Колокол по Хэму - Дэн Симмонс

— Он самый, — ответил Хемингуэй. — Они с Томом Куллинзом обожали вместе пропустить стаканчик-другой, ловя марлина.

— Что же, — сказала Соннеман, пожимая писателю руку, — желаю удачи вам и вашей экспедиции. Желаю удачи всем нам.

В ответ мы допили виски, остававшееся в наших бокалах.

Хуан приготовился отвезти Шлегеля и Соннеман в док, где их ждал быстроходный катер «Южного креста». Хельга пообещала приехать в финку в воскресенье. Вслед за этим последовали объятия и рукопожатия. Теодор Шлегель очнулся от своего мрачного оцепенения ровно настолько, чтобы поблагодарить хозяина и хозяйку за «весьма познавательный вечер».

Я уже хотел извиниться и оставить Хемингуэя наедине с Дитрих, но он велел мне задержаться. Еще один бокал бренди спустя актриса объявила, что ей хочется спать и что она отправится в постель. Геллхорн повела ее во флигель для гостей.

По пути женщины продолжали оживленно переговариваться.

Мы остались вдвоем, и писатель спросил:

— Где ты всего этого набрался, Лукас? Про американский музей?

— В своих телефонных счетах вы обнаружите квитанцию за два весьма дорогих междугородных разговора с Нью-Йорком, — ответил я.

— Тебе везет, — заметил Хемингуэй. — Как правило, проходит не меньше двух часов, прежде чем соединят с Нью-Йорком. Если вообще соединят.

Я посмотрел ему в глаза.

— Зачем вы затеяли эту игру? Если кто-нибудь из них или они оба действительно работают на Абвер, это было опасно и глупо.

Хемингуэй бросил взгляд вдоль дорожки:

— Что ты о ней думаешь, Лукас?

Вопрос застал меня врасплох, потом я сообразил, что он, должно быть, имеет в виду Соннеман.

— О Хельге? — спросил я. — У нее железное самообладание. Если она действительно немецкий агент, значит, ее артистический дар двадцатикратно превышает способности Тедди Шелла.

Хемингуэй покачал головой.

— Я говорил о Фрау, — негромко произнес он. — О Марлен.

Я не имел ни малейшего понятия, зачем ему понадобилось, чтобы я хвалил его приятельницу. Потом я вспомнил, что Хемингуэй сильно пьян. Его безупречная дикция и уверенные движения рук заставляли забыть об этом.

— Настоящая леди, — сказал я. — Очень красивая.

— Да, — согласился Хемингуэй. — У нее восхитительная .фигура... и чудесное лицо. Знаешь что, Лукас?..

Я молчал.

— Даже если бы у Марлен не было ничего, кроме ее голоса... совсем ничего... то и тогда она могла бы разбить твое сердце.

Я неловко шелохнулся. Подобные разговоры по душам нашими договоренностями не предусматривались.

— Вы хотите... — начал я.

Хемингуэй поднял палец.

— Знаешь, — сказал он, продолжая смотреть вслед жене и актрисе, которые вошли в освещенный коттедж, — для меня нет большего счастья, когда я написал о чем-нибудь, что хорошо знаю, а она прочла это... и ей понравилось.

Я проследил за его взглядом, устремленным в темноту.

Хемингуэй мог говорить о Геллхорн, но я был уверен, что речь идет о Дитрих.

— Я ценю мнение Фрау превыше отзывов большинства самых известных критиков, Лукас. И знаешь, почему?

— Нет, — ответил я. Было уже поздно. Дитрих осталась в финке на выходные, значит, завтра и послезавтра Хемингуэю будет не до меня. Я хотел показать ему шифровальный блокнот и отправиться на боковую.

— Она многое знает, — сказал Хемингуэй. — Знает многое о вещах, которые я описываю в своих книгах. А ты знаешь, о чем я пишу, Лукас?

Я покачал головой.

— О выдуманных людях и событиях? — предположил я наконец.

— Пошел ты к такой-то матери, — сказал Хемингуэй. Но Он сказал это по-испански, негромко и с улыбкой. — Нет, Лукас. Я пишу о настоящих людях, о жизни, чести и достоинстве, о человеческих поступках. И я ценю мнение Фрау, потому что она многое знает об этом... знает об этом буквально все.

И о любви. Она знает о любви больше, чем все те люди, которых ты когда-либо встречал, Лукас.

— Пусть так, — сказал я и, взяв пустой бокал с широкого подлокотника кресла, провел пальцем по ободку. — Показать вам блокнот?

Взгляд Хемингуэя сфокусировался.

— Получилось? Ты его расшифровал?

— Да.

— Чего же мы ждем, черт побери? — сказал писатель. — Марти проболтает с Марлен еще по меньшей мере полчаса.

Идем в старую кухню, посмотрим, о чем беседуют нацисты в ночном море.

Мы уже почти добрались до старой кухни, и я начал доставать блокнот, когда кто-то забарабанил в парадную дверь.

