Первые шаги - Татьяна Назарова

В революционную организацию он попал случайно. Вместе с несколькими старшими гимназистами стал ходить в кружок, привлеченный его таинственностью. Потом пошел на демонстрацию, боясь, что за отказ товарищи назовут трусом. Его вместе с другими арестовала полиция. При допросе следователь грозно закричал на него, он испугался и рассказал про кружок, назвал всех товарищей, руководителя кружка и все, о чем говорил тот на занятиях. Следователь внимательно поглядел на него и заговорил мягко, поучающим тоном:

— Эх, молодой человек! Плохой дорогой вы пошли. Да понимаете ли, куда вас вовлекли, против кого заставили выступать и что теперь вас ожидает? Вы изломали себе всю жизнь…

Константин горько расплакался. Ему показалось, что никогда он не выйдет из тюрьмы. Да если и выпустят, куда пойдет? Узнает отец, маленький управский служащий, о его похождениях — проклянет, из дома выгонит…

Его охватил гнев против членов кружка и особенно его руководителя — они во всем виноваты. Когда следователь сказал ему, что есть легкий способ все поправить, искупить свою вину, он обрадовался и дальше все делал, как велел его покровитель. В то время и дал подписку и получил кличку «Верба».

Потом Константина еще продержали две недели в тюрьме и даже в одиночке, но создали там для него условия лучшие, чем были дома, — его учили будущей профессии провокатора. В последний день следователь легким ударом посадил ему синяк под глазом, и его выпустили.

Скоро Вавилов, пострадавший за дело рабочих, перенесший одиночку и побои, вступил в подпольную организацию. Товарищи ему доверяли, охранка платила деньги, жизнь стала легкой и приятной. Кроме того, он служил писцом в городской управе. Так шло несколько лет, пока работал в охранке следователь, который сделал Вавилова провокатором. Когда арестовывали кого-либо из особо значительных подпольных работников, Константин оказывался всегда в стороне и вместе со всеми искал провокатора, проникшего в ряды организации.

Но при новом шефе от него стали требовать выполнения все более рискованных поручений, не давая времени на подготовку. Обостренным чутьем шпиона он своевременно почувствовал опасность разоблачения. К его счастью, вернулся старый покровитель. Выслушав Вавилова, он сказал:

— Вы правы! Оставаться здесь по нашей работе опасно. Уезжайте в Омск. Пока что уйдете из подпольной организации неопороченным. За верную службу я вам помогу. Расскажите, что у них делается, а аресты проведем спустя месяца два после вашего отъезда. Желание уехать мотивируйте опасностью вашего ареста. Покажите вот это подметное письмо, о нем никто у вас не знает. Оно без обращения и подписи.

Получив последнюю плату от охранки, Вавилов уволился из управы, показал письмо в комитете и с явкой, полученной от партийной организации, уехал в Омск.

Он надеялся, что работа в полиции для него закончилась, и собирался быть честным. В омской организации Константин познакомился с меньшевиками, и их программа понравилась ему. Но те открыто против большевиков не выступали — они составляли ничтожное меньшинство, то же делал и он — школа, пройденная в охранке, пригодилась и здесь. Способность Вавилова умно лицемерить большинство омских меньшевиков высоко оценило, и когда петропавловская подпольная организация связалась с Омским комитетом, то, по настоянию тайных меньшевиков, послали туда Вавилова — он должен был, по их плану, петропавловскую организацию сделать меньшевистской. «Там ты можешь смелее выступать с нашей программой, профессионалов революционеров в Петропавловске нет», — говорили они ему.

Константин все время старался выполнить задание. Кое-чего достиг, но успехи могли бы быть значительно большими, если бы не мешали Антоныч, Алексей и еще несколько их крепких сторонников В последнее время из Омска дважды приезжал еще большевик. Рабочие звали его «наш товарищ».

Исподтишка борясь с большевиками, Вавилов начал мечтать о большой политической карьере в будущем, после победы революции. Ведь о том, что был когда-то «Вербой», никто не знает, часто думал он. Поэтому слова полицмейстера ошеломили его в первый момент. К тому же проснулся страх перед разоблачением. Привычка, приобретенная годами, заставила, не раздумывая, выдать девушек.

Почти двухмесячный перерыв дал Вавилову возможность не спеша наметить план действий к началу старой работы. Что его заставят вновь работать в охранке — после встречи с Плюхиным он понял это сразу и заранее помирился с этим.

