Блаженные шуты - Харрис Джоан

— Перетта! То, что ты делаешь, скверно.

У нее появилось озадаченное выражение, она отрицательно замотала головой.

— Очень скверно! — повторила я с легким нажимом. — Ты не виновата, но все равно это очень скверно. Отец Коломбэн поступил дурно, заставив тебя в это играть.

Перетта недовольно скривила губки и сделала жест, будто хочет вырваться. Я удержала ее.

— Ты помнишь Флер? — внезапно спросила я. — Ты помнишь, что они увезли отсюда Флер?

Возможно, она забыла? Прошел уже почти месяц после исчезновения Флер, и Перетта вполне могла позабыть про свою маленькую подружку. Мгновение она хмурила лоб, потом вдруг по-особому подняла руку вверх, так она обычно обозначала девочку.

— Это ведь отец Коломбэн увез отсюда Флер, — сказала я. — С виду он очень ласковый, он дарит тебе подарки. Но поверь, Перетта, он дурной человек, и я должна знать, что он задумал!

Я опять произнесла это слишком громко; волнуясь, я сжала ее плечо. Ее взгляд потух, и это означало, что я слишком поспешила; что все потеряно.

— Перетта, взгляни на меня!

Но поздно. Перетта уже меня не слушала. Она перевела взгляд на кур. Негодуя на себя за поспешность, поворачиваясь, чтоб уйти, я видела, как она, вытянув вперед руки, присела в пернатом окружении, окунувшись по пояс в белое, бурое, рябое, золотистое, зеленовато-красное оперение кудахчущих птиц.

11 августа, 1610

Весь вчерашний день я пыталась поговорить с Лемерлем, но он избегает меня, мне же никак нельзя привлекать к себе внимание. Прошлой ночью дверь его оказалась заперта, света не было. Возможно, он был в лечебнице, но туда я зайти не осмелилась. Клемент по-прежнему, как сказала мне Антуана, внятно говорить не может, и периоды летаргического сна чередуются у нее с бессонницей в неистовом полубреду. В такие моменты ее надо держать, прижав к матрацу, иначе она может покалечиться. Она нередко рвет на себе рубашку, оголяется, с силой толкает бедра вверх, словно под демоном-любовником, оседлавшим ее. В такие моменты она обычно визжит и стонет в диком восторге или царапает лицо в припадке отвращения к себе. Лучше ее привязывать, хотя она молит, чтоб ее развязали, бьется головой из стороны в сторону и весьма метко плюет в каждого, кто подходит близко.

Меня к ней не пускают. Антуану тоже убрали из лечебницы, но Виржини осталась и ухаживает за одержимой Клемент. Все это Антуана рассказывает мне со злорадным удовлетворением: Клемент, как видно, обезумела, и уже, верно, разум к ней не вернется. Так утверждает Виржини. Антуана рассказывает, глазки сузились, злобные. Она напросилась помогать в лечебнице, стирает одеяла, варит бульон для безумной, куда, можно не сомневаться, добавляет очередную порцию ипомеи.

Прелестная Клемент утратила всю свою прелесть, говорит Антуана уже по-иному, вкрадчиво: личико теряет красоту, она то и дело раздирает его ногтями; волосы выпадают, на голове проплешины. Меня тянет зайти к Клемент, хотя бы успокоить или сказать, глядя прямо в ее обезображенное лицо, что в этом нет моей вины...

Что это изменит? Рука Антуаны травит ее этим зельем, но зелье ведь дала ей я. И поступила бы точно так же, повторись все сначала. Лемерль, хитро держась в стороне, это понимает. Вновь открыл он во мне черную бездну, открыл мою темную суть, то, на что я оказалась способна в глубинах своих.

Ведьма не имеет права на жизнь.

Эти слова произносил Джордано на своем родном древнееврейском, в котором ведьма означает отравительница.

Что бы сейчас сказал Джордано о своей ученице...

12 августа, 1610

Как и ожидалось, у меня все идет по плану. Мать Изабелла по-прежнему покорна — пока. Большую часть времени проводит в молитвах, неприметная в своем разбредшемся стаде. Доступ к Клемент ограничен, ибо даже мне не всегда удается подпаивать девчонку, и ее бредовое состояние ухудшается с каждым днем.

Я же между тем нагоняю на свою ученицу страхи некоторыми познаниями и чушью, почерпнутыми мной из разных книг, как священных, так и нечестивых. Под видом успокоения ее страхов я мастерски подпитываю их всякими небылицами и выдумками. Наш мир полон ужасов: сожжения, отравления, колдовство и злые чары — так это зовется, и отец Коломбэн это знает, и он отлично умеет воплотить все эти ужасы наяву. Жизнь, полная разнообразия, не может не послужить отличным подспорьем для такого рода обманов; в конце-то концов разве не познакомился я на одном из вечеров у мадам де Севинье с Жаном Бодэном, знаменитым законником, хоть и был изрядно утомлен его пространными рассуждениями. Остальное я заимствовал из великих придумок истории. Из Эсхила, Плутарха, из Библии... Клемент и сама не подозревает, что демонические имена, которые она выкликает в своем бреду, по большей части не что иное, как забытые имена Бога, обретшие новую жизнь в виде богохульств в ее истерзанном сознании.