Я сунул блокнот в карман пиджака в тот самый миг, когда Хемингуэй распахнул дверь.

На пороге стояли два полицейских. Они крепко держали за руки Марию Маркес. Мария вырывалась, бранилась, лила слезы и всхлипывала.

Глава 15

Хемингуэй мгновенно оценил ситуацию.

— Где ты была? Мы тебя искали! — по-испански крикнул он Марии и, шагнув вперед, вырвал извивающуюся девицу из рук озадаченных полицейских.

Это были не сотрудники Национальной кубинской полиции и даже не гаванские легавые. Они были одеты в грязную форму провинциальных констеблей. Один из них был без фуражки, и его сальные волосы закрывали правый глаз. Тот, что был старше и выше ростом, выпрямился, одернул мятый мундир и обратился к писателю на испанском:

— Сеньор Хемингуэй, мы весьма сожалеем о том, что побеспокоили вас в столь позднее время, однако...

— Ничего страшного, — ответил Хемингуэй. — Мы только что поужинали. Входите, прошу вас.

Полицейские шагнули в вестибюль. Они поглядывали на Марию, словно сомневаясь в том, что поступили правильно, отпустив ее. Но Хемингуэй уже держал ее за левый локоть, обняв могучей рукой за тонкую талию, и прижимал к себе, словно норовистого жеребенка. Волосы девушки были растрепаны, лицо опущено, она все еще содрогалась от рыданий.

— Сеньор Хемингуэй, — вновь заговорил старший. — Эта женщина... она сказала, что ее зовут Селия. О ней сообщили жители Сан-Франциско де Паула. По всей видимости, она бродила весь вечер... мы застали ее спящей в сарае сеньориты Санчес.

Хемингуэй улыбался полицейским, но, когда он открыл рот, его голос прозвучал твердо и сурово:

— Разве закон запрещает спать в чужих сараях, офицер?

Старший полицейский покачал головой и, сообразив, что до сих пор стоит в фуражке, торопливо сорвал ее и сунул под мышку. Даже если Хемингуэй — янки, он все равно важная особа, знаменитый писатель, друг множества важных особ в Гаване и кубинском правительстве.

— Нет, нет, сеньор... то есть, я хотел сказать, да — с формальной точки зрения она нарушила границы чужих владений... впрочем, мы арестовали эту девушку, потому что Национальная полиция распорядилась искать похожую на нее женщину, гаванскую «jinetetra» по имени Мария, которую хотят допросить в связи с убийством... — Вместо того чтобы назвать Марию шлюхой, он воспользовался другим, более вежливым выражением. — Эта женщина утверждает, будто бы она работает в вашем поместье, сеньор Хемингуэй.

— Так оно и есть, — громко произнес писатель, вновь улыбаясь полицейским. — Она работает у меня несколько месяцев... хотя сказать «работает» было бы преувеличением. Ее мать обещала, что она будет хорошей служанкой, но она до сих пор днями напролет тоскует по дому. — Хемингуэй повернулся к Марии:

— Селия, ты опять сбежала домой?

Мария, не поднимая лица, кивнула и всхлипнула.

Хемингуэй ласково потрепал ее по затылку.

— Видите ли, господа... в наши времена трудно найти хорошую прислугу. Спасибо, что привели девушку обратно. Не хотите ли выпить на дорогу?

Полицейские переглянулись, явно почувствовав, что контроль над ситуацией уплывает у них из рук.

— По-моему... — заговорил старший, — думаю, сеньор Хемингуэй, мы должны доставить ее в Гавану. В распоряжении Национальной полиции указано...

— В этом нет нужды, — перебил Хемингуэй, подходя к двери. — Если вы увезете девушку в город, кому-нибудь придется ночью везти ее обратно. Вы выполнили свой долг, джентльмены. Может быть, все-таки выпьете по стаканчику?

— Нет, нет, спасибо, сеньор Хемингуэй. — Старший вновь натянул фуражку, и писатель вывел их на террасу.

— Тогда заглядывайте к нам в воскресенье на барбекю, — радушно предложил Хемингуэй. — В воскресенье к нам приедет мэр Гаваны. Мы сочтем за честь видеть вас среди наших гостей.

— Да, да, спасибо, — в один голос произнесли полицейские и, отдавая честь, попятились к воротам.

Хемингуэй помахал им с террасы левой рукой, поскольку правой он продолжал обнимать Марию. Как только дряхлая полицейская машина со скрипом покатила по дорожке, он втолкнул девушку в дом.

— Сейчас ты пойдешь в новую кухню и подождешь, пока мы тебя не позовем, — негромко сказал он ей.

Мария кивнула и вышла, не говоря ни слова.

— Мальдонадо узнает об этом и заявится сюда, — сказал я. — Чтобы проверить, кто она такая.

Хемингуэй повел массивными плечами.

— Тогда мне придется застрелить Мальдонадо, — отозвался он. — Теперь поздно о чем-либо сожалеть. — Он все еще говорил по-испански, хотя я обращался к нему на английском.