Олег Рязанский - Галина Дитрих

Каждый вождь стремился оставить свой след в людской памяти. Один, из самых первых, обещал царство Божие. Другой, спустя пару тысячелетий, светлое будущее. Царь Борис Годунов, в день вступления на престол, пообещал отдать свою последнюю рубашку на благо народа. А другой Борис грозился положить голову на рельсы, если рай на земле даст сбой… Питерский из путятинских обещал “в сортире мочить” бомбистов-террористов, а его сотоварищ из рода медвежьего предложил им “откручивать голову”. Но всех перещеголял вождист, который пообещал всему миру показать “кузькину мать!”

Одних правителей народ уважал, других – боялся, а Олега Рязанского просто любил за человечность и простоту. Дорогу всем подряд уступал: старикам, детишкам, молодице с коромыслом. Зацепит ее глазом и идет следом будто привязанный, что ж, князья тоже люди и подвержены человеческим слабостям…

…и, как писано в летописи, “князь великий Олег, преложив свирепство свое на кротость, утишился, укротился, умилился душою! Устыдился святого мужа Сергия Радонежского и взял с великим князем Дмитрием Ивановичем вечный мир и любовь род в род.”

За столом трое. Посередине – отец Сергий в обычном монашьем одеянии. По его правую руку – Олег Рязанский в своей знаменитой шапке с рысьей опушкой. По левую руку – князь московский, опоясанный праздничный поясом с блескучими каменьями в лупках. Оба князя с норовом. Вспыльчивые. Нервные. Вместе им тесно, порознь – скучно. Два сапога, но от разных пар.

От печи хорошо тянет теплом, осенние дрова горят жарко и за столом благостное спокойствие от присутствия Сергия Радонежского и его тихих проникновенных слов:

– Готовы ли вы, чады боголюбовы, взять мир с дружбой на веки вечные по примеру князя киевского Владимира Святославича, заключившего в 985 году с камскими булгарами мир с припиской: “только тогда не станет мира меж нами, когда камень будет плакать, а хмель – тонуть.”

– Со всей радостью! – быстро, без запинки и раздумий, ответили мирящиеся.

– Протяните друг другу руки и я скреплю ваше рукопожатие святой молитвой.

– С одним условием… – одновременно произнесли оба.

– Без всяких условий… Ваше слово должно быть одно – “да”, а то, что сверх того – от лукавого. Обнимитесь искренне, от всей души простите друг друга за прошлые прогрешения… А теперь укрепим миротворение записью на бумаге пергаментной из тонкой телячьей кожи. Собственноручно пишите, чады боголюбовы. Предки наши не пренебрегали письменными соглашениями. Когда Олег, князь киевский, подошел с дружиной в 907 году к вратам Царьграда, то византийский император Константин Багрянородный заключил с ним мир по обычаям того времени. Император поклялся Евангелием, а Олег оружием над договорными хартиями, писаными киноварью в двух экземплярах. Такого рода грамоты непременно попадают в летописи и хранятся в монастырях за семью печатями…

– Эй, кто там за дверью! – крикнул Олег Рязанский, – бегом за хронистом-историографом-переписчиком!

Посыльный понял и вскоре возвратился, ведя за собой спотыкающегося историографа, недавно доставленного из Солотчинской обители для переписывания очередного летописного свода.

– Нил я, а по отцу Силыч, – отрекомендовался историограф, – по деду – Данилыч, по прадеду – Гаврилыч, по пра-пра-прадеду – Василии, потомок Ярилыча!

– Все ясно-понятно, Нил Силыч-Гаврилыч-Ярилыч… А теперь ответь, что в левой руке за спиной держишь?

– Оружие.

– Какое? – всполошился Олег Рязанский, – а, ну, покажь!

– Супротив комаров, князь, вконец замучили, проклятые!

– На холоде откуда комарам взяться?

– В подвальном помещении комарья не счесть, в глаза лезут, в нос, в уши – работать мешают. Переписывание – дело кропотливое, каждую буквицу следует изобразить так, чтобы комар носа не подточил, а их, назойливых, тьма тьмущая! Терплю, сколь могу, а потом – хрясь и мимо! От хлопанья свеча горящая то потухнет, то погаснет…

– Почему бы тебе, Нил Силыч, Ярилыч, не трудиться днем, при свете божьем?

– Летописать с издавна принято при свечах. По традиции и переписывать нужно таким же способом. Но теперь, вооруженный, не я боюсь комарья, а они меня!

– И где раздобыл оружие?

– Из летописи.

– Оно, оружие, что, меж листов лежало или в переплете пряталось?

– Нет, про оружие на четвертушке листа писано. Мелким, убористым почерком.

– Хорошо действует?

Ответ очень интересовал Олега Рязанского. Спасаясь от комаров, он не всегда эффективно бил их плетью.

