Глиномесы (СИ) - "Двое из Ада"

— Эй! Вы там чего шепчетесь?! — прилетело с кухни. — Бросили меня…

Илья мгновенно вытянулся, вытолкал Серегу наружу и в шутку принял вид, будто это Зайцев причина всех заминок и вообще силой удерживал Добрынина в тесном замкнутом пространстве. Но Зоряна продолжала строго смотреть на заговорщиков еще несколько мгновений, к тому же обиженно надув губы. Пока не махнула рукой, самым противным тоном выдав:

— Ой, ну все ясно с вами…

— Чего ясно? — засмеялся Зайцев, выгораживая Добрынина, как мог: грудь колесом, нос к потолку, улыбается во весь рот.

— Все! — упрямо повторила Зоря. — Вы, небось, просто ищете, чем еще таким меня удивить, чтобы как вчера. Ну ничего, я в долгу не останусь…

— Нет! — всполошился Добрынин. — Нет-нет-нет, ничем таким удивлять больше не будем!

— Как? — девушка состроила удивленное лицо. — Неужели прошла любовь, завяли помидоры?

— Нет…

— Ну, значит, удивите, — и она с самым громким шлепком, который только удалось произвести, хлопнула отца по плечу и улыбнулась. — Наверное, мне пора идти наслаждаться летними каникулами и не мешать вам готовить ваши сюрпризы?

— Ну вообще да, хорошо бы, — улыбался Серый. — А то твой отец очень стеснительный малый. Ну, творец… любая мелочь влияет на настроение, ты же знаешь.

— Ага! — воскликнула Зоряна, подтвердившая свою догадку, и подняла указательный палец вверх, привлекая внимание. — Вот видишь, папа, быть честным и прямолинейным — очень даже неплохо, особенно для человека, который знает, чего хочет. А Серега хочет… свидание! Да. Я уйду, и у вас будет свидание. А если оно пройдет плохо, я сильно расстроюсь, ясно?

— Оно хорошо пройдет! — тут же заверил ее Серега, не позволяя Добрынину очнуться. — Я буду стараться. Хотя это необязательно… Ведь я люблю твоего отца. И с ним даже просто находиться рядом — как свидание.

— Ого.

Зоряна даже не нашлась что сказать, но по взгляду не было видно, какой симпатией и уважением прониклась к Сереге. А Добрыня сидел, потупившись, смущенный — и почти незаметно улыбался в бороду. Все вышло слишком легко. Никто не осуждал его. Никто не бежал. Он был на своем месте — с семьей, с друзьями, с любимым человеком, подобного которому никогда не имел. Летнее солнце за окном казалось не просто солнцем, а каким-то ярким светом впереди. Огнем, который обжигает — но только лишь для того, чтобы скрепить и сделать каменно-твердой мягкую глину чувств. И чтобы, пережив один раз такой обжиг, ты знал, что впредь на долгие годы никакой жар и никакой холод этим чувствам не будут страшны.

========== Эпилог ==========

Покрытые то белой, то серой, то вовсе разноцветной глазурью горшки, вазочки и кружки ловили своими гладкими боками яркое летнее солнце. Внизу за окном оживленно колыхались кроны молодых каштанов, покачивался на сквозняке узорный тюль, и всякий раз, когда направление лучей преломлялось рисунком занавески, по комнате начинал кружиться хоровод ярких отблесков. Сидящий на крыше просторной клетки грач лениво щурился и иногда, замечая рядом с собой солнечного зайчика, щелкал клювом, и тихо ворчал. Мерно гудел гончарный круг, шуршала под ногами плотная пленка, защищающая пол. Илья, как некая константа вечно спешащего в неизвестность мира, в молчании занимался своим ремеслом, вытягивая пальцами светлую глину и превращая грубые куски в аккуратные изделия. А неподалеку, орудуя тонкой кистью и краской, трудился Серега.

— Если подумать, потом можно отойти от тематики и сделать линию сервизов с монорасцветкой. Что-то ярче и радостнее… Можно голубой и белый. Королевские цвета… Как думаешь? — не отрываясь от дела, нарушил тонкую атмосферу уюта и гармонии в воздухе Серега почти шепотом. Сполоснул кисть в воде, чуть не облизал ее по дурной привычке работы с натуральными красками и сплюнул, чертыхнулся, промокнул о лежащую рядом тряпку.

— А узор? Уже продумал орнамент или хочешь что-то более абстрактное? — переспросил Илья и потер нос запястьем. На бороде все равно осталась пара новых светлых капель. Серега обернулся, усмехнулся, и, не в силах перебороть себя и остаться на месте, поднялся.

— Можно сделать так, чтобы узор был крупным. И разбивал посуду на половинки с элементами противоположного цвета в каждом из них. Допустим, морская тематика и японская живопись будут смотреться отлично, — Зайцев заставил Илью остановиться, убрал его руку от изделия и взгромоздился на колени, не спрашивая разрешения, не позволяя отказаться. Наглые капельки, подчеркнувшие для Сереги всю соблазнительность Ильи, были срочно стерты с шикарной бороды ладонью. — Типа ваза. Она будет разбита на две части: небо и вода. На небе — узорные облака. В воде — белым цветом акцентировать саму форму волны… Красиво же?

— М… — Илья загадочно улыбнулся, щурясь, как и всегда: лукаво, по-доброму. Он умел хвалить одним взглядом, выделять одного из тысячи других. И так же хорошо умел недоговаривать, до последнего сохраняя какое-то сомнение, надежду на большее. А Серега разве научился смиряться с этим? Тот самый Серега, который в этой жизни требовал всего и сразу — немедленно? Нет, конечно.

— Что, нет? Недостаточно для тебя? — Зайцев наигранно нахмурился. — Тогда нарисую там свою задницу и твои руки на ней. По-моему, ничего прекраснее моей задницы нет. А еще и в твоих руках! Это же просто лучшая оправа для бриллианта. Так лучше?

— Я такой сервиз не продам, — цокнул языком Добрыня, сдаваясь. — Я его себе оставлю.

Он потянулся к лицу Сереги. Грач возмущенно каркнул сбоку, но разве же можно было отказать себе в самом коротком, самом нежном поцелуе? Разве можно было и впрямь не положить ладони на самую красивую задницу в мире, оставив на ней белые глиняные отпечатки?

— Морская тематика и японская живопись будут очень красиво смотреться рядом, — целиком удовлетворенный, произнес Илья после. — Я бы даже вместе с тобой расписывал… Научишь?

— Научу. А про сервиз — это ты зря. Я уже рекламный слоган придумал… — улыбнулся Зайцев, важно вздернув нос. — Слушай, Илья… Прикинь. Есть только один человек красивее меня.

— Не знаю таких… Наверное, это твой двойник, который живет на другом конце света и мутит с каким-нибудь другим бородачом.

— Нет, они некрасивые. Типа, знаешь, брат-урод, все дела… — захохотал Серега, поймав лицо Добрыни в ладони и расцеловав щеки. — А вот ты у меня самый красивый.