Цирк 'Гладиатор' - Борис Александрович Порфирьев
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
— Ни с места! — напомнил Коверзнев. — Там есть хозяйка. Не волнуйтесь. Разговоры — только о борьбе.
В открытую дверь они увидели, как на пороге вырос околоточный.
Верзилин с радушной улыбкой пошёл к нему навстречу. Увидев за его спиной жандармского офицера, учтиво спросил:
— Чем могу служить?
— Ба‑а! Господин Верзилин! — воскликнул он. — И Сарафанников! И ещё борцы! Мы попали в арену борьбы?
— Знакомьтесь, — любезно произнёс Верзилин. — Господин Коверзнев — писатель.
Коверзнев, сидевший в небрежной позе, неторопливо поднялся.
Сняв фуражку, офицер подхватил коверзневскую руку, тряся её, говорил:
— Счастлив познакомиться. Поклонник вашего таланта. А вот и ваш герой, — он протянул руку Никите. (Тот торопливо опустил на брезент двухпудовку). — Примите мои поздравления. Не пропускаю ни одного дня чемпионата… Как вы Стерса–то в последний раз поставили на колени своим грифом… А?..
Никита смутился, подтянул лямку борцовского костюма.
А Коверзнев указал на две замершие фигуры:
— Иван Татуированный и Лопатин готовятся к чемпионату… Да вы встаньте, братцы! Видите… тут пришли!
Иван Татауров тяжело, неохотно поднялся на колени, выпрямился, помог подняться Тимофею Степановичу.
Из соседней комнаты с любопытством таращились жандармские морды.
Офицер оглядел просторный зал, застланный мягким брезентом, ткнул лаковым носком сапога в штангу. Привычным движением поправил зачёсанные на лысину пряди волос, сказал:
— Прошу извинить за вторжение, ищем одного… преступника. Прочёсываем всю слободу. Следы его где–то здесь оборвались… Не обессудьте — долг службы… Но лично я рад вторжению, ибо и Сарафанников, и господин Верзилин за кулисами цирка неприступны, как и Корда, так что впервые могу их видеть не на манеже. А вообще, знаком с Вахтуровым и со Збышко… С Под — дубным, Шемякиным… Очень, очень рад…
Он мельком взглянул на Татаурова и «Лопатина», но, видимо, они его не интересовали, — и перевёл взгляд на Никиту.
— Рад, очень рад знакомству. Надеюсь, станете чемпионом мира.
— Вы истинный знаток борьбы, — великодушно похвалил Коверзнев офицера. — Мы с Ефимом Николаевичем тоже ждём того дня, когда сможем поздравить Сарафанникова с этим званием.
— О, сейчас мало кто сомневается в этом! — воскликнул офицер. — Единственные соперники Вахтуров и Корда, видимо, не в форме…
Он ещё раз оглядел зал (скорее по привычке, чем по обязанности), шагнул назад к дверям, погрозил пальцем:
— Никак и господин Коверзнев иногда лжёт в угоду публике, говоря, что ни Верзилин, ни Сарафанников не пьют?
Он пощёлкал ногтем по внушительной батарее бутылок, как по клавишам.
Коверзнев виновато развёл руками.
— Знаем, знаем, как они не пьют! Ха–ха–ха! Каждую тренировку начинают с четверти водки на брата! Ха–ха–ха! И раньше мы это видали, да‑с.
Коверзнев нашёлся, шагнул к столу, наполнил стаканы.
— За здоровье будущего чемпиона мира! Прошу!
— Никак не могу, — щёлкнул каблуками офицер. — При исполнении служебных обязанностей. А побеседовать рад. Саламаткин! — крикнул он. — Идите дальше, я вас догоню.
Усатый унтер поднёс руку к фуражке, повернулся, кивнул жандармам.
Когда они скрылись, Верзилин скомандовал:
— Иван! Продолжайте с Лопатиным занятия, — и добавил небрежно: — Да не закрывайте дверь — я буду следить отсюда.
Это было как вызов: смотрите, господин офицер, я не боюсь их оставить на ваших глазах, а удалил потому, почему и вы удалили своих нижних чинов.
— Ну что ж, сейчас все свои… — сказал Верзилин. — Итак, за будущего чемпиона!
Звякнули стаканы.
И они столпились подле стола: Никита — в борцовском костюме, Коверзнев — в бархатной куртке, с бантом, Верзилин в халате, и жандармский офицер в шинели.
— За будущего чемпиона мира!
Татауров замер в хватке, глядя в открытую дверь. Проглотил слюну. Подумал с завистью про Никиту: «Не пьёт, не пьёт — а целый стакан опрокинул и не поморщился».
Офицер осторожно поставил стакан на край стола, соорудил бутерброд из хлеба, колбасы и ломтика репчатого лука и, закусив, произнёс:
— Недаром русская пословица гласит: не бывать бы счастью, да несчастье помогло. Шёл в этот дом с неприятной миссией, а встретил знаменитых борцов.
Он ещё поболтал немного, потом простился и ушёл.
Когда он скрылся в сенях соседнего дома, Тимофей Степанович порывисто бросился к Коверзневу, сжал его руку.
— Ну, не ожидал, Валерьян! Ты просто–напросто гений. Выручил — никогда не забуду. Это действительно «святой закон дружины». А то пришлось бы мне сейчас по этапу в места не столь отдалённые…
Коверзнев прервал его:
— Ну да чего там. Хватит, хватит, — и показал глазами на Татаурова.
А тот, не обращая внимания на их разговор, подошёл к столу, и все услышали, как горлышко бутылки забрякало о стекло чайного стакана.
30
После памятного разговора с Коверзневым Иван Татауров начал тренировать свою волю.
К его удивлению, это оказалось не так трудно. Не хочется просыпаться рано — прикажи себе, и встанешь. Надоело упражняться с гирями — пересиль себя, и получится. Опускаются глаза в разговоре с арбитром, а ты не опускай их, смотри нахально.
Расхаживая по улицам, Татауров старался нарочно скрестить взгляд с каждым встречным. Сначала это ему не удавалось, взгляд сам опускался, встретившись с надменным взглядом какого–нибудь барина, но со временем он приучил себя к этому так, что мог пройти из конца в конец Невский с гордо поднятой головой, не опуская глаз ни перед кем. А маленькие дети под его взглядом даже плакали. Увидит — сидит ребёнок один, подойдёт к нему, вытаращит глаза — и тот в рёв. Заставляя себя побороть врождённую застенчивость, он заходил в самые дорогие магазины и, нагло глядя в глаза приказчику, просил показать какую–нибудь вещь, которую вовсе не собирался покупать. Сейчас ему ничего не стоило швырнуть на прилавок такую вещь, небрежно перечислить несуществующие её недостатки и даже поругаться с приказчиком. А ведь совсем недавно он мог уйти из магазина, не купив, например, булки, если не была указана цена, потому что стеснялся об этом спросить.
Он даже перестал бояться примет и, увидев чёрную кошку, нарочно ждал, когда она перебежит ему дорогу, и смело шёл даже в том случае, если ему предстояла борьба, в результате которой он не был уверен.
И откуда только у него взялась вера в свои силы! Действительно, прожил на свете тридцать лет, ото всех слышал, что самый сильный, а вот веры–то в эту силу не было. А оказывается, это очень просто — верить в себя. Да и кого бояться, в самом деле? Ивана Сатаны? Бамбулы? Сандарова? Яго? А стоит ли? А вдруг они сами его боятся?
Приглядываясь к борцам, он понял, что его предположение правильно. За
