Первые шаги - Татьяна Назарова

Сняв в коридорчике мокрую, грязную одежду, Топорков и Исхак вошли в свою «комнату», как говорил Иван. В ней с обеих сторон, в два этажа, громоздились нары на восьмерых, а посредине протянулся длинный на козлах стол. В очажке ярко пылал огонь, согревая и освещая помещение. Остальные жильцы уже лежали на нарах, отдыхая в ожидании запоздавших товарищей.

— Все целы? — спросил Иван.

— Целы! А что? — отозвался Андрей Лескин, поднимаясь на нарах.

— А то, что вот Исхака сегодня треснуло бревном по плечу так, что чуть навсегда в шахте не остался…

Кто-то из лежавших матерно выругался, кто-то крикнул:

— Сволочи! На грошах экономят, а нам головы разбивают!

Соскочив с нар, все окружили казаха и принялись снимать с него рубаху. Когда притронулись к левому плечу, Исхак застонал. Плечо распухло и было багрово-синее. Андрей, накинув полушубок, сказал, что пойдет за фельдшером.

— Не придет он вечером, Костенко-то, — отозвался один из рабочих.

— Пусть попробует отказаться! Я его, сукина сына, силой притащу! — откликнулся Андрей уже из коридора.

На шум начали приходить рабочие из других загородок.

— Что тут случилось у вас? — спрашивали вновь вошедшие, и шахтеры, указывая на плечо Исхака, сидевшего возле печурки, кляли администрацию рудника, рассказывая про обвал в забое из-за плохого крепления.

Иван сидел молча, обдумывая, как лучше использовать происшествие с Исхаком, чтобы ускорить забастовку, которую их подпольная группа готовила давно. Много еще есть отсталых, боязливых. С ними надо работать настойчиво, терпеливо, не торопя их… Перед глазами Топоркова всплывали события, ставшие вехами на его пути здесь, на руднике.

…После нескольких встреч со штейгером Топорниным Иван убедился, что с ним можно говорить обо всем. Ему первому и прочитал листовку, присланную из Петропавловска.

— У меня, Ваня, словно глаза открылись, — признался тот. — Дай-ка я сам почитаю! — И Топорнин дважды перечитал горячий призыв большевиков. — Жил я по совести, защищал, сколько мог, рабочих, не боясь гнева начальства, волновался, понимая, что мало помогаю, — промолвил он задумчиво, опустив руку с листовкой. — А вот о том, что дело не только в заводчиках, ни разу еще не подумал. Неоткуда было правду узнать… — Топорнин помолчал, еще раз прочитал листовку и вернул ему.

В октябре к ним в гости приехал Мамед. Он привез в подарок муки, баурсаков, баранью тушку. Рассказывал весело про свадьбу Аксюты Карповой, про неудачный обыск у Федора, про свой оседлый аул. Барана сварили в казахском бараке и мясо разделили на всех. Когда выпили шурпу[6], Мамед спел сородичам песню отца, добавив к ней немало и своего.

Все сосредоточенно слушали, даже не перебивая обычными восклицаниями, подбадривающими певца. Песня Мамеда подтверждала им слышанное от Исхака, от их русского друга Ивана…

— Твой Подор, наш Вана — одинаково, — задумчиво говорил старый казах.

Вспоминали и Топорнина: ласково разговаривает он с казахами, ругает Кривого, если тот ударит кого плетью: «Кривой собака, как толстый купса…»

Но Мамед привез не только подарки и песни, а и новую листовку, и номер «Новой жизни», и новости от далеких петропавловских друзей. В первый же день, оставшись вдвоем с Иваном, он сказал ему шепотом:

— Тебе письмо привез, — и, проворно отпоров подкладку малахая, передал тоненькие листки.

Работа в подпольной группе сразу оживилась. Копии листовок они послали на Спасский завод и в Караганду. На обратном пути Мамед отдал их верным жигитам, а те отвезли: для них сотни верст — верховая прогулка…

Иван так задумался, что не сразу услышал крики и ругань в коридоре. Только встав, он понял, что ругается фельдшер Костенко, проталкиваясь через толпу рабочих, плотно заполнивших коридор.

— Товарищи, посторонитесь, — попросил он и зажег коптилку.

Фельдшер, маленький, толстый, с одутловатым лицом, был очень рассержен и сразу закричал:

— Ну, кого здесь ночью холера забрала?

Стоявший сзади фельдшера высокий Андрей, через его голову насмешливо подмигнул Топоркову: смотри, мол, притащил-таки!

— Шахтеру Кокобаеву плечо бревном в забое расшибло, посмотрите, — Иван указал на раздетого Исхака.

Костенко, чуть глянув в сторону протянутой руки, обернулся и заорал на Андрея:

— Так ты из-за кыргызца меня ночью тащил?

