Век Екатерины Великой - София Волгина

Все обожали гостить у фельдмаршала: стол его всегда был богат и разнообразен, подавали же на фаянсе и серебре. Говорили, что он на собственные деньги заказал себе огромный серебряный сервиз в несколько пудов. Наряжаться граф Степан Федорович тоже любил. Числом дорогих костюмов он побил бы любого франта, перещеголяв в сем даже фаворита государыни, Ивана Ивановича Шувалова.

В один из четвергов, к концу масленой, когда в Малом дворе был бал, граф Апраксин, разодетый в пух и прах, явился туда, по приглашению Великого князя, вместе со своей женой и дочерью Еленой Куракиной, полюбовницей всесильного сенатора Петра Ивановича Шувалова. Двор сразу повеселел. Молодые ловеласы кинулись ухаживать за веселой красавицей Еленой Степановной, а фельдмаршал постоянно приглашал танцевать Великую княгиню, которая не уставала смеяться от его шуток и смешных замечаний по разным поводам.

– Степан Федорович, я устала смеяться, дайте мне немного отдохнуть, – взмолилась Екатерина и уселась между невесткой Льва Нарышкина и ее сестрой Сенявиной, с коими последние месяцы проводила много времени.

– Хорошо, – согласился граф, – пойду, повеселю собственных красавиц, жену и дочь.

Поцеловав руку Великой княгини, он направился к ним. Они стояли в кругу молодых мужчин и о чем-то бойко рассуждали. Токмо туда подошел граф, послышался взрыв хохота, и затем он повторялся с завидным постоянством.

– Как сия Куракина все-таки красива, – завистливо проговорила русоволосая невестка Нарышкина.

– Да ну ее, – махнула пренебрежительно Сенявина, – зато она чья-то полюбовница. Чего хорошего? Лучше обратите внимание, – показала она глазами, – как грациозно танцует менуэт Марина Осиповна Закревская, фрейлина императрицы. Ах, хороша!

Все устремили свои глаза на хорошенькую фрейлину.

– Как хорошо на ней сидит платье, не правда ли? – обратилась к приятельницам Екатерина.

– Говорят, граф Горн в нее сильно влюблен.

– Он всегда влюблен в трех женщин сразу, – заметила с насмешкой Сенявина. – То он ухаживал за графиней Марией Романовной Воронцовой, то за Анной Алексеевной Хитрово, тоже фрейлиной Ея Императорского Величества, теперь вот за Закревской.

Приятельницы нашли, что Марина Осиповна танцует отменно и довольно мила собой. Она шла в паре со Львом Нарышкиным.

– Маменька собралась женить его на Анне Хитрово, – сообщила его сестра. – А влюблен он в Марию Воронцову.

– В старшую сестру фаворит-султанши Петра Федоровича? – удивленно переспросила Екатерина Алексеевна.

Великая княгиня до того не терпела всех Воронцовых, что решила – не бывать браку ненавистной Марии с прекрасным Левушкой. Поговорив с приятельницами, они решили учинить все, дабы он женился на племяннице Разумовских, миловидной и грациозной Марине Закревской. Дядя ее, граф Кирилл Разумовский, окромя того, был весьма любим оными двумя дамами и всегда бывал у них в доме.

К концу бала план был продуман окончательно.

Последними уходило семейство Апраксиных. Жена и дочь, распрощавшись, пошли к карете, а фельдмаршал задержался.

– Видимся сей год в последний раз, – говорил он с сожалением, – иду на войну с пруссаками. Ежели что, Петр Федорович и вы, Екатерина Алексеевна, не поминайте меня лихом.

– Да что вы, Степан Федорович, ей-Богу, каким лихом? Ждем вас с победой, – укорила его Великая княгиня.

– Не забывайте писать старику о вашем житье-бытье, – с грустью в голосе сказал граф в дверях и махнул на прощанье рукой.

На следующий же день семья Разумовских отправилась к матери Льва, и там все сложилось так удачно, что они сумели убедить ее согласиться оженить сына на Марине Закревской, хотя та собиралась сватать девицу Хитрово. Левушка Нарышкин вынужденно согласился на оное: хотя и любил он другую девицу, но та уже была помолвлена с графом Бутурлиным. Получив согласие матери Льва, фельдмаршал, наконец, поговорил с племянницей, и Марина, после недолгого раздумья, согласилась, полагая, что оная партия для нее весьма хороша. На другой день, в воскресенье, оба графа Разумовских просили у императрицы позволения на сей брак, кое она тотчас и дала. Грядущий брак Льва Нарышкина сдружил Екатерину еще крепче с графами Разумовскими, всегда желавшими ей добра. Самое же главное, Великая княгиня лишний раз преподнесла семейству Шуваловых знак своего особливого внимания.

