Кто-то,с кем можно бежать - Давид Гроссман

И ещё он знал, ни на мгновение себя не обманывая, что разница между ними в том, что она, как видно, не боится этих мыслей или, по крайней мере, не бежит от них, тогда как он всегда только заглянет и убегает, вспомнит и забывает. Она говорила о своих чёрных мыслях, о крысиной шайке, как о старых знакомых. Иногда даже с улыбкой и ему казалось, что ей чуть ли не доставляет странное удовольствие их вторжение. Когда он увидел страницу, на которой она сто раз, как в наказание, написала слово "странная", ему захотелось перечеркнуть её крест-накрест и написать сверху "редкая". Если я приведу ей Динку, думал он с жаром, как же она обрадуется! И ему хотелось сделать для неё что-то большее, чем это, намного большее.

Он встал. Сел. Закрыл, открыл. Всё тело его кололо и горело. Динка следила за ним взглядом, ему казалось, что она ищет глазами его глаза: теперь ты понимаешь, о чём я всё время говорила? Вдруг ему захотелось встать и идти. Он должен был бежать. Разрядить бурление в крови. У него вдруг появилось много слов, они кипели у него в голове. Потому что она была ещё какая-то, Тамар – не просто умная, не просто грустная, не просто редкая. Она была волнующая. Вот то слово, которое он искал и вдруг нашёл, то, что его мама любила говорить, посмотрев хороший фильм: "Ах! Это было так волнующе!" И само это слова в устах его мамы волновало его ещё тогда, когда он не совсем его понимал; и в том, что писала Тамар, он точно ощутил это волнение, будто кто-то сильно перемешивает всё, что у него в сердце, в голове, во внутренностях.

Динка залаяла. Время не ждёт, время не ждёт! Он продолжал перескакивать с тетради на тетрадь, сердце его опускалось от понимания, что не успеет прочитать всё. Добрался до Тамар-пятнадцатилетней: здесь всё вдруг пробудилось. Исчезла угнетающая грусть. Он вдруг увидел радостную девочку. Весёлую даже. Как здорово, обрадовался он и тут же слегка остыл: похоже, из-за её дружбы с Иданом и Ади. Их имена заполняли листы, особенно имя парня: Идан сказал так и сделал так, Идан сообщил, что... Асаф догадался, что, наверно, Идан и есть тот парень, гитарист, которого она ищет. Она казалась совершенно влюблённой в него. Он продолжал читать и, читая, ощутил между строк, что Идан не предан ей по-настоящему, что он немного играет ею, а, может, и той второй, Ади, что, если он и любит кого-то, то только себя, и его удивило, как Тамар этого не чувствует, почему она не читает то, что сама здесь пишет! Скажи мне, Динка, как она, с её умом и требовательностью, может восхищаться этим Иданом?!

Взглянув на дату в конце последней тетради, он обнаружил, что дневник заканчивается ровно год назад. Быстро проверил даты в других тетрадях. Сложил по порядку, и понял, что, если была ещё одна тетрадь – за последний год, которая может прояснить, зачем Тамар отправилась в этот путь – то её здесь нет.

Минуту сидел, разочарованный. Растерянный от множества противоречивых чувств. Но времени предаваться отчаянию у него не было. Нужно было бежать дальше. Странно: не произошло ничего, что могло бы вызвать эту новую спешку. И всё же в последние минуты он чувствовал, как где-то там истекает время в больших песочных часах, и что всё катится с большей скоростью и приближается к своей вершине.

Он сложил всё обратно в рюкзак. Одежду, сандалии, тетради. Он не знал, куда теперь идти. Может, на Бен-Иегуда, искать гитариста, о котором говорил Сергей? У него не было никакого желания с ним встречаться. У него не было сил даже на что-то более лёгкое: просто идти по шумной улице, или видеть чужих людей, или говорить словами, которыми пользуются все. Он чувствовал, что за то короткое время, что он прятался в кустах, произошло что-то новое, праздничное. Не только с ним, но и вообще в мире. Не может всё продолжаться так, как было час назад. Ему вдруг очень срочно понадобилось её увидеть, чтобы рассказать об этом. А может, даже и рассказывать не понадобится, может, она уже всё поняла в эту самую минуту, где бы она сейчас ни находилась, даже не зная, кто он, не зная о нём ничего, она уже всё чувствует.

4. "Почему звезда одна идёт на риск"

Она не знала, когда снова увидит Шая. В день после их первой встречи он не пришёл на ужин. Тамар не знала, находится ли он в Иерусалиме или остался ночевать в отдалённом городе, или, может, нарочно избегает встречи с ней. Она сидела и ела своё ежедневное пюре, а её взгляд непрерывно устремлялся к двери. На следующий день Шай пришёл, сел и не поднимал головы до конца ужина, не отвечал на её пронзительные взгляды и слова, которые она кричала ему пальцами. Доел и ушёл, а назавтра его опять не было.

Зато Песах Бейт-Алеви пришёл, сел с ними ужинать и пребывал в хорошем настроении. Шорты лопались у него на бёдрах, Тамар подумала, что он, наверно, никогда не меняет и не стирает свою сетчатую майку. Он шутил и сыпал историями и воспоминаниями о своей армейской службе – он был интендантом какого-то военного ансамбля – похвалялся рассказами о соревнованиях по борьбе, в которых участвовал в юности, а Тамар думала, что если она будет ждать, пока Шай решится пойти ей навстречу, и не предпримет что-нибудь немедленно, то просто сойдёт с ума.