– Превосходно! – обрадовал переписчик, – а как иначе, если изготовлено это оружие из травы блекоты с бузиной в определенной пропорции. Комар это сочетание на дух не переносит, нюхнет – и долой с копыт!

– От бузины с блекотой и тараканы бегут, сломя голову, – поддержал тему князь московский, а отец Сергий добавил:

– Пастуший посох из бузины ни одна гадюка не переползет.

– Значит так, Нил Силыч, Ярилыч, – продолжил Олег Рязанский, – перед отходом ко сну я к тебе загляну за противокомаринным рецептом в трех экземплярах. Один – преподобному отцу Сергию, второй – для князя московского, третий – мне, ясно?

– Мне не надобно, – отказался преподобный отец Сергий, – я с любой Божьей тварью в мире живу. Хоть с комаром, хоть с медведем, они меня не трогают.

– Мое распоряжение остается в силе, третий экземпляр отправлю с оказией тверскому князю, пусть радуется. А сейчас, Нил Силыч, прочти нам записи, касаемые проишествий недавнего времени.

– В сокращении либо пространственно?

– Самое важное.

– По черновому списку читать или который набело?

– Запутал ты меня окончательно, закорючка писчая, читай текст беленый!

– Тогда пойду руки вымою.

– Зачем?

– По уставу, беленые листы следует держать чистыми руками, а я и за дверную ручку хватался и за кое-что еще… – Вышел. Вернулся. С вымытыми руками. Спросил бодро:

– Какой лист открывать будем?

– Пусть князь московский решит…

– Читай сообщение о набеге Тохтамыш-хана!

– Год 1382…” а князь Олег Рязанский, встретив царя Тохтамыша, бил ему челом, чтобы Тохтамыш не шел землею рязанскою на Москву и обвел его краем своей земли и показал ему все броды на реке Оке…”

Олег Рязанский вскочил с лавки, затряс руками:

– Поклеп! Ложь! Навет! Происки интриганов-завистников! Зачем мне Тохтамыш-хану броды показывать, ежели осведомителей у него и без меня предостаточно! Зачернить запись, стереть, изничтожить! Снести голову сочинителю!

– Не гневись, Ольг Иваныч, я всего-навсего переписчик… Так читать далее или как?

– Читай! – разрешительно воскликнул князь московский.

– А князь московский Дмитрий Иванович, вернувшись из Костромы в Москву и узрев, что град его сожжен и трупы иссеченных людей лежат во множестве, слезы пролил… И послал людей своих на князя рязанского и землю рязанскую московские ратники опустошили и пожгли почище орды тохтамышевой…

– Не было такого! – вскочил с места Дмитрий Иванович, – клевета! Оговор! Очернительство! Да, я действительно посылал ратных людей на переговоры, а ежели кто из них и пожег что, то не было на то моего распоряжения! Приказываю немедля выдрать лист с этой гнусностью!

Тяжелое бремя примирения висело на волоске, вот-вот оборвется… Но Сергий Радонежский был мудр. Его понимали даже медведи. Он позволил выговориться каждому и поставил точку:

– Есть суд человеческий и есть суд Божий. Время отсечет вторичное, сохранив главное.

– И я так думаю! – произнес Дмитрий московский.

– И я так мыслю, – добавил Олег Рязанский.

…Летописанием занимались в монастырских кельях, в княжьих палатах. События переписывались, подвергались добавлениям, убавлениям. Иногда записыватели бывали просто невнимательны. К примеру, год примирения московского князя с рязанским в одной летописи значится под 1385 годом, а в другой – в 1386 году. Это полбеды. Хуже, когда в летописях историческим личностям приписывали нелестные характеристики. Если это Олег Рязанский, то он “льстивый, лукавый, кровопивец, христьянский отступник, Святополк новый…,” и словеса эти “из глубины своего сердца” изречены самим князем московским в повести о Куликовской битве…

Почему так писалось? Под влиянием извне? По заказу? Ведь, чтобы обелить одного, следовало очернить другого. Нет на это пока ответа.

В знак примирения князья порешили обменяться оружием. По старорусскому обычаю. Очень древнему, когда клятва на мече сопровождалась “угрозой гибели от меча того, кто клянется не с чистым сердцем.”

– Нарушение клятвы грех страшный, – подтвердил отец Сергий, – обратной силы клятва не имеет, преступишь – проклятым будешь!

– Один господь без греха, – проронил один из князей.

– Благие намерения всему мера, – произнес другой, а отец Сергий добавил назидательное:

– Владимирко, князь галицкий, сгоряча дал клятву верности венгерскому королю в 1153 году, целовав чудотворный крест святого Стефана и нарушил клятву, посмеясь, дескать, какой с него спрос, ибо невелик размерами тот клятвенный крест, за что и был наказан!