Война, начавшись в 1754 году в колониальных владениях Англии и Франции в Канаде, перешла в Европу лишь через два года, когда в конце мая прусский король Фридрих II вторгся в Саксонию с армией в девяносто пять тысяч человек. Победоносный Фридрих разбил в двух сражениях саксонские и союзные им австрийские войска, заняв Силезию и часть Богемии. Россия не могла оставаться в стороне. К оному ее обязывали как союзные договоры с Францией и Австрией, так и реальная угроза ее владениям в Ливонии, Лифляндии, Лапландии и Эстландии.

В 1756 году армия Степана Апраксина была готова идти на помощь Австрии и Польше. В Риге находилась значительная часть артиллерии и другого оружия, из Москвы же везли 30 полевых гаубиц. Зимой следующего года Россия наконец вступила в войну. В мае семидесятитысячная русская армия под командованием фельдмаршала Апраксина двинулась к реке Неман, по коей проходила граница с Пруссией. Несмотря на промедление войск, Мемель взяли практически без боя. Лишь в конце лета была одержана первая действительно крупная победа: при деревне Гросс-Егерсдорф русские части разгромили корпус фельдмаршала Левальда. Россия праздновала успех. По указу императрицы колокольни московских церквей звонили в честь сего победного события несколько дней.

Шла война, но образ жизни в Большом и Малом дворах оставался тем же, что и прежде: те же концерты, те же балы, те же кружки, та же бесконечная борьба партий. Великая княгиня заметила вскоре после их возвращения в Санкт-Петербург, что Брокдорф, новоявленный любимец Великого князя, при помощи интриг все более входит к нему в доверие. Скопление большого количества голштинских офицеров, коих Его Императорское Высочество расквартировал на зиму в Петербурге, немало способствовало сему. Число же офицеров, постоянно находившихся вместе с Великим князем и около него, достигало, по меньшей мере, двух десятков, не считая голштинских солдат, которые несли в его покоях службу рассыльных и камер-лакеев. Все они, вестимо, служили шпионами Брокдорфу. Екатерина, заметив, насколько Петр Федорович подвержен их влиянию, выжидала момента, дабы серьезно поговорить с Великим князем и искренне высказать ему свое мнение о том, что его окружает, и об интригах, которые беззастенчиво вели голштинцы.

Однажды Великий князь обратился к ней за помощью.

– Екатерина Алексеевна, – сказал он с самым серьезным лицом, – есть необходимость послать тайный приказ в Голштинию. Надобно арестовать одно из важных должностных лиц в стране.

Сделав таковое заявление, Великий князь замялся, не зная, как повести разговор дальше.

– И кто же он такой?

– Некий Элендсгейм. Сей человек, мещанин по происхождению, благодаря своим способностям и познаниям достиг высокого поста.

Петр уселся в кресло напротив жены, закинув ногу на ногу.

Заинтересовавшись, Екатерина продолжила расспросы:

– Каковые же имеются жалобы на оного Элендсгейма, и что же такого он учинил, за что решено посадить его в крепость?

Великий князь, покачивая ногой, дал на сей вопрос совершенно простой ответ:

– Люди сказывают о его лихоимстве.

Екатерина Алексеевна поинтересовалась, кто его обвинители. На сие у Петра Федоровича паки нашелся простой ответ:

– Обвинителей нет, ибо все там его боятся и уважают. По сей причине надобен мой приказ об аресте.

Глянув на него в недоумении, Екатерина заметила:

– Но коли так приниматься за дело, то не останется более невинных на свете. Один завистник распустит в обществе угодный ему неясный слух, по коему арестуют кого вздумается, говоря: обвинители и преступления найдутся после. Поступать так, Петр Федорович, неможно!

Великий князь перестал раскачивать ногой, уставившись в лицо жены с немым вопросом: «Что же делать?».

Екатерина, хотя и догадывалась, откуда ветер дует, поинтересовалась:

– Позвольте спросить, кто же дает вам такие плохие советы?

Великий князь, немного растерявшись от неожиданности вопроса, сказал:

– Ну, вы тоже… всегда хотите быть умнее других.

Екатерина укоризненно посмотрела на мужа.

– Я говорю не для умничанья, а понеже ненавижу несправедливость.

Услышав сие, Петр Федорович взволновался: подскочив с места, походил по комнате и вышел в непонятном настроении.

Некоторое время спустя он вернулся.

– Пойдемте ко мне, – позвал он, – Брокдорф скажет вам о деле Элендсгейма, и вы убедитесь, что оный чиновник стоит ареста.

– Что ж, коли вам сие угодно, я выслушаю его доводы, – согласилась Екатерина Алексеевна.