Она украдкой посмотрела в грубое лицо Песаха и была поражена резким противоречием, которое обнаружила в нём. Его мясистые губы выражали порочность, даже скотство, в изобилии мяса на его лице, в мёртвых глазах был непробиваемый деспотизм, и, вместе с тем, в этом лице была неуклюжая симпатия и неприкрытое стремление считаться "хорошим парнем" и быть всеми любимым и почитаемым. Он встал, похлопал по карманам своих шортов и сказал, что забыл свою пачку в машине, и кто угостит его сигаретой? И моментально со всех сторон посыпались предложения, эта их угодливость вызвала у Тамар отвращение, но тут она вспомнила, как он хлопал руками по карманам, и её сердце забилось: карманы пусты, а в майке-сетке нет карманов. Сейчас или никогда.

Она подождала, пока какой-то счастливый избранник зажёг ему сигарету, и он жадно всосал в себя первый дым. Тогда она встала, громко сообщила Шели, что идёт в туалет, и чтоб её тарелку не убирали. Вышла из столовой и побежала со всех ног.

Коридор был пуст. На стенах раскачивались тени от одиноко висящей на проводе лампочки. Тамар нажала на ручку. Была уверена, что дверь заперта. Вся эта затея была сплошной авантюрой и не имела шансов. Дверь открылась.

В кабинете Песаха было темно, и она пробиралась на ощупь. Обошла стул, наткнулась на другой, нашла стол. Туда немного просачивался лунный свет. Она открыла верхний ящик. Папки и бумаги заполняли его в большом беспорядке, но Тамар искала красный блокнот. До этого самого вечера она не видела Песаха без него. Быстро шарила, стараясь сохранить определённый порядок в этой неразберихе. Блокнота там не было. Что ты думала. Он, наверно, держит его в потайном поясе, где-то под шортами. Открыла второй ящик. Там были старые кляссеры и блокноты, пачки парковочных талонов из разных городов.

За дверью в коридоре послышались голоса. Там кто-то шёл. Может, двое. Шли быстро. Тамар согнулась и попыталась спрятаться за ящиком. Боже, подумала она, хотя я в тебя и не верю, хотя Тео и будет смеяться надо мной, что в минуту страха я сломалась и позвала тебя, прошу тебя, сделай так, чтобы они сюда не зашли.

- Увидишь, я, в конце концов, уговорю его продать, - она узнала Шишко, - такой клёвый маг я обязан иметь у себя в машине.

- Дашь две тысячи – продаст, - сказал другой голос, незнакомый, - как миленький, продаст, что скажешь, нет? Наверняка продаст!

Они прошли мимо двери и удалились по коридору.

Она подождала ещё немного, совершенно выжатая от ужаса. В нижнем ящике был замок. А что же. Поэтому он и не берёт блокнот с собой. Ему достаточно ключа. Тамар потянула ящик без всякой надежды. Потом с минуту смотрела, не веря своим глазам: первый раз в жизни, думала она, мне так повезло.

Блокнот был там, красный и толстый с исцарапанной обложкой, засаленной пальцами Песаха.

Сначала она ничего не понимала. Листы были заполнены столбцами и строками, сокращениями, именами и цифрами. Она повернула листы к окну, пытаясь уловить ещё немного света. Её взгляд бегал по строчкам, углы рта опускались: это было похоже на код, и она понимала, что у неё нет времени на его расшифровку. Закрыла блокнот. Зажмурилась. Собралась. Открыв глаза, обнаружила, что строки – это названия городов, а столбцы – даты выступлений. Столбцы и строки пересекались, образуя клетки. Кровь стучала у неё в висках, в шее, даже за глазами. Она поискала столбец с сегодняшним числом. Нашла. Дошла до строки "Тель-Авив". В клетке, где они пересекались, обнаружила своё имя. Таким образом, она расшифровала сокращения: П.Д. означало Площадь Дизенгофа, где она выступала утром. А С.Д. было Центром Сюзан Далаль. Блокнот дрожал в её руке. Она постаралась забыть обо всём, что находится за дверью. Обо всех, кто может войти в эту комнату. Только теперь она смогла по-настоящему понять смелость Шая, когда он отважился отсюда позвонить. Или глубину его отчаяния. Это было в десять часов вечера, родителей не было дома, и она чуть не упала в обморок, услышав его голос впервые за такой долгий срок. Он говорил сдавленным голосом, возбуждённо. Рассказывал про какую-то аварию, в которую он попал, трудно было понять его речь. Умолял, чтобы пришли его забрать, спасти, только не впутывая полицию, если приведут полицию, ему конец. Она тогда сидела на кухне, это было накануне контрольной по тригонометрии, и она не сразу поняла, что он говорит. Его голос был другим, совершенно изменились мелодия и ритм. Он был чужой. Он сказал, что это ужасное место, вроде тюрьмы, что все остальные здесь наполовину свободны, только у него пожизненное заключение, и, не переводя дыхания, попросил, чтобы она извинилась за него перед папой, и сказал, что драка была вызвана минутным помешательством, а босс здесь, сказал он, такой, что я полгода не мог решить, дьявол он или ангел, что-то смешанное, совершенно ненормальное...