какое-то время забыть обо всем, утонув в волнах страсти. Лежа на нарах в лагерном бараке, сколько раз я представлял себе эту сцену. Это был какой-то непрерывный фильм, где в качестве оператора работало мое воспаленное воображение.