Дети закрытого города - Мария Чурсина

Зато Вета услышала голос города. Он по-прежнему стонал, но в привычном вое за окном поселилась ещё одна нотка, временами едва различима, временами — ясная, как учительская речь. Вета подошла к окну: казалось, во всём Петербурге не осталось ни одного огня, но странно светлое небо озаряло улицы жемчужным светом, туманное марево опускалось на трассу.

Она поймала себя на том, что тянется к шпингалету окна, и едва успела отдёрнуть руку. На одну секунда Вете стало так жутко, что она не могла даже шевельнуться, а тени деревьев, пляшущие по потолку, сплелись в её воображении в человеческую фигуру. Как только оцепенение спало, Вета бросилась в комнату, зашибла ногу об дверной косяк, но не обратила внимания на противную боль. Она принялась тормошить Антона.

— Ну проснись уже! Ты что, не слышишь?

— Что случилось? — пробормотал он, прячась лицом в подушку. — Спи давай.

Ему надо было рано вставать и идти на работу, где в последнее время дел невпроворот. Настоящих, серьёзных дел, не то, что какое-то пугало. Вета сжала зубы от злости.

— Ты вообще слышишь? Это нормально?

Антон сглотнул и сел, по-детски обхватывая колени руками. Света в комнате осталось совсем мало, но Вета видела, как он сонно моргает, и это её чуть успокоило — проснулся. Удушливая волна страха откатилась.

— Что слышать? — спросил он, с трудом разлепляя пересохшие губы. — Этот гул часто бывает. Наверное, подъёмные краны. А, ещё из труб воду спускают.

Днём это объяснение могло показаться даже неплохим.

— Да нет, — зашипела Вета. — Он говорит. Слышишь? По-настоящему, словами.

— Кто? Тебе, наверное, приснилось. Спи уже, — вздохнул Антон и лёг, обняв подушку.

Она подтянула под себя ноги, вспоминая детскую страшилку про руку под кроватью, и ощутила вдруг, какие жаркие эти простыни. Невозможно сильно захотелось накинуть плащ и выйти в прохладную ночь. И правда, никто ведь её не остановит.

Глава 25. Комната с видом на набережную

Давно пропали придорожные знаки. Вета следила за пейзажем, но очень скоро призналась себе, что не узнаёт эти места и одна отсюда не выберется. Тем более что улицы странно опустели. Окна казённых зданий смотрели на неё, как Роберт, холодно и пусто. У их фасадов сидели каменные демоны, а на крышах распростёрлись силуэты женщин-птиц.

— Вы слышите это? Это что? — спросила она и поняла, что за гулом уже совсем не различает своего голоса. Сердце как будто окатили кипятком. Вета несколько секунд не смела шевельнуться, глядя, как завороженная, на раскалено-белый солнечный диск в конце дороги.

Водитель быстро обернулся на неё, но ничего не ответил. Серые громоздкие здания вырастали по краям дороги и кренились, и горело зарево в конце пути. Дорога мягко ложилась под колёса машины, и зарево быстро неслось навстречу.

Она видела, как по краям дороги появляются люди в чёрной форме, слишком выглаженной для действующих военных. Их машину пропустили через несколько заслонов и ворот — Вета сидела с прикрытыми глазами и ничего не слышала, кроме мистической оперы из гула со скрежетом на заднем фоне. Она ощущала себя беспомощной и глупой.

Её вывели из машины, поддерживая под локоть, наверное, чтобы не свалилась раньше времени, провели через какие-то двери, пороги и ступеньки. Когда в глаза снова ударил яркий свет, Вета осознала себя на небольшой бетонной площадке. Впереди плескалась вода, накатывая на бетонный парапет, словно сдавленный гигантской ступней. Он смялся, как пластилин, и река теперь облизывала берег.

Ещё один серый дом, и снова пороги-двери-ступеньки. Казённые голые стены. Опять люди в форме: краткие слова-приказы, лязг замков, чёрная форма. Вета осознала, что гул отступил, когда её привели в холодную комнату, всю обстановку которой составляли стол и два стула.

К ней вышел мрачный офицер, но сосчитать звёзды на погонах Вета не смогла, она до сих пор была ослеплена солнцем. Он не садился. Ходил от стены к стене и руки сцепил за спиной.

— Ваши имя, фамилия отчество.

С его стороны на столе лежала толстенькая папка на завязках, с номером, выведенным чёрными чернилами. Вета бездумно рассматривала цифры.

— Раскольникова Елизавета Николаевна.

— С какой целью вы приехали в закрытый город?

«Что с того?» — думала она. — «Вся моя жизнь уместится на паре страниц. На меня не станут собирать досье. Но он говорит со мной, как с серийной убийцей».

