Колокол по Хэму - Дэн Симмонс

Я приступил к изучению береговых ориентиров, по которым рыбаки находят путь. Старый домик на берегу у Кохимара был для нас знаком того, что мы приблизились к Хондону де Кохимар — глубокой подводной впадине, в которой в изобилии водилась рыба. Мы называли его Розовым Домом, или Домом Священника. Отсюда было всего около одной морской мили — по-нашему, «Хемингуэевой мили» — до точки на расстоянии выстрела от Ла-Кабана, крепости у входа в гаванский залив. Хемингуэй и Ибарлусия утверждали, будто бы в пору сильных течений здесь много марлина, но во время «тренировочных походов» нам некогда было рыбачить.

Гольфстрим протекает мимо Гаваны в восточном направлении — гигантская река внутри моря шестидесяти миль шириной, со скоростью течения от 1,2 до 2,4 узла, — она тем выше, чем больше глубина. Гольфстрим имеет более насыщенный синий цвет, нежели окружающие его прибрежные воды. По этой синей реке плывут гаванские мусорные баржи, направляясь к глубоким местам, где и сваливают свой зловонный груз. Вокруг барж снуют тысячи чаек и десятки местных суденышек, охотясь за рыбой, которая поедает отбросы. Иногда Хемингуэй пристраивал «Пилар» в хвост этой процессии — баржи, чайки, рыбачьи лодки и мы, исследовательская яхта американского Музея естественной истории, зачастую тянущая за собой на канате «вспомогательное судно» — шлюпку «Крошка Кид».

— Взгляни, Лукас! — окликнул он меня одним жарким солнечным утром. — Море дает нам все — жизнь, пищу, погоду, звук прибоя по ночам, ураганы, от которых жизнь становится интереснее, — и вот она, наша благодарность. — Хемингуэй указал на огромные кучи мусора, сваливаемые через борта барж в глубокие синие воды.

Я пожал плечами. Океан громаден, малая толика мусора ему нипочем.

В качестве тренировочного полигона Хемингуэй выбрал район Параисо-Ки, Райского Острова. Нам предстояло отбуксировать туда множество бочек из-под горючего, которые должны были послужить нам мишенями. Не ограничившись стрельбой по бочкам из автоматов Томпсона и прочего оружия, Хемингуэй разрисовал их физиономиями с темной прядью волос над злобно сверкающим глазом и чаплинскими усиками. Неудивительно, что члены экипажа только и говорили о доставке «груза Гитлеров» для учебной стрельбы.

Мы нередко становились на якорь у островного буя и учились бросать гранаты. Пэтчи Ибарлусия и Роберто Геррера были вне конкуренции — они зашвыривали «ананасы» не правдоподобно далеко и, как правило, разброс составлял не более трех метров.

— Попадание точно в боевую рубку, — объявлял в таких случаях Хемингуэй, с ходового мостика следивший за взрывами в полевой бинокль.

К северу от острова из моря торчал полузатопленный грузовой корабль, на котором Хемингуэй устраивал абордажные учения. Он быстро подводил яхту к высокому борту корабля, мы забрасывали туда крючья и всей толпой с автоматами и гранатами в руках перебирались по канатам на полусгнившие палубы и надстройки, крича «Хенде хох!» и другие расхожие немецкие слова, пока наконец невидимый нацистский экипаж не сдавался без боя. Впрочем, порой Хемингуэй объявлял, что противник оказывает сопротивление, и тогда мы швыряли в люки гранаты и что было сил улепетывали прочь.

Случались у нас и занятия, более приближенные к реальной обстановке, — мы отрабатывали спасательные операции на непотопляемом плотике, который предоставил нам флот США. Он был ярко-желтого цвета, его весла представляли собой маленькие складные оранжевые лопасти. Еще никогда я не выглядел и не чувствовал себя таким болваном, как во время этих учений, — мы все, восемь или девять человек, теснились на дурацком крохотном плоту, гребя против течения, которое словно задалось целью увлечь нас в Европу, и при этом на наших головах красовались «научные сомбреро» — широкополые шляпы, которые Хемингуэй приобрел для операции «Френдлесс» и называл «научными», поскольку буквально все, что находилось на борту «Пилар», в те дни считалось «научным», из-за идиотского плаката, висевшего у нас на корме.

— Стало быть, именно на этом плоту нас захватят в плен или расстреляют? — спросил Гест во время одной из «спасательных операций».

Хемингуэй лишь нахмурился, но, когда мы вернулись на борт яхты выпить холодного пива, он показал нам кое-что.

Документ был отпечатан на бланке из толстой плотной бумаги с впечатляющим заголовком:

КАНЦЕЛЯРИЯ ВОЕННО-МОРСКОГО АТТАШЕ

ПОСОЛЬСТВО США

ГАВАНА, КУБА

18 мая 1942г.

