Наброски пером (Франция 1940–1944) - Анджей Бобковский

крутых серпантинов и снова тоннель, как ворота. При этом развивается совершенно невелосипедная скорость — до 60 км/ч. Так мы влетаем в городок Гийом. Он лежит на дне долины среди гор, освещенный южным солнцем, с прилипшими друг к другу домиками. Прислоняем велосипеды к скамейке, садимся и закуриваем. И уже не знаю, в который раз, глядя на эти домики, на людей, спокойно и неспешно идущих по узким улочкам, заходящих в магазинчики, я говорю себе: «Здесь я хотел бы пожить».

Начинается киножурнал, цветной мультфильм мечты: переменная годовая рента, как пропеллер самолета (на случай девальвации франка), три комнаты с кухней, много книг, очень много книг, немного хорошего спортивного инвентаря, зимой лыжи и Ницца под боком; тут снег, там пальмы, лимоны и апельсины, маленькие клементинки, ароматные и сочные, море… Как красиво можно было бы одурачить жизнь и судьбу… Иду купить что-нибудь поесть. Есть всё, люди здесь ЕЩЕ счастливы, время остановилось, как старый будильник: не идет, не звонит. К сожалению, его придется отнести к часовщику и установить на нем НАСТОЯЩЕЕ время. И тогда он пронзительно задребезжит… Нет, жизнь и судьбу «надуть» невозможно, как говорит Тадзио. Можно делать все, что угодно, и достигнуть максимум того, что судьба позволит иногда пощекотать пятку. Между безжалостными ударами, жестким мышлением судьбы и усилиями, марионеточным дерганьем человека — тот же диапазон, что между желанием обладать красивой женщиной и изучением спряжения слова amo[162]. Тадзио задремал на скамейке. Бужу его, и мы двигаемся дальше. Я уже знаю: для мира наступил период самоанализа и исповеди. После чего он будет дальше грешить. Если бы я был Богом, на сей раз я бы не отпустил миру грехи. Бог однозначно слишком добрый.

Дорога становится все тяжелее, и все чаще мы слезаем с велосипедов и идем пешком. Около пяти часов Тадзио пробивает заднее колесо. Решаем дальше не ехать и разбить палатку на маленькой полянке у обочины шоссе. Тадзио принимается за починку колеса, я готовлю. Дни становятся все короче, а горы сокращают их еще больше. Солнце рано прячется за горные вершины, окрашивая их в красный цвет. Мы уже, наверное, в настоящих Альпах. Мощные массивы сначала оранжево-желтого цвета, затем приобретают поочередно все оттенки кирпичного и в конце концов становятся кроваво-красными. Наступает чудесная ночь в горах, с особой тишиной; тишиной, словно внутри корпуса скрипки, «акустической» тишиной. На близлежащей ферме я одолжил охапку соломы, мы сидим у костра и разговариваем. Когда едешь на поезде или машине, живешь в гостиницах и тратишь деньги даже на разговоры с людьми, страну можно лишь увидеть, но не узнать. Узнать ее можно только тогда, когда в ней приходится жить, зарабатывать и считать каждую копейку.

В горах, 19.9.1940

Я беспокоился о погоде в горах, но пока обходится. День солнечный, сочный и свежий, как лимонад со льдом. Я уже забыл о море и полностью поглощен горами. Горы меняют движения, удлиняют шею (взгляд постоянно направлен вверх), и внутри что-то затвердевает. В горах больше чувствуешь себя мужчиной. Недавно скошенная полянка подстрижена под ежика, и на жесткой траве осели большие капли росы. Я выполз из палатки и, лежа на животе, прижался лицом к земле. Мокрая трава колола губы и веки; пахла землей, зеленью и девятью часами утра в горах. Я ощутил на груди холодок от промокшей ветровки и сел. Жевал шоколад с солнцем и затягивался сигаретным дымом, смешанным с утренним туманом. Наргиле в горах. От крыши палатки шел пар. Я отнес солому назад, здесь ее мало, и хозяин просил меня вернуть матрац. Какой-то зверь выпил приготовленное для нас вчера вечером молоко. Кофе пахнет дымом, а дым — кофе. Выдвигаемся.

Далеко мы не уехали, дорога стала невероятно круто подниматься в гору. На указателе надпись «Коль-де-ла-Кейоль — 17 км». Будем все время идти пешком. Шоссе на всем пространстве извивается, как змея, на которую наступили, и поднимается так круто, что нам приходится сильно упираться ногами, чтобы удержать велосипеды. После часа молчаливого восхождения мы взбираемся на второй этаж. У наших ног раскинулась вся долина Вара, и отсюда видно больше горных пиков. Зрение охватывает всё более широкие пространства; пространства, о которых у меня не было представления. Долина под нами — целая страна. Перед нами узкая лента дороги, на которой можно увидеть большие белые километровые столбики. Мы считаем — их еще тринадцать. Кажется, небольшие: 100-метровые отрезки. Я смотрю на все тринадцать километров. Учитывая время на отдых, нам предстоит подниматься еще часа четыре. Тадеуш не верит и утверждает, что за два часа можно добраться до вершины. Я уверяю его, что он едва дотащится до перевала. Двигаемся дальше. Тадеуш начал болтать, но быстро замолкает. Пот льется ручьями, склон южный, а дорога настолько крутая, что мы с усилием удерживаем тяжелые велосипеды. Мы идем, как роботы: медленно, размеренно, твердо. Через полтора часа от напряжения стучит в висках, я валюсь с ног. Икры ног дрожат, руки немеют от удерживания велосипеда. Отдыхаем.

Надеваем свитера и ложимся на траву. Пульс стучит у меня в висках, в ногах, в руках, под ложечкой — везде. Даже легкий ветерок здесь резкий — сечет и обжигает холодом голые ноги, несмотря на солнце. Мы едим шоколад с сахаром и хлебом. Массируем бедра и икры ног. Потом идем дальше. Проходим два столбика, еще пять. Иногда дорога вьется так круто, что, держа велосипед за руль, мы, чтобы его удержать, подставляем ноги под заднее колесо. Почти наклоняемся почти параллельно асфальту. Последние два километра самые сложные. Перевал висит над головой, и невозможно запрыгнуть на него одним прыжком. Уже не ноги, а нервы заставляют нас двигаться вперед. У меня в висках такой стук, что я прикрываю глаза, дыхание прерывается, и слышу сильные и быстрые удары сердца. Велосипеды съезжают назад, и, когда мы останавливаемся передохнуть, нужно держать тормоза. Еще километр. Совершенно неосознанно прибавляем шаг. Мы, наверное, похожи на двух рыб, извлеченных из воды и поднимающихся в гору. Последний километр осиливаем за 14 минут и выкатываемся на перевал. Наконец велосипед перестал убегать назад. Впереди большой гранитный столб. Граница двух департаментов: закончились Нижние Альпы. Ничего себе! Читаю дальше и не верю: «Коль-де-ла-Кейоль — 2326 м». И это только перевал, а не пик. Пики громоздятся над нами, вдали маячат итальянские Альпы, белея вечными снегами. На мгновение я забыл об усталости. Но дует холодный ветер. Солнце клонится к закату, и от чудовищных каменных стен и склонов тянет, как от ледника. Прислоняем велосипеды и