Первые шаги - Татьяна Назарова

— Он завтра вернется, Петровна. Куда-то недалечко уехал, — ответила Наталья.

Прасковья вернулась домой.

— Ну, мужики, держитесь! За начальством поехал доносчик наш, — сказал Федор. — Вы пораньше приходите завтра сватами. Будем ждать за столом, — продолжал он. — Глядите в глаза начальству с уважением, а мы с Кирюшей книжку покажем. Глядишь, набожный человек в дураках и останется.

Когда уездный и понятые вошли, принаряженные жених и невеста сидели в переднем углу, а вокруг них сваты, мать Кирилла и Прасковья с Федором. На столе виднелись тарелки с хлебом, мясом и пара наполовину пустых бутылок водки.

Федор вскочил и, притворяясь опьяневшим, низко кланялся и просил всех к столу.

— Дочку пропил, ваше благородие, — говорил он, наливая водку в стаканы.

Нехорошко, оставивший полицейского во дворе, чтобы кто не вышел, засмеялся в ответ на приглашение.

— Жених, говорят, вчера только вернулся. Подарки-то невесте богатые привез? — спросил он.

— И, батюшка, да еще какие! — совсем пьяно заговорила Прасковья. — Я вам сейчас покажу…

Она пошла в соседнюю комнату, за ней двинулся староста. Вернулись обратно быстро. Прасковья размахивала шарфом и пальто.

Уездный, удивленный спокойствием Карпова, вдруг усомнился в достоверности сообщения Мурашева. «Возможно, напутал старик», — подумал он и решил не круто начинать разговор. Сев на услужливо подвинутый Федором стул, он внимательно осмотрел пальто и шарф и даже похвалил.

— А книжечку какую тестю привез? — спросил, отдав вещи Прасковье, и впился глазами в Федора.

— Книжку привез хорошую. У меня, ваше благородие, не как у иных прочих, дочь-то грамотейка, читает, — с бахвальством сказал Федор. — Хотите, сейчас и вам прочитает стишки. Маша! — закричал он громко. — Принеси книжку, что Кирюша привез. Она там, на окне.

— Ух, и смешная! Окся читала вчера, — сообщила девчушка, выбегая с книжкой в руках.

Нехорошко выхватил книгу, торопливо перелистал и недовольно поморщился. Неужели из-за этого он скакал восемьдесят верст?

— Стихи господина Некрасова. Это разрешено цензурой, — невольно произнес он вслух.

Федор поднялся из-за стола, встал против него и, будто начиная трезветь, вдруг заговорил:

— Постой, постой, ваше благородие! А какую же вы книжку у меня пришли искать? Я служил царю, разве у меня будут такие, что не разрешены? Да коли б такую он привез, — указывая на Кирилла пальцем, горячо продолжал Карпов, — да я не то, что дочь ему отдавать, на порог не пустил бы…

В голосе Федора звучало негодование, он вытянулся перед уездным, будто на часах. Мужики за столом заволновались, Кирилл и Аксюта смотрели удивленно на старосту.

— Ох-ти мне! — неожиданно вскрикнула Прасковья.

Все, в том числе уездный и староста, обернулись к ней.

— Ах, я, дура темная! — запричитала она. — Ведь про книжку-то я вчера ему сказала: привез, мол, Кирюша из Петропавловска книжку какую-то. Велел он мне сказать, чтобы муж не обасурманился. А пришла обратно — слышу, Окся читает таково занятно, — рассказывала нараспев Прасковья. — Посмеялась я со всеми, да и побежала Петра Андреевича упредить, что нет в той книжке ничего про бунтовщиков, про каких он мне баял, а он уж уехал, и, верно, к тебе, батюшка…

Нехорошко глядел на нее, постепенно мрачнея. Баба пьяненькая и говорит, по-видимому, все очень искренне. Да ведь и тот дурак об одной книжке говорил. Сделать доносчицей жену Карпова — это остроумно, а вот сейчас из-за глупой ошибки все поломалось. Карпов предупрежден. Искать еще что? Или ничего нет и не было, или, если одурачили Мурашева, все за ночь убрано так, что, конечно, не найдешь.

— Ай да кума! Ну, и учудила! — воскликнул Матвей, прерывая затянувшуюся паузу.

Все засмеялись, даже понятые. Они поняли, что Мурашев вызвал из города начальника из-за книжки, а в ней, видно, сказка пустяковая напечатана.

Уездный, покраснев от гнева, вскочил. Мужики сразу с испуганным видом смолкли.

— Ваше благородие, не обижайтесь! Мы ведь над купцом нашим смеялись, он по глупости обеспокоил вас, — говорил смиренно Федор, низко кланяясь уездному.

— Ваше благородие, спросите про меня Петра Петровича Мохова, с ним ведь я ездил, — вмешался Кирилл. — Плохого он про меня не скажет. А книжку-то я купил случайно, как ходил подарки покупать. Приказчик сказал — больно интересная. Я дорогой возчикам читал, и Петро Петрович слушал, смеялся вместе со всеми…

Упоминание о Мохове, доверенном Самонова, окончательно убедило Нехорошко, что Мурашев напутал и что все дело надо превратить в шутку. «Пусть насмехаются над одним Мурашевым, а Карпов думает, что слежка за ним кончена: если правда, что с теми связан, смелей разойдется. Все ему тогда вспомнится. Можно подослать кого поумнее Мурашева», — думал он, глядя на Федора.