Всем, кого это может касаться.

Во время отлова образчиков рыб для американского Музея естественной истории сэр Эрнест Хемингуэй осуществляет эксперименты с радиооборудованием, установленным на борту его моторной яхты «Пилар». Данные эксперименты проводятся с ведома военно-морского атташе США и ни в коей мере не ущемляют чьих-либо интересов.

(подпись)

полковник Хейн Д. Бойден.

Agregado Naval de los Estados Unidos, Embajada Americana.

<Морской атташе Соединенных Штатов, американское посольство.>

— Это наше каперское свидетельство, — пояснил Хемингуэй. — Как в старые времена, оно придает нам законный статус... отличает нас от пиратов и шпионов... и помешает немцам расстрелять нас, если при нападении на подводную лодку нам изменит удача. Немцы изрядные подонки, но чрезвычайно пунктуальны во всем, что касается международных соглашений.

Хемингуэй пустился в пространные объяснения, чем были каперские свидетельства в «давние времена», и, пока он разглагольствовал, мне оставалось лишь смотреть на него вытаращенными глазами и гадать, неужели он всерьез полагает, будто бы этот кусок бумаги защитит нас от пули в затылок, если немецкий экипаж захватит «Пилар» при попытке потопить их субмарину. Уже не в первый раз я убедился, что сэр Эрнест Хемингуэй не только создает в своих книгах утонченные вымышленные миры, но и живет в них.

Иногда мы выходили на яхте вдвоем, и эти дни посвящались практике по навигации и радиосвязи. Когда я сказал Хемингуэю, что умею обращаться с пеленгатором и коротковолновой рацией, он удивился.

— Черт побери, — заметил он, — коли так, нам не нужен Дон Саксон.

— Саксон потребуется вам, когда вы оставите меня на берегу присматривать за операциями «Хитрого дела», — возразил я. Такое случалось нередко — едва ли не через день, — и тогда я сутками разъезжал по окрестностям, встречаясь с «агентами», либо сидел во флигеле финки, принимая донесения от самых пугливых из них, которые являлись через поля и заросли и уходили тем же путем.

В дни, предшествовавшие выходу в море «Южного креста», записи в бортовом журнале «Пилар» выглядели примерно так:

12 июня 1942 г.: Патрулировали до Пуэрто-Пургатории... вернулись в 5.30.

13 июня: Наблюдали с 2 до 7. Вышли до рассвета, патрулировали до темноты, прошли 12 миль. Гест отправился в Бахия Хонду на вспомогательном судне.

14 июня: Наблюдали с 4 утра. Вышли после рассвета, в 7.20. Патрулировали до 13, встали на якорь в порту в 16, загрузили яхту припасами.

За краткой записью «Гест отправился в Бахия Хонду на вспомогательном судне» крылась маленькая драма. В тот день нас было шестеро на борту — мы искали подлодки в районах, где их встречали местные рыбаки, и вдруг поступило шифрованное радиосообщение с требованием прибыть в указанную точку для получения приказов. Погода была скверная — к северу и западу от нас бушевал шторм, по морю ходили двухметровые волны, и тем не менее Хемингуэй направил Уинстона Геста и Грегорио Фуэнтеса на «Крошке Киле» в Бахию Хонду — туда, где нас ждали секретные распоряжения.

— Нынче дерьмовая погода, Эрнест, — заметил Уинстон, цепляясь за поручни яхты, которую бросало на волнах.

Фуэнтес ничего не сказал, но хмурый взгляд, которым он окинул горизонт, был красноречивее любых слов.

— Плевать мне на погоду, — бросил Хемингуэй. — Нам будут отданы приказы, джентльмены. Первые приказы с тех пор, как мы начали эту операцию. Живыми или мертвыми, вы обязаны вернуться до рассвета и доставить их мне.

Богач и костлявый кубинец кивнули, взяли с собой немного воды и провизии и забрались в утлую лодчонку. Впоследствии они рассказывали, что плавание было тяжелым, как, впрочем, они и ожидали, и «Крошка Кид» добрался до Бахии Хонды только в девять вечера. Там они встретились со связным-американцем и получили запечатанный пакет в непромокаемом мешке. Не вскрывая пакет — это была прерогатива Хемингуэя, — Гест и Фуэнтес наскоро закусили и поспали два часа, после чего пустились в изматывающее обратное плавание к «Пилар».

На рассвете Хемингуэй получил запечатанный пакет и спустился вниз. По прошествии некоторого времени он вновь появился на палубе и велел Фуэнтесу и Ибарлусии поднимать якорь.

— Мы возвращаемся в Кохимар, — объявил он, раскладывая карту на пульте управления ходового мостика яхты. — Пополним там припасы. Лукас, ты отправишься в финку и будешь управлять «Хитрым делом». Всем остальным приказано явиться... вот сюда. — Он ткнул пальцем в карту.