Блаженные шуты - Харрис Джоан

Клемент наконец проснулась.

9 августа, 1610

Мы с Антуаной первыми вбежали в лечебницу. Не глядя друг на друга, мы понеслись по крытой аркаде в сторону обнесенного стеной сада и, уже подбегая, услышали истошные крики Клемент. В одном из окон был виден свет, мы кинулись туда, за нами вскоре последовали Томасина, Пиетэ, Бенедикт и Мари-Мадлен.

Лечебница состоит из всего одной комнаты, огромной и довольно душной. По одной стене ряд кроватей — их шесть, хотя еще достаточно места и для других. Кровати не отделены друг от друга перегородками, так что заснуть тут едва ли возможно среди вздохов и кашля и тихого плача тяжелых больных. Сестра Виржини сделала попытку изолировать Клемент; ее кровать стоит в дальнем конце комнаты, с одной стороны к ней приставлена ширма, так чтоб не бил в глаза свет и чтоб хоть как-то отделить нашу больную от прочих.

Альфонсина заняла позицию у двери, подальше от Клемент; я поймала ее взгляд, идя мимо: две горящих точки в темноте.

Аббатиса была уже там. Виржини с Маргеритой, которые, видно, и подняли тревогу по ее указанию, стояли рядом, в испуге и смятении. Лемерль — поодаль, величественный в своем черном облачении, поддерживая рукой свой серебряный крест. На кровати, с щиколотками, стянутыми вместе и подвязанными к деревянной раме двумя ремнями, раскинув руки, лежала Клемент. На маленьком столике при кровати валялся разбитый кувшинчик с водой; под кровать задвинут таз, от которого воняло. Лицо Клемент было белое, зрачки расширены так сильно, что голубоватая радужка почти не видна.

— Помоги сестре Виржини связать ей руки, — приказала аббатиса Маргерите. — А ты — да, ты, сестра Огюст! Принеси успокаивающую микстуру.

Я заколебалась:

— Я... может быть лучше, чтоб...

— Иди же, ты что, ополоумела? — прозвучал резкий гнусавый окрик. — Принести успокоительное, сменить белье. Быстро, быстро!

Что было делать? Избавиться от пагубных последствий семени ипомены можно только при пустом желудке. Но я подчинилась; через десять минут я принесла слабый настой пустырника и чистое одеяло.

Клемент металась в бреду:

— Оставьте меня! Оставьте меня! — кричала она, высвободившейся левой рукой отмахиваясь от протянутой чашки.

— Придержите ее! — крикнула Мать Изабелла.

Едва Клемент открыла рот, чтоб закричать в очередной раз, сестра Виржини влила ей туда почти все содержимое чашки.

— Вот, сестра моя. От этого тебе полегчает, — сказала она громко, слегка заглушая вой Клемент. — Ну же, успокойся...

Но не успела Виржини договорить, как Клемент вырвало с такой силой, что рвотные потоки обдали стену палаты. Я внутренне содрогнулась. Виржини, которую также окатило, вскрикнула, и Мать Изабелла стукнула ее, как капризный ребенок в порыве злости свою няньку.

Клемент стошнило снова, на новом одеяле протянулся след слизи.

— Приведите отца Коломбэна! — хрипло выкрикнула она. — Приведите его скорее!

Лемерль, до этого стоявший молча и не двигаясь, приблизился, осторожно обходя рвотные лужицы на полу.

— Позвольте!

Хотя никто не мешал ему пройти. Все обернулись на его властный голос.

Приподняла голову и Клемент; повернулась к Лемерлю и тихонько заплакала.

Лемерль воздел свой крест.

— Отец мой!

На мгновение показалось, что ее помутившийся рассудок проясняется. Она проговорила хриплым шепотом:

— Вы говорили, что поможете мне... Вы говорили, что...

Тут Лемерль обратился к ней по-латыни, продолжая, как оружием, отгораживаться от нее крестом. Я узнала этот отрывок заклинания против нечистой силы, которое он, без сомнения, произнесет целиком, но только значительно позже:

«Praecipio tibi, guicumque es, spiritus immunde, et omnibus sociis tuis hunc Dei famulum obsidentibus...»[54]

Клемент в ужасе воскликнула:

— Нет!

«Ut per mysteria incarnationis, passionis, resurrectionis, et ascensionis Domini nostri...»[55]

Несмотря ни на что, я вдруг испытала чувство вины перед страдающей Клемент.

«Рег missionem Spiritus Sancti, et per adventum ejusdem Domini»[56].

— Умоляю, я не хотела, я никому не расскажу...

«Dicas mihi nomen tuum, diem, et horam exitus tui, cum aliquo signo...»[57]

— Это все Жермена... она ревновала, хотела, чтоб я была только с ней...