Рабочие в коридоре возмущенно загудели.

— Киргиз такой же человек, как и вы. Его чуть не убило по вине хозяев. А по-вашему, господни фельдшер, мы должны были ждать утра? — строго, но сдержанно сказал Иван. — Окажите помощь и напишите справку…

— Ты что за начальник такой распоряжаться тут? — окрысился фельдшер на Ивана.

— Я не начальник, но Исхак наш товарищ, и мы требуем: окажите немедленно помощь. Несчастье случилось с ним по вине владельцев рудника…

— Да что ты с ним разговариваешь? Это ж англичанска палка, а не фельдшер! Мы с ним сейчас сами поговорим по-иностранному, а то он русский язык не понимает, шахтера за собаку считает, — послышался грозный голос из коридора.

Фельдшер сразу сник. У него мурашки по спине побежали от мысли, что, рассердившись, рабочие могут изувечить его. Сняв полушубок, он подошел к Исхаку и стал внимательно осматривать плечо, зная, что за ним следят десятки глаз. «Какая опухоль страшная! Неужели кость раздроблена?» — думал он. Тихонько поворачивая руку, отчего у Исхака, сдерживавшего стон, ручьем полился пот с лица, фельдшер прощупывал кость и сустав. Наконец, опустив руку, он мирно сообщил:

— Кость цела, и сустав на месте. Опухоль от ушиба, надо перевязку сделать, а я ничего не взял.

— Тут недалеко, мы проводим. Делай перевязку, — послышался тот же голос из коридора.

Костенко, уже не возражая, оделся и под конвоем рабочих сходил за бинтами и примочкой. Перевязав плечо Исхаку, он спросил:

— Ну, все, ребята, можно идти?

— Напишите справку, что с рукой и сколько дней нельзя выходить на работу, — вежливо попросил Иван.

— С недельку, не меньше, посидит дома, — говорил фельдшер, черкая что-то на листе бумаги, пододвинутом Топорковым.

— Ироды проклятые, калечат людей! — возмущались рабочие в коридоре. — Тут не неделей пахнет…

Выйдя из барака в сопровождении Лескина, фельдшер облегченно вздохнул. Будут его завтра ругать за эту справку, но от ругани ребра не затрещат. Интересно, кто это его англичанской палкой назвал? «Завтра надо сообщить управляющему, — думал он, идя рядом с провожатым. — Тот выяснит…»

Но когда, прощаясь у крыльца, Андрей с угрозой сказал ему: «Не вздумайте на рабочих жаловаться, начальство вас не убережет», — Костенко так испугался, что решил и не заикаться о ночном инциденте: он фельдшер и обязан помогать больным, рабочие позвали — и все.

А в бараке развертывались события, не предвиденные администрацией рудников.

— Товарищи! До каких пор будем терпеть издевательства? — сразу же после ухода фельдшера заговорил Топорков. — Нас обирают в лавке, платят гроши, мы мокнем в забоях. Из-за жадности хозяев крепи никудышные. Сегодня Исхаку руку искалечило, а завтра кто-нибудь голову оставит в забое. Наши товарищи зимой живут в землянках без стекол. Когда же станем требовать, чтобы и нас за людей считали? Вон и фельдшер только из-за страху перевязал плечо Кокобаеву…

— До тех пор будут издеваться, пока не начнем с ними разговаривать, как Иван с Кривым говорил, с киркой в руках, — яростно закричал коренастый шахтер, прорываясь вперед. Изношенная рубашка разорвалась на плече, он тяжело и шумно дышал.

— Давно пора забастовку объявлять, долго трусов слушаем! — раздались возбужденные голоса в коридоре.

Все торопились высказать накопившееся возмущение Самые робкие вдруг расхрабрились. Страшный вид вздувшегося плеча Исхака будоражил всех. Ведь с каждым из них может случиться такое…

— Сходи за Петром Михайловичем, — шепнул Топорков Андрею, когда тот вернулся.

Собрание затянулось до полуночи. Андрей, как настоящий связной, обежал все бараки и казахские землянки, вызывая шахтеров. Решили немедленно предъявить петицию от рабочих и служащих рудника и дать администрации срок пять дней для выполнения требований, а не согласятся — остановить рудник, объявить забастовку.

Петицию поручили составить Топорнину, Топоркову, Кокобаеву… всего десяти человекам, и сразу же отправить ее негласному директору, а копию — в столичные газеты.

Когда после собрания Иван пошел провожать штейгера, Петр Михайлович сказал ему:

— Вы с Исхаком не очень выпячивайте себя при разговорах с администрацией. Меня так и так уволят, а вам надо остаться здесь, продолжать работу. Рабочие сейчас загорелись как будто все, но стойких-то еще не очень много. Нельзя вам рудники оставлять…