— Вы говорите со мной, как с серийной убийцей, — выдала она тускло. — И вообще, по какому праву меня сюда привезли?

Так говорили все преступники в книгах, которые читала Вета.

Военный остановился, упёрся в стол кулаками, и если бы Вета не смотрела мимо, его глаза прожгли бы в ней дыры.

— Я спрашиваю, с какой целью вы приехали в город?

Вета отвернулась.

— Меня пригласили работать учителем в школе.

От серых стен на душе сделалось ещё пасмурнее. На набережной палило белое солнце, но оно не грело. Вета не ощутила тогда его тепла на замёрзших ладонях.

— Вы до сих пор работаете учителем?

— Нет, меня выгнали. — Она не задумалась даже ни на секунду. Внутри давно жило ощущение, что в школу она больше не вернётся, даже если загнётся от тоски.

— Почему?

Вета отлепила пересохший язык от нёба.

— Потому что я не нашла общий язык с детьми. Они вечно срывали уроки.

Эти отговорки даже самой Вете показались гнилыми насквозь, но она не знала, что ответить, правда, не знала. Однако военный проглотил её ложь. Может быть, он не слушал вообще, и ему было важно только, чтобы она отвечала чётко и по теме разговора.

— Вы видели город?

— Да. — И вот тут голос дрогнул. Вета не знала, стоило ли говорить правду, или лучше прикинуться сумасшедшей? Ничего не знает, ничего не говорила.

— Как он выглядел?

Серые стены. Она не выбралась бы отсюда, даже если руку ей подало бы само пугало. На набережной облизывала берег тёмная вода Совы. По радио говорили, что где-то разрушилась набережная — испытали какое-то сверхновое оружие. Не здесь ли? Парапеты погнулись словно от удара огромным кулаком.

— Как человек, только без рук и ног. Пустая одежда, — попробовала объяснить Вета, разлепляя высохшие губы. Как она собиралась рассказывать восьмиклассникам про синтез белков, если не могла даже описать пресловутого монстра? — Можно мне воды?

— Отвечайте на мои вопросы, — отрезал следователь. У него бы восьмиклассники не распустились. — Что он вам сказал?

Её даже не удивило, что за городом признали способность говорить. И как это произнесли. Именно что, говорить. Не сипеть ржавыми трубами, не гудеть, как ветер. Говорить.

— Ничего. — Вета подняла голову и улыбнулась. — Постоянно что-то гудело, но он не разговаривал.

Следователь остановился. Губы, тонкие и белёсые в свете голой лампы, поджались.

— Вы до сих пор говорили правду. Мне не хотелось бы… ссориться. И добиваться правды другими способами. Так что он вам сказал?

Оказалось, что её очень легко сломать. Заболели глаза. Вета закрыла лицо ладонями.

— Он хотел, чтобы я пошла с ним.

— Значит, он говорил просто «пойдём»? Может быть, что-то ещё? — Он всё знал и без неё, ничему не удивлялся, и, наверное, просто выполнял какие-то свои протоколы. Чистая формальность.

— Что-то вроде «любовь» или «любить», я уже не помню точно.

Следователь опёрся рукой на край стола — устал, наверное, — и Вета смотрела на его криво обломанные ногти. Она грела руки дыханием.

Он сел, нацарапал что-то плохо пишущей ручкой на чистом листе. Ей было всё равно, что. Она не вытягивала шею, не ёрзала, пытаясь рассмотреть.

— Всё, — удовлетворенно кивнул он. — Уведите.

— Не помню того момента, в который вдруг стала государственным преступником. И это, наверное, самое паршивое, — сказала Вета ему в лицо, когда открывали тяжёлые замки на двери. Следователь посмотрел на неё пустым взглядом — как Роберт — и вернулся к бумагам.

Она вслушивалась в голос города и теперь не разбирала ни слова.

«Может быть», — думала Вета. — «Он никогда ничего не говорил, а мне просто почудилось. Больное воображение. Нервы».

Солнце заваливалось за Сову, мазало волны красной краской.

«Да ну», — думала Вета. — «Следователь же заявил, что город говорит. Значит, не одной мне так казалось».

Она давно устала биться в истерике, колотить кулаками по серой стене и ломать ногти о единственную защёлку на раме окна. Она давно расколотила чашку, которую ей оставили. Белые осколки валялись теперь повсюду, блестели в солнечном свете. Вета давно сидела в углу, побросав туфли в соседний, и смотрела на серо-красную Сову.

Она, кажется, только сейчас поняла, почему закрыли город. И всё, что Антон рассказывал про магов из другого мира, показалось сущей ерундой.