Когда во время каких-нибудь обрядов или ворожбы Жанетта пользовалась снадобьями, она брала их по капле и то только после долгого периода раздумий. Клемент была к этому не готова. Я попыталась представить всю глубину ужаса, охватившего ее. Теперь наконец снадобье достигло финальной стадии. Скоро приступ пройдет, и она снова забудется сном. Лемерль осенил Клемент крестным знамением:

«Lectio sancti Evangelii secundum Joannem»[58].

Но его полное равнодушие к ней, казалось, усилило ее жар. Она вцепилась зубами в его рукав, едва не выбив крест у него из рук.

— Я все расскажу им! — прорычала она — Будешь гореть в огне негасимом!

— Глядите, она отпихнула крест! — проговорила Маргерита.

— Она больна, — сказала я. — Она в беспамятстве. Не ведает, что творит.

— Нет, это одержимость! — с горящими глазами упрямо трясла головой Маргерита. — В нее вселился дух Жермены! Ты разве не слыхала, что она сказала?

Не до пререканий было теперь. Мать Изабелла косо поглядывала на нас, ясно было, что она ловит каждое слово. Но Лемерль не смилостивился:

— Демоны, вселившиеся в эту женщину, назовите себя!

— Нет никаких демонов, — с плачем проговорила Клемент. — Вы же сами сказали...

— Назовите себя! — повторил Лемерль — Приказываю вам! Во имя Отца!

— Я просто хотела... я не думала...

— И Сына!

— Прошу вас, не надо...

— И Святого Духа!

И тут Клемент сломалась.

— Жермена! — завопила она. — Мать Мария! Бегемот! Вельзевул! Астарта! Велиар! Саваоф! Иегова!

Захлебываясь рыданиями, отчаянной скороговоркой она выкрикивала эти имена, многие из которых были знакомы мне по книгам Джордано, а Клемент вне всяких сомнений заимствовала их из припадочных выкриков Альфонсины.

— Аид! Бельфегор! Маммона! Асмодей!

Лемерль опустил руку ей на плечо, но Клемент неистово вскрикнула и вырвалась от него.

— Одержимость! — снова прошептала Маргерита. — Глядите, как ее корежит от прикосновения Святого Креста! Вон сколько дьявольских имен назвала!

Лемерль повернулся ко всем нам и сказал:

— Увы, утешить вас не могу! Вчера я был слишком слеп, не поверил, что причина ее болезни совсем в ином. Но теперь мы услышали это из ее собственных уст. Сестра Клемент населена нечистой силой.

— Позвольте, я останусь помочь ей!

Я понимала, что привлекать к себе внимание сейчас нелепо, но выносить это было выше моих сил. Пускай не сводят с меня глаз Виржини и стоящая за нею маленькая аббатиса.

Лемерль покачал головой.

— Мне надлежит остаться с нею одному.

Вид у него был усталый, рука, держащая крест, заметно подрагивала под его тяжестью.

— Каждая, кто останется тут, подвергнет душу свою большой опасности.

Не переставая рыдать, Клемент принялась читать «Отче Наш».

Лемерль отступил на шаг.

— Видите, как демоны испытывают нас? Ты назвал себя, демон, теперь покажи нам лицо свое!

При этих словах холодом подуло от дверей, взметнулось пламя свечей и светильников, освещавших комнату. Я инстинктивно обернулась; остальные — вслед за мной. За дверью в темном коридоре, вдали от света, падавшего из комнаты, замерла в нерешительности белая фигура. Очертания ее во мраке были неявны. Нечетким силуэтом она проплыла по коридору, тщательно стараясь не попасть в луч света, потому мы не разглядели ничего, кроме схожего с нашим облачения, да светлевшего кишнота, полностью скрывавшего лицо.

— Нечестивая Монахиня!

Выхватив у Виржини светильник, я ринулась вперед, зажав маленький светоч в руке. Маргерита взвизгнула, ухватив меня за рукав. Я увернулась и сделала несколько шагов по коридору, освещая себе путь.

— Кто ты? — выкрикнула я. — Покажись!

Нечестивая Монахиня обернулась, и я успела заметить под облачением черные чулки. Руки также были в черных перчатках. И тут она кинулась бегом по коридору, легко и быстро ускользая от света.

Кто-то у меня за спиной нетерпеливо спросил:

— Что ты видала?

Еще кто-то потянул меня за плат, за плечо. С некоторым усилием я вырвалась, отбиваясь от рук, пытавшихся отнять у меня светильник. Когда я снова обернулась в коридор, видения и след простыл.

— Сестра Огюст! Что ты видала? — спросила Изабелла, вцепившись в меня мертвой хваткой.

При близком рассмотрении она выглядела ужасно, маленькие яркие прыщи алели вокруг рта и носа. Жанетта прописала бы ей прогулки на свежем воздухе и физические упражнения. Свежий воздух и солнце, приговаривала она, и ее знакомое кудахтанье звучало у меня в ушах. Самое лучшее для растущей девчонки. Потому я такая красавица и по сей день. Если бы Жанетта была сейчас рядом со мной.