Дочери Лалады. Паруса души - Алана Инош

на постель, поспешно налила воды из кувшина в кружку. Темань на глаз плеснула туда тёмно-зеленую, резко пахнущую жидкость из флакона и дрожащей рукой поднесла раствор к бледным губам Онирис.

— Дитя моё, выпей...

Та не отозвалась. Её сознание угасло, она не только не могла глотать, но и просто не слышала обращённых к ней слов. Темань заметалась:

— Что же делать?! Она погибнет без лекарства! Что ты наделала, госпожа корком, что ты натворила! Что ты ей сказала, что она теперь в таком состоянии?!

Эллейв в отчаянии и ужасе смотрела в лицо Онирис. Голова той безжизненно запрокинулась на подушке, бледная хрупкая рука свисала с постели, и Эллейв, осторожно взяв её, прильнула к ней губами.

— Онирис, милая... Прости меня, любовь моя. Прости. Живи, прошу тебя... Только не умирай, — шептала она.

Темань, прижав руку к колотящемуся сердцу и поймав огромный глоток воздуха, в поисках помощи бросилась куда глаза глядят, и её занесло в кухню, где уже хлопотали мужья Бенеды.

— Где тётя Беня? — выдохнула Темань. — Онирис дурно... Сердце... приступ! Она может погибнуть!

Бенеду отыскали и позвали быстро: к счастью, та ещё не успела уехать по целительским делам. Заслышав, что Онирис плохо, она без лишних слов, деловито и расторопно направилась в её комнату. За нею еле поспевала тяжко дышащая от волнения Темань.

— Что стряслось? — спросила костоправка, склоняясь над девушкой.

Эллейв вскинула на неё полные отчаяния и боли глаза.

— Это я виновата, госпожа Бенеда...

— Ладно, потом будем разбираться, кто прав, кто виноват, — сказала целительница. — Вижу, у неё сердечко трепыхается и кровь толком не качает, оно будто в судорогах бьётся... Хоть я в сердечных недугах и не слишком много смыслю, но попробую помочь.

Она положила смуглую и большую, рабочую руку на грудь Онирис. Под её ладонью произошла какая-то вспышка, и тело девушки будто судорогой тряхнуло. Веки затрепетали, и долгий, хриплый, но живительный вдох наполнил её грудь. Все застыли в ожидании, и через несколько мучительных мгновений она открыла глаза и простонала:

— Эллейв... Я... никогда...

— Тише, тише, радость моя, — зашептала та, сгребая её в объятия и нежно поглаживая по щеке тыльной стороной пальцев. — Забудь, не думай ни о чём. Я с тобой. Я люблю тебя, сокровище моё.

— У меня... ничего... не было со Збирой, — с трудом испуская слова-вздохи, прошептала Онирис. — Она... позвала меня в жёны, это правда... Но она для меня только сестра... и друг. Эллейв, Эллейв, как ты могла подумать, что я...

Палец той нежно прижал ей губы.

— Всё, всё, милая. Я верю тебе, счастье моё родное. Тебе нельзя волноваться... Успокойся. Всё хорошо, я верю тебе. Прости меня за сомнения! Это всё мальчишка с его россказнями, будь он неладен...

Брови Бенеды нахмурились.

— Никак, Эрдруф тут лапу свою шкодливую приложил? Ну, пусть готовит задницу. Моя плётка уже давно мечтает кого-нибудь взгреть! — И, сменив грозный тон на ласковый, спросила: — Лучше тебе, голубушка?

— Да, тётя Беня, — шёпотом ответила Онирис, измученно прильнув к Эллейв, которая окутала её своими объятиями и покачивала, как дитя.

— Ну и ладно. Отдыхай, — кивнула костоправка. — А я Эрдруфом займусь. Так и знала, что не доведёт всё это до добра...

Темань, бледная и тяжело, взволнованно дышащая, переводила влажные, затуманенные потрясением глаза с дочери на её избранницу. Потом её губы поджались, и она сказала негромко, но отчётливо:

— Госпожа корком, ты пришла просить руки моей дочери, но тут же, у меня на глазах, чуть не погубила её. И после этого ты хочешь, чтобы я благословила вас?

Лицо Эллейв застыло суровой, мраморно-бледной маской, только глаза жили на нём, напряжённо сверкая. Выпустив Онирис из объятий, она поднялась и выпрямилась перед Теманью.

— Я признаю свою вину, сударыня. Меня охватило сильное смятение, и бедняжка Онирис, уловив мои чувства, сама разволновалась. Я не хотела этого, клянусь. Я, как могла, сдерживалась, чтобы не напугать её, старалась говорить с нею спокойно, но, видимо, для её чувствительного сердечка этого оказалось достаточно. Госпожа Темань, я люблю Онирис всей душой и никогда не причиню ей вреда! Я допустила оплошность, я признаю это. Этого больше не повторится. Я буду относиться к Онирис настолько бережно, насколько это возможно!

Темань выслушала её с непримиримо и сурово поджатыми губами.

— Я прошу тебя покинуть комнату моей дочери, госпожа корком, — сказала она. — Все эти разговоры её снова взволнуют, а ей нужно отдыхать. Тирлейф! — обратилась она к спешащему в комнату Онирис супругу, которого только что разбудили и рассказали о случившемся. — Побудь с дочерью. Не отходи ни на шаг, успокаивай, дай лекарство, которое разведено вон в той кружке. Сегодня она должна лежать в постели весь день.

— Матушка! — вскричала Онирис со слезами. — Эллейв ничего плохого мне не сделала, она даже голос на меня не повысила, я сама разволновалась! Никто не виноват, что так вышло! Это всё мой недуг, будь он проклят... Пожалуйста, пожалуйста, матушка...

И она затряслась от усталых всхлипов, уронив голову на плечо взволнованного отца, объятия которого сменили объятия выходившей из комнаты Эллейв. Та обернулась на пороге и сказала негромко и нежно:

— Милая, всё будет хорошо. Не плачь, прошу тебя.

Темань добавила ласково, но непреклонно:

— Дитя моё, пожалуйста, отдыхай и не волнуйся. Прими лекарство.

Дверь за ними закрылась, и Онирис бессильно расплакалась в объятиях батюшки. Тот, поглаживая её по волосам, приговаривал:

— Ну, ну, доченька...

— Всё пропало, батюшка, — рыдала Онирис. — Я так и знала... Этого я и боялась... Конечно, Эллейв никогда не причинит мне зла, просто всё так запуталось... И Збира со своим предложением тоже удружила, подлила масла в огонь... Ну вот зачем, зачем я ей понадобилась?!

— Постой, постой, каким ещё предложением? — изумился отец.

Онирис, всхлипывая, рассказала эту непростую историю. И снова с жаром повторила:

— Батюшка, умоляю, хотя бы ты не настраивайся против Эллейв! Если и ты будешь против неё, я этого не вынесу! Она ничего плохого не сделала, клянусь! Она просто спросила, было ли у меня что-то со Збирой, и только! Не обвиняла, не кричала, мы не ссорились, я клянусь, батюшка! Это я... Я сама виновата, что так разволновалась. Будь проклят этот недуг! Ну почему, почему его последствия всё никак не оставят меня раз