Вавилов прежде всего надежно спрятал свой меньшевизм, перестал пререкаться с Антонычем и горячо поддерживал все предложения старого слесаря в подготовке забастовки. Правда, со стороны Федулова Константин чувствовал по-прежнему какой-то холодок, но многие железнодорожники стали с ним ласковее разговаривать. Вавилову очень хотелось встретиться с «нашим товарищем», но пока это не удавалось.

— Ничего, Костя, не поделаешь! Ему здесь задерживаться нельзя, а тебе сообщить не так просто, — утешал его Григорий Потапов.

— Я тебе все могу пересказать, что он сообщил нам нового, — говорил Григорий в другой раз, встретившись с Вавиловым на конспиративной квартире, где собирался раз в неделю комитет городской организации.

Пробираясь по узеньким тротуарам, Константин часто озирался по сторонам и размышлял о предстоящем разговоре с Плюхиным. Кажется, умный человек, вроде его первого шефа, не подведет. Интересно, все ли сказал Савину? Следует, пожалуй, посопротивляться — ценить станет выше. Потом — обязательно договориться о создании подставного провокатора. Что ж, не хотел возвращаться к старому, но его заставляют. «Видно, уж судьба такая», — вздохнул, подходя к большому деревянному дому, где жил с семьей Плюхин.

Оглянувшись, Верба нырнул в парадное крыльцо.

— От Сидора Карпыча Савина срочное письмо его высокородию, — вежливо, но громко сказал Константин вышедшей в переднюю кухарке.

— Веди его, Матреша, ко мне в кабинет, — послышался голос Плюхина.

Матрена провела Вавилова в большую, ярко освещенную газовой лампой комнату, заставленную мягкой мебелью, с большим ковром на полу. Плюхин встал навстречу из-за стола, взял у Вавилова письмо и попутно повернул ключ в дверях. Потом небрежно бросил нераспечатанный конверт на стол, пригласил его сесть в кресло, сел сам на прежнее место и закурил.

— Вы курите? Прошу! — протянул он любезно коробку.

Вавилов непринужденно взял папиросу, все больше убеждаясь, что Плюхин похож на того следователя, с которым он дружно работал в своем городе.

Закуривая, незаметно разглядывал Плюхина. Тот, откинувшись на спинку кресла, пускал кольца дыма, но смотрел не на них, а на своего гостя.

— Итак, господин Верба, на этот раз мы можем с вами, не торопясь и не боясь лишних ушей, поговорить о вашей работе, — заговорил спокойно после паузы Плюхин.

— Я не хочу больше выполнять секретные задания, — перебил его Вавилов.

Помощник начальника областного жандармского управления неторопливо достал из стола папку и развернул ее так, чтобы Вавилов мог видеть свою фотографию к даже прочитать собственную подпись под обязательством.

— Я давал обязательство не вам и его полностью выполнил, — запротестовал Константин.

Плюхин рассмеялся.

— По-моему, это пустой разговор. Такого рода обязательства связывают на всю жизнь, — небрежно бросил он. — И потом… Почему вы не хотите? Это же выгодная работа. Надеюсь, вас не мучает совесть за то, что вы помогаете правительству бороться с бунтовщиками? — голос Плюхина построжел.

— Больше опасности, чем выгоды, ваше высокоблагородие, — ответил Вавилов, словно не расслышав последнюю фразу Плюхина.

— Когда мы с вами беседуем наедине, вы можете называть меня Александром Никоновичем. Платой мы вас не обидим, из характеристики в вашем деле видно, что вы опытный и старательный работник, а безопасность от разоблачения, если вы будете добросовестно работать на нас, гарантируем, — продолжал Плюхин, с интересом перелистывая папку. — Собственно, ваше «не хочу» сказано вами поздно. Одно дело вы для нас уже сделали… — Он в упор посмотрел на Вавилова, достал из ящика две четвертных и положил их перед ним. — Кстати сказать, девицы ужасно упрямы. Несмотря на все меры, твердили, будто нашли бумажки на улице и сами не знают, что в них написано. Пришлось отправить в ссылку, — добавил он небрежно.

В памяти Вавилова всплыли юные девичьи лица в синяках и ссадинах. Он знал, о каких мерах говорит Плюхин. Сколько раз говорил он с ними о революции! Измученные, истерзанные, но незапятнанные пошли в ссылку, на новые мученья. Какой-то остаток совести заговорил в растленной душе. Бледный, угрюмо потупив глаза, сидел он молча, не протягивая руки за деньгами — ценой их крови, ценой его предательства.