Моя ученица много дней почти не спит. Глаза запали, покраснели. Рот бледен, точно шрам. Порой я вижу, как она следит за мной, думая, что я не замечаю. Интересно, подозревает ли она. В любом случае, вмешиваться поздно. Одной порции ипомены, получаемой Клемент, было бы достаточно, чтоб подавить зреющий бунт моей ученицы, но я прибегну к этому лишь в случае крайней необходимости. Пусть бунт внезапно обрушится на Арно. Положит конец его надеждам. Как неизбежность.

По иронии судьбы моя ученица единственное для себя утешение и отраду видит теперь в предстоящем воскресенье, с нетерпеньем ожидая Праздника в честь Пресвятой Девы. Теперь, когда наш монастырь утратил еретическое название Мари-де-ля-Мер, мы можем рассчитывать в нашем плачевном состоянии на благоволение Богоматери. По крайней мере, Изабелла так думает; и молится с удвоенным рвением. Я меж тем занят нашей духовной защитой, готовлю множество латинских заклинаний и обеспечиваю ладан в огромных количествах. Чтоб никаким дьявольским силам не проникнуть в наш монастырь в сей священный день.

Жюльетта явилась ко мне в мое жилище ранним утром. Я подозревал, что она может прийти, и был готов. Приподнял голову от скопища книг, встретился с ней взглядом. Она казалась такой надменной в свежем крахмальном льняном плате, снаружи ни единого локона, чтобы смягчить абрис бледного, застывшего лица. Это по поводу Перетты, устало сказал я себе; мне надо соблюдать осторожность.

— Жюльетта? Неужто солнце встало? С тобой ко мне ворвался свет!

По выражению ее лица я понял, что сейчас не время для лести.

— Оставь! — Голос был резок, но скорее, по-моему, от нетерпения, чем от злости. — Ты должен оградить Перетту от всего этого. Она не понимает, как это опасно. Ты сам рискуешь, если ее разоблачат! — Я продолжал молчать. — Послушай, Лемерль, разве ты не видишь, что она совсем ребенок!

Ага, вот в чем дело. Материнские чувства. Я сделал попытку увильнуть.

— Изабелла не слишком здорова, — сказал я вкрадчиво. — Пока она отдыхает у себя, я могу устроить так, чтоб ты — и Антуана — смогли улизнуть ненадолго. Отнести корзинку со съестным, скажем... бедному рыбаку и его семье?

Мгновение она смотрела на меня с жадным блеском в глазах. Потом качнула головой:

— Как это похоже на тебя, Лемерль, — сказала она устало. — Ну, а что же будет здесь в монастыре во время моего отсутствия? Очередное видение? Очередная служба с танцами? — Снова качнула головой. — Я знаю тебя, — тихо проговорила она. — Ничто не бывает у тебя просто так. Тебе потребуется что-то взамен, потом еще что-нибудь, потом...

— Милая, — перебил я ее, — ты заблуждаешься в отношении моих намерений. Я предложил это, заботясь только о тебе, ни о чем больше. Ты, Жюльетта, для меня не опасна. Теперь и ты влипла не меньше, чем я.

Она вскинула подбородок:

— Я?

Но в глазах ее я прочел страх.

— То, что ты молчишь, уже доказывает твою вину. Ты ведь узнала Нечестивую Монахиню. А про историю с колодцем ты что, забыла? А про отравление Клемент? Ну, а что касается данного тобой обета целомудрия...

Я специально заставил эту фразу повиснуть в воздухе.

Она молчала, щеки у нее пылали.

— Ты уж поверь, — продолжал я, — обвинение в колдовстве можно предъявить тебе за любое из этих прегрешений. А время, когда ты могла мне чем-то навредить, мы уже упустили. Ни одна живая душа не поверит ни единому обвинению в мой адрес.

Она понимала, все так и есть.

— Я незыблем, как скала, — сказал я — Как якорь во время шторма. Я вне всяких подозрений.

Наступила долгая тишина.

— Надо было мне вовремя воспользоваться случаем, — сказала Жюльетта.

Резкий тон не соответствовал ее взгляду; в нем я даже уловил восхищение.

— Ты бы не посмела, милая.

Глаза ее говорили, что и это она понимает.

— Перетта оказалась мне в последнее время весьма и весьма полезна, сказал я. — Она проворна — почти так же, как и ты, Жюльетта, — и она сметлива. Знаешь, она ведь тогда спряталась в крипте, когда вы впервые лицезрели Нечестивую Монахиню. Пока вы там рыскали, она все время там пряталась, схоронившись за одним из гробов.