Дочери Лалады. Паруса души - Алана Инош

Сидя в комнате, Ниэльм думал о том, стоило ли спросить у дедули, что такое «трындец», а также «шельмец» и особенно «едри тебя в корень». Решив, что всё-таки не стоило, он придумал, к кому обратиться за разъяснениями. К госпоже Эллейв, к кому же ещё? Но сперва следовало дождаться, когда она появится. Видимо, она очень устала.

Проснулся Ниэльм очень рано — чистое небо только начало светлеть и покрываться предрассветным румянцем. В открытое окно струился чудесный аромат цветущего сада, и Ниэльму захотелось выйти во двор. Он натянул штаны и рубашку, всунул ноги в туфли и устремился наружу, навстречу весеннему рассвету.

У колодца, над которым раскинуло шатёр цветущих ветвей медовое дерево, он увидел госпожу Эллейв. Внезапная радость толкнулась в сердце, и он бросился к ней.

— Госпожа Эллейв, доброе утро! Ты уже отдохнула?

Та была без форменного кафтана — в рубашке с расстёгнутым воротом и жилетке, без шейного платка. Закатанные рукава открывали до локтей её сильные руки с проступающими под кожей жилками, а открытый на две пуговицы воротник не скрывал её прекрасной и длинной, сильной шеи.

— Доброе утро, дружок, — улыбнулась она. — Рада тебя видеть. Да, вчера я знатно... гм, устала. Но усталость моя уже, кажется, выветрилась из головы, вот только жажда мучает.

Она напилась прямо из ведра, которое вытащила незадолго до появления Ниэльма. Набирая воду пригоршнями, она умывалась, и капельки повисали на её бровях и ресницах, которые были гораздо темнее волос. Также проводила она мокрыми ладонями и по своему золотистому ёжику, упругому и бархатному, покрывавшему её ровный и округлый, красивый череп, точно низко скошенная трава на лужайке. Ниэльму тоже захотелось испить вкусной колодезной водицы, но до ведра, стоявшего на краю колодца, он не мог дотянуться, и госпожа Эллейв дала ему напиться из ковшика.

— Чудесное утро! — вздохнув полной грудью, воскликнула она. — И угораздило же меня вчера так... устать, что я даже толком не разглядела, какие красивые места здесь! Как твои дела, мой хороший?

Ниэльму было что рассказать. Он поведал о том, что прочёл книгу «Особенности кораблевождения в территориальных водах Длани», а также ещё несколько книг, связанных с кораблями и морем. Он уже выучил названия всех парусов и корабельных снастей, а потому не замедлил вывалить на госпожу Эллейв сбивчивое перечисление. Она слушала с улыбкой. Как-то незаметно получилось, что Ниэльм оказался у неё на руках — цеплялся руками за её шею и обнимал ногами, а она, прижимая его к себе, ласково смотрела и кивала.

— Да, дружище, ты просто молодчина! — похвалила она.

Они прогуливались по саду, а точнее, Ниэльм «ехал» на госпоже Эллейв, обнимаемый её сильными руками, и это было так прекрасно, что ему не хотелось, чтобы это заканчивалось.

— Госпожа Эллейв, — смущаясь, сказал он. — А можно тебя спросить кое-что... не про море и не про корабли?

— Слушаю, — ответила та.

— А ты случайно не знаешь, что такое «трындец»? А ещё «шельмец» и «едри тебя в корень»? — прошептал Ниэльм.

Госпожа Эллейв сперва нахмурила свои красивые брови, на которых уже просохли капельки воды после умывания, но потом её глаза заискрились весёлыми огоньками. Эта звёздная глубина вдруг обняла Ниэльма ещё крепче и надёжнее, чем её руки.

— Кхм, — откашлялась госпожа Эллейв. — Позволь спросить тебя, друг мой, где и при каких обстоятельствах ты... э-э, наслушался таких выражений?

Ниэльм бесхитростно объяснил:

— Когда Збира чуть не уронила тот ящик, один дядя за столом сказал, что если бы он упал, это был бы трындец. Я хотел спросить у Эрдруфа, что это такое, но он так и не ответил, вместо этого мы подрались, потому что он назвал матушку, батюшку и дедулю глупыми. Пришла госпожа Бенеда и назвала его «шельмец». А ещё сказала вот это самое... «Едри тебя в корень».

Госпожа Эллейв слушала его объяснение то хмурясь, то подрагивая губами в готовой прорваться наружу улыбке.

— А Эрдруф — это кто? — спросила она.

— Это младший сын госпожи Бенеды, — ответил Ниэльм. — Мы с ним сначала подружились, но теперь я хочу перестать с ним дружить. Он плохой.

Подумав, госпожа Эллейв проговорила:

— Мда... Если бы Збира грохнула ящик с моим подарком для тётушки Бенеды, это точно был бы трындец. Это грубое слово, Ниэльм, лучше не стоит его использовать. А означает оно что-то очень скверное. Если бы мой подарок разбился, было бы очень плохо. Ну, или, грубо выражаясь, трындец. Шельмец... Это такой не очень хороший господин. Хитрый и пронырливый, плут и мошенник. Ну а последнее... — Эллейв тихонько фыркнула, отведя взгляд, а когда снова посмотрела на Ниэльма, её глаза смешливо искрились. — Это очень нехорошее ругательство, дружок, лучше не произноси таких слов.

— А ты ругаешься? — спросил Ниэльм.

— Стараюсь делать это пореже, — засмеялась госпожа Эллейв.

За кустами пронеслась белокурая голова Эрдруфа: он спешил, очевидно, к колодцу за водой. Таскать воду было его обязанностью по хозяйству, а также он каждый день мыл в доме полы. Все постройки в усадьбе не были одушевлёнными, что показалось Ниэльму весьма неудобным. Чтобы, к примеру, помыться, требовалось сперва натаскать и нагреть воды, а ещё готовили, убирали и стирали обитатели усадьбы сами. Мыться приходилось в бане, а не в купальной комнате.

— Этот парень встаёт чуть свет, чтобы натаскать воды, которой ты потом будешь мыться, — заметила госпожа Эллейв. — Эта вода пойдёт и на приготовление пищи, которую ты станешь есть. И на мытьё пола, по которому ты ходишь.

Голова Эрдруфа промелькнула обратно — от колодца к дому. Он тащил на коромысле два тяжёлых ведра. Вода на хозяйственные нужды расходовалась обильно, и в доме стояло несколько бочек, которые Эрдруф был обязан ежеутренне наполнять — вручную, вёдрами. Вот потому-то он и сильный такой, подумалось Ниэльму.

— Он очень много работает, а ты здесь на правах гостя ничего не делаешь и позволяешь себя обслуживать, — сказала госпожа Эллейв. — Думаю, не такой уж он и плохой парень. Просто неотёсанный немного.

— Но он назвал моих родителей и дедулю глупыми! — нахмурился Ниэльм. — А ещё он...

Он смолк на полуслове, чуть не выболтав госпоже Эллейв ту постыдную историю о происшествии на реке. Они играли в «кто громче пукнет», и с Ниэльмом случилась беда. А Эрдруф — нет чтобы промолчать, так он, наоборот,