— Ну, не будем мешать свадьбе, — сказал добродушно. — Ошибка получилась. Пошли, мужики!

— Ваше благородие! Дозвольте просить выпить за здоровье наших молодых, — просил Федор, подойдя со стаканом.

После долгих просьб уездный начальник выпил стаканчик, а за ним староста и понятые.

Хозяева проводили гостей за ворота.

— Ну, мужики, теперь осторожнее! Мурашев совсем разъярится, на все пойдет, — предупредил Федор, возвратившись в избу.

К свадьбе приехал Мамед, привез барана. Он пробыл четыре дня. Свадьба была веселая. Со стороны жениха гуляли сваты Коробченко и Дубняки. Дядю Кирилл не позвал, как ни уговаривала мать.

— Он сказал, чтобы я близко к его дому не подходил, собак спустит, — отвечал ей Кирилл.

От невесты гуляли, кроме сватов Полагутиных, все друзья отца, а таких в селе оказалось очень много.

Аксюта, вопреки обычаю, совсем не плакала. Не голосила и Прасковья, когда косу дочери расплетали на две.

— Ну и парочка! А уж как одеты-то приглядно! — говорили молодые бабы, любуясь женихом и невестой.

Аксюта до венчания успела сшить не только для себя и своей семьи новые наряды, но и для будущей свекрови сарафан и кофту, и рубахи для жениха.

Венчал отец Гурьян, пел хор, но Мурашев обязанности дьякона на этот раз не выполнял. Его вообще никто не видел. После провала обыска он совсем не показывался на людях. В лавке торговала Наталья, Аким еще не вернулся из Петропавловска.

Уездный, вернувшись от Карповых, назвал Мурашева старым дураком.

— Может, вообще весь разговор о Карпове твоя выдумка? — спросил Нехорошко, немного успокоившись.

— Хитер больно, сумел свою куклу умной сделать, одурачила она меня! — мрачно ответил Мурашев. — Все они там одна шайка, а руководит ими Федор.

— Ладно! Поймаем, коли так. Пришлю я человечка одного опытного. Устрой его батраком к кому-нибудь из своих. Только пусть верхом на нем не ездят. К себе не бери — беречься те будут. Войдет он в доверие к Карпову, тогда не отвертится. Сам пока молчи. Пусть мужики забудут все, а потом уж постарайся уважение к себе вернуть, — посоветовал Нехорошко, уезжая с богатыми дарами.

История о доносе Петра Андреевича на Карпова и о конфузе, в какой попал городской начальник, широко разнеслась по селу. Рассказывали и понятые и сваты, каждый раз все добавляя свежие краски.

— Нет, ты только подумай, — говорил кому-нибудь из односельчан Матвей, — наш-то толстопузый святоша какими делами занимается! Своих братьев во Христе старается в тюрьму упрятать, доносчиком стал! Не может забыть, что Федор Палыч от него землю чужую отнял…

— Знамо дело, зол человек, все себе хочет заграбастать. И семья у них такая жаднущая, сколько добра ни есть, а все им мало, — отвечали одни.

— Он ведь что на Палыча злобствует: помогает тот многим и советом, и делом. Не все на поклон в беде к Мурашевым идут, — говорили другие. — А Христос-то ему вроде лавочной вывески…

Разговоры доходили до Петра Андреевича, и ярость его росла не переставая. Если бы можно было уничтожить Карповых, не рискуя собой, он охотно это сделал бы.

«Опытный человек» — звали его Никитой — приехал в Родионовку накануне венчания Кирилла и Аксюты, и Мурашев вечерком отвел его к Дубняку. С ним старый начетчик уже давно договорился обо всем, познакомил с секретной задачей, возложенной начальством на его будущего батрака.

— Смотри, чтобы об этом никто из семьи не знал, — предупредил Мурашев. — И не сердись, когда узнаешь, что работник ругает тебя за глаза, жалуется на тебя и бегает к Федору, — так надо!

— Понимаю, тоже не лыком шит. Федор и мне колом в горле стоит, — ответил Никита.

Глава пятнадцатая

С каждым днем росло богатство петропавловских купцов и расширялись их торговые операции. Многие из них экспортировали в Англию, Бельгию, Америку кожи, туши баранов, масло, волос, шерсть.

Купеческий биржевой комитет, созданный два года назад, был связан с Союзом сибирских маслодельных артелей, недавно объединившим богатейших кулаков области. Союз был основным поставщиком экспортного масла. Иностранные фирмы, прочно обосновавшиеся в Петропавловске, также тянули свои щупальца к этому Союзу. Создалась конкуренция между отечественными и иностранными купцами, хотя многие из местных тузов охотно брали на себя представительство иностранных фирм.